Степень вины - Ричард Паттерсон

— А как вы думаете, — спросил Пэйджит, когда обед закончился, — чьи были те две кассеты? Про которые мисс Стайнгардт не могла сказать ничего определенного.

Она пожала плечами:

— Доказать, что они были, невозможно, если, конечно, они не будут найдены: указателя нет, единственное, что мы знаем, — в ряду кассет есть пустое место. Они имеют какое-нибудь значение?

— Возможно, нет. Меня просто это заинтересовало, вот и все. — Пэйджит подумал немного. — Если они все же существуют и были у Ренсома, Шарп их скоро найдет.

Он допил кофе, попросил Роберта вызвать такси для Терри, заплатил по счету.

Снаружи моросил дождь, холодная влага его была приятна лицу Терри, разгоряченному вином. Стоя рядом со своим спутником, она вдруг поняла, что с удовольствием будет вспоминать последние несколько часов.

От потока огней, пересекавших Маркет-стрит, отделилось разбитое желтое такси и въехало в переулок, где они стояли.

— Ваш лимузин прибыл, — провозгласил Пэйджит. Она повернулась к нему:

— Спасибо за обед.

— По сравнению с повышением зарплаты, которое вас ожидает, — улыбнулся он, — это пустяк, о котором не стоит и говорить.

Она увидела изморось на его волосах. Неожиданно, поддавшись порыву, Терри потянулась к нему и поцеловала в щеку, потом отступила назад. Почувствовала себя напроказившим ребенком.

Улыбка Пэйджита стала лукавой:

— Чем же я заслужил это?

Терри почувствовала, что такая же улыбка тронула и ее губы.

— Это вино, — сказала она и села в такси.

На следующее утро, когда Пэйджит был еще дома, позвонил Маккинли Брукс. Это удивило Пэйджита.

— Слушай, Мак, что случилось?

— Есть некоторые обстоятельства. — Брукс помолчал. — Я думаю, нам надо встретиться.

Голос у него был нерадостный и какой-то неуверенный.

— Что-нибудь конкретно сейчас можешь сказать?

— Да. Мы нашли еще одну кассету.

В ту же минуту Пэйджит вспомнил о Линдси Колдуэлл.

— Что на ней?

— Она собирается рассказывать, как ты забрал к себе Карло. Но потом заговаривает о другом. О деле Ласко.

Пэйджит замер.

— О чем ты, черт возьми?

— Ты на самом деле не знаешь? — Наступило иное, долгое молчание. — Мария Карелли была пациенткой доктора Стайнгардта.

9

Начинала она с того, сказал Брукс, что Пэйджит забрал к себе Карло. Звучало так, будто он злонамеренно лишил Марию сына.

В тот теплый весенний вечер Пэйджит шел к Карелли, собираясь пробыть у них час-другой и потом уже навсегда расстаться с ними. Родители Марии жили в северной части Бостона, сразу за Хановер-стрит, в кирпичном доме без лифта: окна их квартиры выделялись зеленым цветом обшарпанных ставень. Джон держал когда-то бакалейную лавку, его жена, Франческа, растила семерых детей, Мария была самой младшей. Теперь им шел восьмой десяток, лавка уже давно была продана, и всякая жизнь, по крайней мере, так казалось Пэйджиту, ушла из этого дома вместе с их последней дочерью, так непохожей на остальных.

Здесь, откуда так не терпелось когда-то вырваться его матери, и жил теперь Карло. Мария пребывала в постоянных разъездах. Через два, максимум три года, говорила она Пэйджиту, ее положение как журналистки стабилизируется, она сможет иметь постоянное жилье в каком-нибудь городе и нанять человека, который поможет ей растить Карло. А пока ее родители все же лучше, чем старшие братья и сестры. Пэйджит знал только, что оба брата Марии слишком много пьют; что старшая сестра отказалась взять к себе Карло; что из-за непрестанных отлучек Марии братья и сестры относятся к ней так же неприязненно, как и родители. Но ему трудно было представить Марию в этом мире приходских школ, безраздельного мужского господства и сурового уклада жизни, так же трудно, как и понять, почему ее старшая сестра неизменно называет Карло «ублюдком Марии».

Открыв дверь, Джон Карелли уставился на Пэйджита, как кредитор на несостоятельного должника. Это был невысокий человек с лицом, напоминающим ореховую кору, — сплошь в наростах и трещинах, сутулый, с острым, подозрительным взглядом. Ни намека на сердечность или радость. Чувствовалось, что душа этого человека слилась с унылой обыденностью, что неумолимые законы церкви и среды убили в ней нечто очень важное. И, должно быть, единственное, на что этой душе доставало сил, — это презирать стоящего здесь за то, что он такой же как и его собственная дочь.

Они стояли в тесной прихожей. За спиной Джона Карелли протянулся вдоль ряда дверей темный коридор; в нем тенью появилась Франческа, отворила одну из дверей, закрыла ее за собой. Во время прежних своих приездов Пэйджит не видел ее, но почему-то чувствовал, что лишь она одна могла походить на Марию.

Протянутую руку Джон Карелли игнорировал.

— Она говорила, что вы приедете.

Пэйджит подтвердил:

— Повидаться с Карло.

Карелли не двигался; все в его позе говорило: будь он помоложе, он вышвырнул бы пришедшего вон. Наконец старик проворчал:

— Здесь он.

И провел Пэйджита в гостиную. Ее скудными украшениями были тяжеловесные портьеры, полностью закрывавшие окна, распятие, натюрморт с грушей и сливами и семейные фотографии — фотографий Марии среди них не было. Воздух в темной комнате был тяжелый, спертый — похоже, здесь давно не открывали окна. Ничто не напоминало бы о Марии, если бы не хрупкий черноволосый мальчик, сидевший перед телевизором и пустым взглядом следивший за перипетиями старого фильма о полицейских. В профиль были видны длинные ресницы и изящные черты лица.

— Карло! — позвал Пэйджит.

Мальчик не оглянулся. Тогда отец сел рядом с ним на корточки.

— Я — Кристофер. Приехал повидаться с тобой.

Карло нерешительно обернулся к нему; как и прежде, ясные голубые глаза его поразили Пэйджита. Но ни узнавания, ни интереса не было в них: два года слишком большой срок — мальчик не помнил его.

— Не хочешь пойти на улицу и поиграть?

Не получив ответа, Пэйджит коснулся плеча Карло:

— Пойдем в парк!

Мальчик поспешно замотал головой:

— Я хочу смотреть это.

— У вас здесь играют в бейсбол или во что-нибудь такое? — обратился Пэйджит к Джону Карелли.

Тот нахмурился:

— Он любит смотреть телевизор.

Пэйджит взглянул на мальчика, опять уставившегося на телеэкран, потом снова на отца Марии.

— Я остаюсь здесь. Не буду отрывать вас от дел.

Джон Карелли постоял молча, потом вышел. Фильм был о калифорнийском дорожном патруле.

— А кто хорошие парни? — спросил Пэйджит.

Карло показал на экран:

— Он. И он.

— А как их зовут?

— Джон и Понч. Их каждый день показывают.

— И ты каждый день их смотришь?

— Да. — Взгляд его при этом не отрывался от экрана.

— А почему?

— Потому что Джон — мой лучший друг. — Он помедлил. — Иногда и Понч тоже.

— А ты когда-нибудь играешь с другими друзьями, на улице?

Мальчик медленно покачал головой.

— А почему?

Карло отвел глаза от экрана и взглянул с едва заметным испугом:

— Тогда пропущу Джона и Понча.

В его голосе было удивление, как будто поразительной была сама мысль, что можно заниматься чем-то другим. Неожиданно Пэйджита охватило страстное желание сорвать шторы, распахнуть окна. Но вместо этого он уселся перед телевизором в полутемной комнате, рядом с Карло Карелли, изредка переговариваясь с ним.

На экране двое патрульных помогали отцу с матерью искать малыша по имени Тимми, который потерялся в дремучем заповедном лесу предгорий. В конце концов, подумал Пэйджит, сами же разрешали мальчишке играть одному на улице. Но он умерил свой скептицизм, стараясь проникнуться интересами ребенка.

Спустя некоторое время он почувствовал, что плечо Карло касается его плеча. Искоса взглянул на него. Мальчик пристальней, чем прежде, смотрел на экран, как бы боясь заметить то, что сделал.

Пэйджит промолчал. Потом, не говоря ни слова и не глядя на мальчика, осторожно обнял его рукой. Карло замер. И в самый разгар поисков Тимми Пэйджит почувствовал, как мальчик прижался к нему, но очень робко.

Экранный Тимми неожиданно столкнулся с медведем. Карло вздрогнул.

— Может быть, — мягко обратился к сыну Пэйджит, — сядешь ко мне на колени?

Тот, казалось, был в нерешительности. Тогда, ни слова не говоря, Пэйджит поднял его и усадил.

Медведь ушел, а Карло остался на коленях Пэйджита. Когда фильм закончился объятиями Тимми с родителями, он не сделал попытки встать.

— Мой папочка умер, — вдруг произнес он. Подбородок Пэйджита касался макушки мальчика.

— Кто тебе это сказал?

— Папа.

— А кто это?

Карло молча показал на коридор.

— А что говорит мама?

Он пожал плечами. Короткий жест этот, как и сам ребенок, оставлял впечатление чего-то хрупкого.