Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

Штерн уже положил слепую пещерную рыбу в банку со спиртом и теперь смотрел на жуков.

Там были не только сами жуки – коричневые особи, но и их белые личинки, полировавшие череп Арабеллы, который в результате должен был побелеть. Они справились довольно быстро, как заметил опытный в этих делах священник. Я вспомнила, что ела маниоку, такую же белую, как и…

– Это кожееды? Должно быть. А название как к ним подходит, скажите? Славные обжоры.

Отец Фогден ухватился за шкаф, не в силах держаться на ногах, а потом заметил, что на него смотрит мамасита, держащая ведра в обеих руках.

– О, миссис Фрэзер, простите сердечно! Вы ведь хотели переодеться, прошу покорно…

Бросив быстрый взгляд на то, что осталось от моей одежды, я поняла, почему даже пьяный и обкуренный чокнутый священник сказал мне об этом. Не только платье, но и нижняя рубашка порвались до неприличия, а вся одежда была в грязно-соленых разводах, к тому же я была босой. Отец Фогден и Лоренц Штерн не требовали от меня бальных платьев и бриллиантовых серег, но и их общество требовало сколько-нибудь приличной одежды.

Священник позвал мамаситу, похожую на могильное видение, хоть у нее и были глаза, в отличие от пещерной рыбы.

– Мамасита, что можно дать этой бедной леди? У нас имеется подходящая одежда? Или одно из платьев… – бормотал овечий отец по-испански.

Женщина оскалилась, показав, что у нее есть еще и зубы.

– На эдакую корову ничего не налезет, – прозвучал злой испанский. – Можешь отдать ей свою рясу, если так неймется.

Она едва не плюнула при виде моих спутанных волос и чумазого лица.

– Идем. Умываться, – буркнула она мне по-английски.

Когда я закрыла за ней двери патио, то почувствовала огромное облегчение: во-первых, мамасита убралась, во-вторых, можно наконец заняться туалетом и без посторонних глаз.

Сутана отца Фогдена выглядела на мне немного странно, но это было намного лучше, нежели ходить в рванье, пусть и своем. Гребешка у меня не было, зато я смогла кое-как ополоснуть волосы из кувшина – уже хорошо. Совершая туалет, я все время думала об отце Фогдене. Отчего он такой странный? Что это – старческое слабоумие? Или это просто логическое завершение его любви к сангрии и конопле? Как бы то ни было, он и его служанка-мамасита были полными противоположностями друг друга: он бодрый и солнечный, а она хмурая и мрачная. Мамасита меня пугала, и мне не улыбалась перспектива оставаться с ней в доме без чьей-либо поддержки: натуралист пошел выкупаться в море, а от пьяного священника (а сангрия еще была, и он мог добавить) толку было немного и вряд ли стоило рассчитывать на помощь, когда бы этот василиск решил поиздеваться надо мной.

Но и торчать на улице, несмотря на теплую тропическую погоду, я тоже не собиралась: очень хотелось спать, а фазенда давала такую возможность, которой грех было не воспользоваться. Поскольку меня никто не проводил в комнаты, а звать мамаситу не хотелось, я самостоятельно нашла дверцу из патио в дом и толкнула ее. За дверью оказалась спальня, небольшая, но очень уютная, разительно отличавшаяся от обстановки остального дома, больше приличествующей спартанцам или каким-нибудь детям природы. Здесь были перьевые подушки на кровати, красивое красное шерстяное покрывало, канделябр с восковыми свечами в нем и четыре роскошных веера на побеленной стене.

Простая, но изысканная мебель блестела глубоким блеском, а один угол комнаты был отгорожен хлопковым в полоску занавесом, скрывавшим платья, которые переливались всеми цветами радуги.

Выходит, Эрменегильда была человеком, и это были ее платья. Я до сих пор не была одета, поэтому мои шаги были неслышны. Комната была пустынна, и чувствовалось, что здесь давно никто не живет: присутствие жильца не ощущалось.

Шелк и бархат, муар, атлас и муслин – они были прекрасны, хранители духа своей хозяйки. В них не было обычной безжизненности, присущей одежде, праздно висящей в шкафу.

Обладательница этой роскоши была девушкой невысокого роста и к тому же хрупкой комплекции, о чем свидетельствовали вкладки для увеличения бюста, вшитые в корсажи. Я оценила скромность и практичность хозяйки, убравшую комнату небогато, но со вкусом, и имевшую платья, с помощью которых можно было поразить воображение любого, в том числе королевского мадридского двора. Особенно мне понравилось одно из них, сделанное из пурпурного бархата с вышитыми серебряной нитью анютиными глазками.

Коснувшись синего с искрой рукава, я удалилась, не смея более нарушать покой этой светлой обители.

Натуралист сидел на веранде, созерцая остров в морской дали. На склоне росли алоэ и гуава. Он отвесил мне поклон и куртуазно проговорил:

– Миссис Фрэзер, позвольте восхититься вашим нарядом. Как по мне, лучшего применения сутане нельзя было найти.

Штерн заулыбался.

– Думается, что любой будет красив, если его отмыть как следует. – Я села рядом с ним. – В кувшине что-то есть?

На столике красовался запотевший кувшин, а мне хотелось пить.

– Это снова сангрия. Хотите?

Лоренц налил и себе, а затем удовлетворенно фыркнул:

– Не думайте, что я злоупотребляю алкоголем, миссис Фрэзер. Нет, я пью умеренно, но сейчас сангрия кажется мне божественным напитком, амброзией, потому что я несколько месяцев скитался по диким землям, где была одна только вода и жуткий ром, питье рабов…

Я не возражала ему, но хотела спросить кое-что.

– А… священник…

Я мялась, не зная, как поучтивее передать словами состояние опьянения отца Фогдена, но Штерн догадался и без слов.

– Он пьян, но так бывает не только сегодня. Обычно он напивается к вечеру, к закату и пьет до бесчувствия.

– Ясно… – протянула я. Хорошо было сидеть на стуле и пить вино, зная, что можешь контролировать свои действия. – А вы давно его знаете?

Штерн прикинул в уме, проведя рукой по лбу.

– Пару лет.

Потом он бросил на меня заинтересованный взгляд и в свою очередь спросил:

– А вы часом не знаете Джейми Фрэзера из Эдинбурга? Понимаю, что это имя встречается довольно часто. О, я угадал?

Он догадался по выражению моего лица, всегда выдававшего мои истинные чувства.

– Он мой муж.

Доктор Штерн сверкнул ореховыми глазами.

– Вот это да! Того верзилы с…

– Да, с огненными волосами. Это он.

Подтверждая, что Штерн угадал, я кое-что вспомнила.

– Знаете ли, он когда-то рассказывал, что беседовал в Эдинбурге с натурфилософом и нашел эту беседу занимательной.

Лоренц Штерн, еврей-натурфилософ, знал настоящее имя Джейми, то есть принадлежал к кругу избранных, ведь все эдинбуржцы, так или иначе пересекавшиеся с Джейми, знали его как Джейми Роя, контрабандиста, или как мистера Александра Малкольма из тупика Карфакс, державшего печатню. Немецкий акцент Штерна изобличал его происхождение, и доктор не был разыскиваемым англичанином.

– Да-да, мы говорили о пауках и о пещерах, а встретились мы… в…

Смущение подсказывало, что его мучит совесть за необходимость выкладывать такие неприглядные подробности.

– … в питейном заведении, – вывернулся он. – Одной из… тамошних горничных пришлось близко познакомиться с крупным экземпляром Arachnida: на нее упал паук, когда мы… беседовали. Она закричала так, что переполошила весь дом.

Вспоминая, Штерн угощался сангрией на манер отца Фогдена.

– Паук уже сидел в морилке, когда вооруженный мистер Фрэзер вломился в комнату…

Сангрия отомстила натуралисту: он закашлялся.

– Миссис Фрэзер, напиток слишком терпкий, вам не кажется? По моему мнению, здесь слишком много лимонов.

Это было неудивительно, ведь сангрию готовила, наверное, мамасита, а уж она бы подмешала туда и цианиду, если бы могла, но, признаться, я не чувствовала ничего подозрительного, возможно потому, что долгое время не пила ее.

– Я запамятовал слова мистера Фрэзера, но смысл был таким, что он подумал, что я причинил девушке вред, тогда как я всего-навсего объяснял ей, с каким видом она имеет дело и как ей следует вести себя, а мистер Фрэзер счел, что я оскорбил женскую честь, и хотел было вызвать меня на дуэль, но я сумел продемонстрировать паука, по счастью, бывшего в комнате. Леди, кстати, так и не вернулась к нам.

Я ничуть не удивилась – это было вполне в духе Джейми – и уже представила, как барышня выбегает из комнаты, а в комнату врывается вооруженный Джейми.

– Скажите, а вы не вспомните, что было надето на Джейми?

– На Джейми? Надето? Э-э, это такой вопрос, знаете ли… Я могу не вспомнить… Вероятно, уличное платье, а…

– Ничего-ничего, спасибо, я уже услышала что хотела.

Итак, Джейми все же был одет, а это не могло не радовать.

– Он хотя бы представился? – осторожно спросила я.

Штерн затеребил кудри.

– Честно говоря, не вспомню, представлялся ли он мне лично, но леди обращалась к нему как к мистеру Фрэзеру. Мы с ним говорили долго и уже без нее, поскольку нашли друг друга интересными собеседниками, так что я называл Джейми уже по имени с его позволения. Миссис Фрэзер, вы не обижаетесь на меня за такую фамильярность?