Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

– Господи, о чем вы? Если Джейми так решил, то я уважаю его решение. – Дальше говорить не хотелось, и я сменила тему: – А что вы говорили о пещерах? Что пауки водятся в пещерах?

– Это связано с историей о Роберте Брюсе, той, где он скрывался в пещере. Джейми полагал, что это своеобразный апокриф, потому что Брюс решил бороться за шотландский трон, будучи…

– Я знаю эту историю.

– Джейми указывает на тот факт, что пауки редко живут в пещерах, чтобы жить бок о бок с людьми. Я же соглашался, но указывал на то, что большие пещеры по типу той, которая есть на Эспаньоле…

– На острове есть пещера? – я удивилась и поняла, что задаю глупый вопрос: здесь же водились слепые рыбы. – Разве Карибские острова не кораллового происхождения? Откуда в них пещеры?

– Могут быть и кораллового, но Эспаньола не является атоллом: ее основа – это вещества вулканических извержений, кристаллические сланцы, прочие древние отложения с останками ископаемых и известняковые залежи, последние преимущественно карстовые.

– Ого, столько всего?

Я снова налила сангрии.

– Да, именно так. Остров имеет богатое происхождение.

Штерн выудил самодельную тетрадь из своей котомки и вырвал оттуда лист.

– Глядите, – он скомкал его и показал мне результат.

Лист распрямился, но только частично, потому что вся его поверхность покрылась буграми и возвышениями, образовывавшими своеобразные обрывы и впадины.

– Остров выглядит примерно так. И если отец Фогден рассказывал, что нужно быть внимательным, чтобы не попасться в лапы маронам, то это потому, что они скрываются в здешних пещерах, а их здесь предостаточно, поверьте. Это главная причина, по которой хозяева не могут вернуть их. Я полагаю, что на Эспаньоле есть места, где не бывали ни белые, ни даже черные, места таинственные и, должно быть, опасные. Пещеры находятся и в таких местах тоже. Например, одну из них мароны называют Абандауи, считая ее страшной и священной, но в большинстве своем никто не знает о пещерах ничего, потому что они находятся в таких местах, которые были известны только туземцам, давно погибшим в борьбе с испанцами.

Штерн потягивал сангрию и переходил с темы на тему, в частности принялся опять говорить о природе тропических островов.

– Видите этот островок? Его называют Черепашьим, de la Tortue, или Тортуга. – Остров, казалось, дрейфовал среди волн. – Так вот, этот атолл, чья лагуна заросла, долгое время был прибежищем пиратов.

Он заинтриговал меня, и, не скрою, слушать сейчас о пиратах было куда занимательнее, нежели о карстовых отложениях и кристаллических иссиня-черных сланцах.

– Правда настоящие пираты? Флибустьеры? – Вот они, совсем рядом! Я вперила заинтересованный взгляд в морскую гладь. – Романтика…

Штерн блеснул улыбкой, и я сочла, что это камень в мой огород.

– Миссис Фрэзер, поверьте, мой смех вызван воспоминанием, а не вашими словами, – заверил он. – На днях в Кингстоне я говорил с одним стариком о пиратских обычаях. Кстати, в Порт-Рояле у них тоже была база.

Дернувшиеся губы выдали его замешательство.

– Простите, миссис, вы ведь замужем, и к тому же знаете медицину… Это должно быть известно вам…

Он бы промолчал, но сангрия развязала язык:

– Содомский грех… вы слышали об этом что-нибудь?

Он покраснел до корней волос.

– Конечно. Вы хотите сказать, что…

– Именно так. Старик, поведавший мне это, сам знал, что происходило среди пиратов, и не стал бы врать. Они были мужеложцами.

Лоренц с осуждением покачал головой.

– Вы уверены в этом?

– Так считалось. Он говорит, что шестьдесят лет назад Порт-Рояль ушел под воду, и люди считали, что Бог покарал нечестивцев за их грехи и мерзости, которые они учиняли.

– Бог милосерден, – протянула я, думая о Тессе из «Пылкого пирата».

Штерн надулся, словно сова.

– Поговаривают, что колокола, которые до сих пор звенят в Порт-Рояле, раскачивают души утонувших пиратов, возвещая таким образом о будущем шторме.

Мне подумалось, что к числу «грехов и мерзостей» принадлежала не только содомия, но расспросить об этом я не успела: пришла мамасита.

– Есть, – объявила-приказала она.

– Откуда она такая? Где отец Фогден откопал ее?

Лоренц тоже отодвинул стул и удивился:

– Что значит «где откопал»? А, вы ведь ничего не знаете. Так слушайте.

Мамасита исчезла в доме, и признаков, что она подслушивает за дверью, не наблюдалось.

– Он привез ее из Гаваны, но не только и не столько ее.

Отец Фогден служил священником лет десять, а потом отправился на Кубу с миссией ордена святого Ансельма. Это произошло пятнадцать лет назад. Сирые и убогие были премного благодарны ему, поскольку он ходил по трущобам Гаваны, облегчая человеческие страдания и даря надежду, а иногда и деньги. Он рассчитывал обрести жизнь вечную в загробном мире, но однажды встретил на рынке Эрменегильду Руис Алькантару-и-Мерос.

– Я не думаю, что они сговаривались. Скорее всего, все произошло молниеносно, с первого взгляда, знаете, как это бывает. Не знаю, можно ли это считать Божьим промыслом или нет, да только это произошло, им удалось проделать эту штуку.

Эрменегильда, молодая жена дона Армандо Алькантары, бежала от мужа со священником! Гавана была потрясена.

– Со священником и с мамой…

Штерн услышал мой шепот и согласно кивнул.

– Ну да, она не мыслила расставания ни с мамой, ни с песиком Людо, которого очень любила.

Успех побега обуславливался чистой случайностью: англичане вторглись на Кубу как раз тогда, когда бежала Эрменегильда, иначе бы беглецов не миновала кара сурового дона Армандо, имевшего связи и влияние на острове и вне его.

До Байамо добралась с грехом пополам, – можно только представить, чего стоило бежать со всеми платьями, которые взяла с собой девушка, и с песиком, выдававшим их своим лаем, – а оттуда на рыбачьей лодке добрались до Эспаньолы.

– Через три года Эрменегильда умерла. Отец Фогден положил ее под бугенвиллеей. – Штерн нацедил остатки сангрии в чашку.

– Теперь они живут без нее, он, мамасита и Людо, так выходит?

– Верно, именно так.

Натуралист закрыл усталые после долгого питья глаза.

– Эрменегильда не оставила бы мамаситу на Кубе, а мамасита, ясное дело, не оставила бы дочь.

Вырисовывавшийся на фоне закатного солнца профиль Штерна вздернул нос – тот опрокинул в себя последний глоток.

– Он ни с кем не общается: местные боятся холма, думают, что Эрменегильда стала призраком, искупляя грех сожительства со священником-нечестивцем.

В патио наконец стало тихо: надвигавшаяся ночь заставила умолкнуть куропаток, крики которых были слышны на протяжении всего нашего разговора. Отдавая тепло, накопленное за день, фазенда де ла Фуэнте стала наливаться прохладцей.

– Вы-то с ним общаетесь, не боитесь ни призраков, ни духов.

Он улыбнулся в ответ.

Пустая чашка издавала сладкий апельсиновый запах, похожий на тот, которым пахнут свадебные букеты.

Лоренц Штерн тронул меня не совсем верной рукой.

– Миссис Фрэзер, давайте отужинаем вместе?

После завтрака натуралист собирался в Сент-Луис, и я решила кое-что уточнить на прощание у отца Фогдена. Вряд ли корабль, виденный им, был «Дельфином», но следовало проверить все варианты.

– А что это был за корабль? – спросила я, попивая молоко.

У меня были сомнения, что отец слышит меня: он стучал по макушке Коко, отбивая одному ему известный ритм.

– Что?

Штерну пришлось пихнуть его, чтобы получить ответ на вопрос, который я терпеливо повторила.

– А! Да…

Он сощурил голубые глаза и с достоинством проговорил:

– Корабль был деревянный.

Штерн из вежливости прикинулся, что внимательно разглядывает содержимое тарелки, а на самом деле он давился от смеха.

– Как выглядели матросы, съе… убившие Арабеллу? Вы их видели?

Отец Фогден недоуменно воззрился на меня.

– Ну а как же? Конечно, видел, иначе бы не знал, что это совершили матросы.

Он проявлял способность мыслить логически – хороший знак.

– Точно. А что на них было надето?

Губы его уже округлились в «о», но я поспешила задать наводящий вопрос, чтобы священник мыслил в нужном направлении:

– Кроме мундиров, что еще на них было?

Я интересовалась неспроста: на «Дельфине» всегда ходили в мундирах, если выполняли официальные обязанности, а обычно носили грубые рабочие робы, впрочем, тоже походившие на мундиры из-за одинакового цвета и покроя.

Отец Фогден отставил чашку с молоком, утер усики, образовавшиеся после питья напитка, и насупился, вспоминая.

– Не было мундиров. По крайней мере не могу вспомнить каких-нибудь отличительных признаков, разве что крюк вместо руки у вожака.

Его длинные пальцы согнулись наподобие крюка.

Выронив чашку, я пролила молоко на стол. Напуганный Штерн что-то выкрикнул, а священник глядел, как молоко стекает ему на колени с поверхности стола (чашка была налита доверху).