Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

– Ну что ты таращишься? Думаешь, что выглядишь как-то лучше? – устало спросила я.

– Вы англичанка? – задала она встречный вопрос.

Неужели я попала в Страну чудес? Тогда рыба – это… Отмахнувшись от глупой мысли, я вскинула голову, понимая, что рыбы, пусть и такие странные, все же не могут говорить.

За мангровым стволом стоял человек, задавший этот вопрос. Он был загорел, темен и курчав.

Мужчина внушал доверие своим добродушным лицом и широкими плечами. На поясе его висела фляга, а на плече – холщовая сумка, и смотрел он настороженно.

– Vous êtes Anglaise? Comment ça va? – спросил он уже по-французски, поскольку я не ответила на первый вопрос.

– Англичанка я, англичанка. Пожалуйста, дайте мне флягу.

Он удивился, распахнув светло-ореховые глаза, но отстегнул флягу. Завидев его, я взялась за нож, который сейчас положила на колено, и с благодарностью припала к воде.

– Не пейте очень быстро, так нельзя. Делайте маленькие глотки, так безопаснее, – советовал он.

– Спасибо, я знаю, – оторвалась я от фляги. – Я доктор, так что такие вещи мне известны.

На этот раз я пила помедленнее.

Мужчина смотрел на меня со смесью удивления и насмешки. Воображаю, что он себе подумал: выпачканная в грязи, вонючая и просоленная девка с облезшей от соли и солнца кожей и со сбитыми колтуном волосами – какой же это доктор? Побирушка в лучшем случае, а в худшем – полоумная.

– Вы доктор? – Вопрос, заданный по-английски, убедил меня в том, что я угадала. Его взгляд был похож на взгляд той ухающей птицы, разве что он «бумкал» на моем родном языке. – Простите, доктор чего?

– Медицины.

Он недоуменно вскинул брови.

– Даже так? – помолчав, переспросил он.

– Даже так, – я подделалась под его тон.

– Тогда честь имею: Лоренц Штерн, доктор натуральной философии, Gesellschaft von Naturwissenschaft Philosophieren, München[10].

Вот это встреча… Фантастика какая-то.

Увидев мое беспомощное хлопанье глазами, он объяснил, ткнув пальцем в котомку:

– Я натуралист, изучаю животных. Пришел сюда понаблюдать за птицами-фрегатами – здесь у них гнездовье, – думал увидеть, как они спариваются, а взамен услышал, как вы… гм…

– Как я говорю с рыбами, – помогла я ему. – У них действительно по четыре глаза или мне померещилось?

Я надеялась, что натуралист заинтересуется этим неизвестным науке видом и отстанет с расспросами. Так и произошло.

– Полагаю, что так и есть, причем крайне интересно то, что они обитают в верхних слоях воды и используют глаза, чтобы следить за происходящим как под водой, так и над водой. Что касается способа их передвижения… Впрочем, нет, я не знаю еще, как вас величать, мадам лекарь.

Поразмыслив секунду, я решила сказать как есть:

– Моя фамилия Фрэзер. Клэр Фрэзер, ну, или миссис Джеймс Фрэзер.

Необязательно было указывать свой семейный статус, но мне хотелось произвести хоть какое-нибудь приличное впечатление, потому как на внешность я не могла сейчас рассчитывать, а в то, что я на самом деле доктор, натуралист не спешил верить, пряча улыбку в глазах.

– Рад служить, миссис Фрэзер. Вы, верно, потерпели крушение?

Если считать путешествие на бочках крушением, можно было сказать и так. Во всяком случае Штерн выдвинул приемлемое объяснение моего появления, поэтому я не стала протестовать и согласилась, добавив:

– Я следую до Ямайки. Не будете ли вы любезны помочь мне, если это в ваших силах?

Штерн подумал, похмурился, прикинул, к какому виду я отношусь, и согласился, растянув в улыбке широкий рот:

– Разумеется, миссис Фрэзер. Но поначалу вы должны покушать и обсушиться или даже найти новую одежду, верно? К счастью, я имею друзей, живущих недалеко отсюда. Последуем к ним, если вы согласны.

Слово «покушать» в устах натуралиста превратилось в сигнал для моего желудка, немедленно начавшего требовать еду. Это был хороший знак: после всех треволнений я снова интересовалась едой.

Штерн нашел меня в пальмовой роще. Когда мы покинули ее, то увидели широкий холм, увенчанный домишком с облупившейся штукатуркой и дырами в кровле. Правда, перед домом росли бугенвиллеи и гуавы, но это скорее не было заслугой хозяйки, поскольку они разрослись и забивали все вокруг. На эту полузаброшенную усадьбу и указал Штерн.

– Это фазенда де ла Фуэнте. Идемте туда. Вы поднимитесь сами или…

Оценив мою крепкую фигуру, он неуверенно сказал, что возьмет меня на руки, если я не смогу идти сама.

– Я дойду, не беспокойтесь.

Этого еще не хватало!

Хотя стопы и все ноги болели при каждом шаге, будучи истерзаны мангровыми зарослями, соленой водой и опавшими пальмовыми листьями, я не хотела, чтобы меня кто-то нес, да и склон был пологим.

На холме жили овцы, точнее, они паслись на холме – на это указывали цепочки следов копытных, – а жили, видимо, где-то в хлеву у дома. Сочная трава Эспаньолы была хорошим пропитанием, так что они могли насытиться в изобилии, чем и занимались, разгуливая по холму. Правда, одна овца увидела гостей и заблеяла, после чего все животные, сколько их было, уставились на нас.

Мне было неловко обращать на себя внимание такого количества глаз (хватило рыб, птиц и Штерна), так что я скомкала юбку в кулак и пошла следом за натуралистом по тропе, протоптанной людьми, а не овцами.

Солнце мягко ласкало землю и все бывшее на ней, в воздухе порхали разноцветные бабочки, усаживаясь время от времени на цветы, росшие здесь же и радовавшие глаз, а желтые насекомые были будто отражениями солнца, упавшими на траву.

Травы и цветы издавали приятный, нерезкий аромат, овцы пахли молоком. Пыль, поднимавшаяся в воздух, была прогрета солнцем. Идя к дому, я становилась транспортным средством для бабочек: коричневая крылатая гостья уселась на мой истерзанный рукав. Чешуйки в пыльце, изгиб хоботка, длинное выгнутое брюшко – и она уже поднялась к солнцу.

Все это было так далеко от того, что мне пришлось видеть доселе, что не верилось, что эта мирная картина возможна здесь, в относительно близком соседстве с кипящей соленой водой. Штерн вызвался помочь мне, и я надеялась, что добраться до Ямайки не составит труда, хотя еще и не знала, как это сделать. Тем более что здесь меня должны были обогреть и накормить.

– А, вот вы где!

Доктор Штерн, спешивший впереди меня, остановился и указал вверх, где по склону к нам спускался мужчина. Овцы не расступились перед ним, почитая за своего.

– Это… это же святой Франциск Ассизский! – пролепетала я.

Натуралист удивился и брякнул:

– Не-е-ет, что вы, он тоже англичанин.

Приветственно махнув рукой мнимому Франциску, он крикнул:

– Hola! Señor Fogden!

Сеньор Фогден, жилистый мужчина в сером, приостановился и запустил руку в шерсть ближайшей овцы, чтобы защитить ее от моих посягательств.

– Quien es? – Испанский вопрос уточнял, с кем сеньор Фогден имеет дело.

– Это Штерн, Лоренц Штерн!

Доктор натуральной философии не стал дожидаться приглашения и потащил меня к склону, где стоял овечий пастырь.

Животное, цепко схваченное жесткой рукой сеньора, делало попытки вырваться, так что он мог смотреть на нас только вполглаза.

Сеньор Фогден был немногим выше меня, поджарым и худощавым. Его можно было бы назвать симпатичным, когда бы не спутанная и торчащая рыжая борода. Волосы его, заметно поседевшие, тоже не были расчесаны и лезли ему в глаза. Апельсиновая бабочка спорхнула с его макушки, когда мы подошли поближе.

– Штерн? – Сеньор моргал и щурился, но не от солнца, к которому был привычен, а от того, что не мог припомнить, кто перед ним, о чем честно и заявил: – Я не помню какого-либо Шт… Ах, это вы! Да, как же я запамятовал! – Он просиял. – Это же вы доставали у меня из дерьма червей! Так бы сразу и сказали, я бы вас мигом признал!

Натуралист смутился и забормотал:

– М-м, я, будучи у отца Фогдена в последний раз, имел чудесную возможность пополнить свою коллекцию экземплярами паразитов, живших в желудке овец и извлеченных из него вместе с экскрементами.

– О, ужасные, право ужасные! Огромные такие, с фут длиной! – пугал священник.

– Нет, что вы, всего восемь дюймов, – поспешил заверить меня Штерн, видя ужас на моем лице. Он держал руку на холщовом мешке, рассчитывая поживиться чем-нибудь еще у отца. – Скажите, а то средство, которое я советовал вам, оно дало плоды? Овцы излечились?

Священник стал комично хмуриться, будучи не в силах вспомнить, о чем же речь.

– Скипидарное вливание, – подсказал Штерн.

– Ах да! – отец Фогден снова засиял как солнышко. – Вы знаете, это очень помогло, очень! Некоторые овцы, конечно, издохли, ну да ничего, зато все остальные целы-целехоньки.

Он запнулся на миг и сменил тему, думая, что недостаточно гостеприимен:

– Прошу к себе, я собирался отобедать.

Мысли его метались, и он, хотя стоял относительно спокойно, спрашивал обо всем сразу:

– Вы, должно быть, миссис Штерн?

Не могу сказать, чтобы упоминание о червях было мне приятно, скорее наоборот – желудок едва не изверг содержимое того, чем я в последний раз питалась на «Дельфине», но слово «отобедать» произвело свой эффект.