Воспоминания о жизни и деяниях Яшки, прозванного Орфаном. Том 2 - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я вернулся из моего позорного путешествия, а королева, молодой Фридрих и Сигизмунд тут же собрались слушать привезённую нами информацию, для сравнения с тем, что дошло до них иной дорогой, Ольбрахт, словно ему совсем не было дела, начал смеяться над моей дорожной сумкой и задал самый первый вопрос, где мы пили лучшее пиво.
Это пренебрежение к главному делу, для которого все работали, меня так уже раздражало, что на это я сухо отвечал:
— Пиво варят только лишь для вашей милости, и о том мы ездили узнать, о другом ничего не знаем.
Он ударил меня по плечу.
— Выкладывай что привёз! — сказал он.
А было что. Мы знали, что по наущению Олесницкого Януш с братом Конрадом в сопровождении тысячи рыцарей и с толпой мелких паношей ехали в Пиотрков не случайно.
Хотя Великопольша была послушна покойному королю, а теперь и там отозвалась привязанность к прошлым панам, Казимира упрекали, что уничтожил край войнами, что замки и крепости оставил в руинах, и даже, что того разбойника, Шафранца, который купцов разбивал и убивал, приказал казнить. Возлагали ему на шею и смерть Тенчинского, и отделение земель в пользу Литвы, и много иных грехов.
Об Ольбрахте же говорили, что будет ещё хуже, потому что без советника-итальянца не может сделать шагу.
Кроме тех, что привели мазовецкого Пяста, иные для того, чтобы Литва не оторвалась, хотели выбирать Александра, чтобы снова правил обеими краями; наконец Рафал Тенчинский, маршалек, и остальные паны из Тенчина, а с ними краковяне уже предпочитали Сигизмунда непостоянному Ольбрахту.
Ни для кого не было тайной, какую он вёл жизнь, но это бы ему легко простили — а Каллимаха не хотели землевладельцы, чувствуя, что в его лице имеют врага.
Едва несколько дней оставалось до съезда в Пиотркове. Королева дала свои деньги, чтобы увеличить отряд наёмников и по крайней мере две тысячи вооружённых людей дать сыну, которых должен был привезти Фридрих, потому что сам горячо на это напрашивался.
Однако, впопыхах стянув что было можно, набралось не более тысячи шестисот всадников. Кроме того, личного двора Ольбрахта было до двухсот голов, но они не много стоили, только что были смелые.
Решили в Пиотрков не опаздывать, занять замок и город, так, чтобы мазуров и недовольных запихнуть в предместья.
Ольбрахт же очень постарался о том, чтобы пива и вина для собравшихся было вдоволь, много рассчитывая на то, когда им откроет шлюзы. Хотя он, наверное, был бы рад взять с собой Каллимаха, не мог на это решиться.
Итальянцу бы там не только грозила большая опасность, но его неминуемо убили бы. Он сам тоже испуганный, осторожный предпочёл запереться в Вавеле и там ждать конца.
Так обстояли дела, когда мы в самое августовское пекло наконец большим табором выехали в этот Пиотрков. Хотя предсказывали, с чем он там может столкнуться, Ольбрахт ехал такой весёлый и свободный, словно его вовсе ничто не заботило. Несколько сотен вооружённых людей вёл епископ Краковский, а кто бы его в то время видел молодого, на коне, энергичного, рыцарски выглядящего, не угадал бы в нём пастыря душ.
Это было для него великим утешением, развлечением, которое не позволил у себя отнять старшему Сигизмунду, который тоже предлагал вести людей. Мы так хорошо спешили, что, как было сказано, заняли замок и весь город и обложили своими. Бочки тоже подошли вовремя. Кардинал Фридрих, специально задержавшись за нами, собирался прибыть только тогда, когда уже землевладельцы начнут собираться.
Съезд был чрезвычайно многочисленный, а особенно много пришло мазуров и великополян, и мазовецких панов в тысяча всадников.
Это войско было не очень броское, но угрожало только численностью. Были ли князья уведомлены о силе, которую вёл Фридрих, я не знаю, но когда она показалась, подошла и разложила лагерь, энтузиазма и спеси у них весьма поубавилось.
Тем временем Ольбрахт по-своему завоёвывал сердца. Приглашал панов, угощал, с бедными помещиками пил, смеялся, шутил и его можно было принять за простачка.
Сначала те, кто хотел выбрать Александра, ощутили, что их так мало, что даже не смели ничего предпринимать.
Тенчинские, которые хотели посадить на трон Сигизмунда, сначала потянули за собой достаточно человек, но было явно, что против брата Сигизмунд выступить не хочет, что королева тоже поддерживала старшего, а более мелкие паны, подкупленные фамильярным обхождением Ольбрахта, начинали склоняться к нему.
Помогло и то, что не было Каллимаха, а распустили слух, что он хотел вернуться на свою родину и больше не показываться в Польше.
Мазуры пробовали, имея тайную поддержку архиепископа, рекомендовать своих князей, но оттого, что Збигнев из Олесницы из-за ожирения, от которого мучился, сам сюда прибыть не мог, а от себя никого не прислал, кто мог бы действовать результативно, и оттого, что мы бегали, поили, уговаривали, следили и пугали, когда пришлось выбирать, и наши первыми выбрали Ольбрахта, крикнули, заглушили других, и никто уже голоса повысить не смел.
Мазуры, опустив уши, увидев, что ни малейшей надежды у них быть не может, голосовали, как другие.
Ольбрахт был готов к тому, чтобы, когда его выберут, великим пиршеством угостить всю эту толпу. Он на это не жалел. Как бы чудом появились столы из досок, целые оковалки мяса, целые горы хлеба и вина, пива и мёда, не только то, что мы привезли из Кракова, но что имелось Пиотркове и окрестностях. Я думаю, что потом пару месяцев, по меньшей мере, пили одну воду. Итак, большое веселье, охота, песни, а притом, состязания и бои продолжались до белого дня.
Недавно выбранный король меня сразу отправил к епископу в Гнезно с письмом, объявляющим ему о выборе и в то же время просящим, чтобы по старой традиции он приехал на коронацию в Краков.
По правде говоря, епископ Краковский, Фридрих, охотно предлагал заменить себя, но ни королева, ни Ольбрахт этого не хотели.
Я почти был
