Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин

что пыль била в нос путешественникам, поспешавшим с трудом за ним, и им приходилось съезжать со стенной белой дорожки, ехать по колдобистой, полынной степи, держась в некотором отдалении. Ужасающей была эта пыль. Заставляла она то и дело переезжать с одной стороны дороги на другую.

Не обращая на спутников внимания, Джелял мчался, выпрямившись в седле, устремив на холмы и горы взгляд одержимого, и во всю силу легких возглашал нечто возвышенное.

Он мечтал о битвах. Ему слышался звон мечей и выстрелы карабинов. Он боевыми кличами подымал с богарных, выгоревших до желтизны полей огромные, походящие на тучи стаи степных рябков — бульдуруков.

Визирь Сахиб Джелял не позволил доктору из Гиссарской долины ехать домой одному. Он дождался окончания спасательных работ и отправился провожать экспедицию до границы Туркестанского губернаторства на перевал Тахта-Карача.

Он прямо сказал:

— Пока между вами, доктор, и Кагарбеком не ляжет путь в десяток-другой фарсангов, сердце мое не сможет биться ровно.

Он был честолюбив и хотел, чтобы от его имени в памяти людей остался след. А следом, по его мнению, являлись дела благотворительности, оказанной народу им, визирем эмира Бухарского.

Скакавшие рядом с Сахибом Джелялом загорелые, посвежевшие мальчишки смотрели на него с восторгом.

— Неплохо учитесь! Скоро возьму вас на кокбури. Покажете удаль!

Они скакали по степным пастбищам, на полном скаку врывались в степные кишлаки, вызывая вопли восторга ребятишек. Визирь Сахиб Джелял осаживал коня возле колодца, спрыгивал наземь, осматривал дехканских лошадей.

— Выбираю! Покупаю! Ищу себе боевого коня! Золотистой масти с черным хвостом и черной гривой!

Он искал настоящего аргуна — помесь дикого жеребца с домашней кобылой.

— Да, здесь, в горах, водятся дикие табуны, и хитрецы дехкане и табунщики знают где.

Дехкане соглашались, кивали своими малиновыми со стеклярусными украшениями чалмами, хитро посмеивались в длинные монгольские усы и предлагали:

— Окажи честь, таксыр. Прими наше тенгихарамское гостеприимство. Поживи у нас. Поезди туда-сюда по долинам. Может, и попадется тебе аргун золотой масти с хвостом и гривой шабранг, с горячими глазами.

— Ну, джигиты! Офарин! Молодцы!

Как-то раз у какого-то старинного рабата визирь Сахиб Джелял вдруг объявился на вороном жеребце с лоснящейся, иссиня-черной шелковистой шкурой, с хвостом трубой.

— Нашел! Его отец — Карабатыр, мощный жеребец. Видел я его… в подземной конюшне, но, увы, стар. А этот карабатырчи — чистая кровь! На таком коне мы поймаем ветер и схватим тень!

Джелял скакал по склонам адыров, вырываясь вперед, заставлял скакать за ним, догонять с криками, смехом. Но где там!

— С моим Карабатыром направлю поводья на завоевание всего мира! А вы — за мной! Закалка характера необходима!

«Кормленный на лежалом сене конь — не конь. Кормленный на степной траве — конь с огнем в крови».

Но не прошло и шести часов, а Джелял уже отказался от вороного красавца.

— Нет, воину он не подходит. Вороной косит глаз на кусты и камни!

Но, по-видимому, дело было совсем не в том, что Карабатыр косил. Коситься на визиря Сахиба Джеляла начала вся тенгихарамская степь. Вороного коня Джелял отобрал силой. Он заплатил за него золотом, отдал своего «араба» в яблоках, подарил бекский халат степняку, владельцу вороного… Но хозяин коня — дехканин, пожилой, с сединой в усах, все равно не хотел отдавать коня. Он бежал за Джелялом по степи и, вытащив из-под кошмы старенькую берданку, послал вдогонку пулю.

Конечно, всемогущий визирь мог бы приказать пристрелить хозяина коня и оставить себе вороного. Так поступили бы девяносто девять чиновников эмира Бухарского из ста. И никто не платил бы какие-то там деньги и не отдавал бы взамен своего коня. Подумать только, какой-то там невежда, «черная кость» осмелился сказать «бэ-э», да еще стрелять. Ему надлежало ноги целовать Джелялу-визирю.

Но когда вечером того же дня стражники притащили хозяина вороного Карабатыра, избитого, связанного, и кинули его кулем у края кошмы, где Сахиб Джелял и доктор с сыновьями пили чай, визирь страшно разгневался:

— Приведите вороного! — приказал он. — Развяжите человека! А ты, упрямец, бери свою арбяную клячу и проваливай… Не понимаешь своего счастья! Убирайся!

А наутро визирь Сахиб Джелял снова скакал на своем сером «арабе» в яблоках где-то впереди экспедиции и восклицал:

— А ну, джигиты! Нельзя, чтобы страх лег в ваши мальчишеские души! Марш, марш! В карьер!

Он восхищал мальчиков. С ним они чувствовали себя воинами. Он вручал им сабли дамасской стали — свою и начальника своей охраны.

Он учил «рубить лозу» клинком и заставлял на карьере бросать дротик и попадать им в цель.

Сахиб Джелял, сыновья доктора и еще несколько джигитов играли с азартом, криками, смехом в «чауган» — верховое поло.

А Сахиб Джелял, посмеиваясь в бороду, говорил доктору:

— У вас сыновья, господин доктор! А мужчина — воин! И воевать им придется. О!

Это «О!» относилось, несомненно, к кучке вооруженных всадников, появившихся вдали.

Короткая команда. Топот коней. Облако пыли. Визирь Сахиб Джелял уже устремился назад по дороге. И сколько ни звал доктор, сколько ни останавливал сыновей, они тоже умчались. Пришлось и ему повернуть коня.

Но никакого особого происшествия на этот раз не превзошло, хотя беспокойство доктора имело основания. Тенгихарамская степь в те времена кишела разбойниками, бесцеремонно грабившими караваны купцов на Термезском тракте. Лишь гарнизоны русских солдат в Тенги-Хараме, Ак-Рабате и других караван-сараях — настоящих укрепленных блокгаузах — обеспечивали безопасный проезд почтовых троек и знатных путешественников.

Когда доктор подъехал к столпившимся всадникам, он увидел среди них усталых, запыленных Пата Даннигана и Ковалевского. Они спешились и являли поистине жалкое зрелище: обожженные солнцем осунувшиеся лица, грязная одежда, порыжевшая обувь.

— Мы жалуемся! — от слабости голос Ковалевского дрожал. — Мы едем из Гиссара в Гузар, а нас ограбили ночью. Мы требуем, чтобы изловили воров!

Пат Данниган вторил ему:

— Международный скандал! Мы государственная концессия. Я иностранный подданный! Как они смели! У меня золотой портсигар был. Триста долларов.

Ночью, когда они остановились в степи на бивуак, их обобрали до нитки. Кто это сделал, трудно сказать.

— Меры примем, господа, — решил Сахиб Джелял. — А вам ехать дальше с нами. Но позаботьтесь не отставать. Держитесь в виду обоза.

Путь по Тенгихарамской степи продолжался.

На всю жизнь запомнилось путешествие по широкой осенней степи. Степные ветры, полные ароматов полыни и трав. Синие небеса с белыми барашками. Скачка на конях, когда полынный ветер бьет в лицо, проникает в горло, освежает легкие…

А вечера… На привале при слабом свете свечи в походном шатре Джелял читает вслух стихи. Мудрые глаза визиря поблескивают, брови шевелятся, Чтец — само вдохновение!

Он всегда, оказывается, возит с собой книжки Хафиза, Абу