Капойо (СИ) - Иолич Ася

- Ты сегодня, может быть, увидишься с ним, - сказала Аяна, потягиваясь.

- Да... ещё пару раз, - прошептала Гелиэр. - а потом снова приедет этот её старый безумный муж, и нам не получится навестить её...

- И Мирата.

Гелиэр зажмурилась.

- Всё, всё. Я больше не буду, - сказала Аяна извиняющимся тоном.

Она сидела, закинув руки за голову, и размышляла об Айлери.

- Я всё время думаю, чем бы могла ей помочь, - сказала она, кусая губу. - И не знаю. Помнишь, я говорила тебе про нашу олем Ати, которая умеет задавать вопросы? Которая научила меня дышать, если охватывает волнение или страх?

- Да, я помню. Которая говорит не тревожиться о том, что ещё не произошло, потому что этого может и не случиться.

- Я иногда очень сожалею, что не могу так говорить, как она. Возможно, я бы смогла подойти к этому её мужу и сказать ему то, что изменит его отношение к ней. Хотя иногда я вспоминаю и о той пьесе, про которую ты рассказывала. Где капойо жертвует собой... И госпожа остаётся молодой вдовой.

- Но... это грех, - тихо сказала Гелиэр. - Это самый страшный грех совести...

- Обижать слабых – тоже грех совести, - твёрдо сказала Аяна. - Грешно издеваться над теми, кто зависит от тебя. Я раньше...

Она встала и прошлась по комнате, потирая щёки.

- Я раньше была добрее, - сказала она. - Я верила в людей. Один человек мне сказал, что на дне любой души лежит, как ил в озере, зловонная жижа, которая обязательно поднимется... всё дело в том, достаточно ли длинный тот шест, которым ты баламутишь там, внизу.

Аяна говорила эти слова, и Конда одновременно с ней говорил их в её памяти, лёжа лицом к ней на кровати. Она остановилась, потом подошла к Гелиэр, взяла щётку со стола и стала причёсывать кирью, ведя по гладким тёмным волосам рыжей щетиной в серебряной оправе.

- Теперь я думаю, что у некоторых там нет ничего, кроме ила, - сказала она, глядя, как струятся тёмные пряди. - Ничего, кроме зловонной черноты. Я не знаю, как она появляется там. Мне просто теперь кажется, что души некоторых людей терпением и превозмоганием не отмыть, и, как бы я ни хотела думать иначе, но их может очистить только смерть.

Она взглянула в огромные светлые широко распахнутые глаза Гелиэр, отражённые в зеркале, и спохватилась.

- Кирья Гелиэр, прости меня. Я забываюсь и заговариваюсь!

Она прекрасно помнила, что ей говорил Харвилл по поводу разговоров капойо со своими кирьями, но не тех, что в пьесах, а тех, что допустимы в жизни, и по всему выходило, что она была слишком откровенна. Если кир Эрке...

- Нет, - сказала вдруг Гелиэр тихо. - Нет. Просто это странно... Ты разговариваешь со мной, как взрослая со взрослой. И я... я немного понимаю, о чём ты говоришь. Это очень плохо, думать так. Ты права. Это большой грех. Но, знаешь, мне в детстве читали сказания о драконе, который хотел сожрать мир. С ним не пытались договориться или задавать ему правильные вопросы. Его пытались уничтожить. Кирья пожертвовала собой, чтобы уничтожить его.

- Уничтожить? Я не слышала это сказание, - сказала Аяна, заплетая маленькие косички у висков Гелиэр.

- Да. Это значит, что не всё можно... можно исправить. Что-то нужно терпеть, а с чем-то нужно бороться, как с тем драконом.

- Кстати говоря, - сказала Аяна, нахмурившись. - Про терпение. Что ты там говорила об обуви? Что она расклеится?

- Да. Обувь быстро приходит в негодность.

- Я почти разносила свои серые туфли. И знаешь, что произошло? Они начали разваливаться.

- Об этом я и говорила.

- Но это же какая-то ерунда! Теперь мне нужно будет разнашивать новую пару?

- А что делать, - пожала плечами Гелиэр. - Так всегда.

- Это невыносимо. Это не я разнашиваю туфли, это они пытаются подмять под себя мои ноги, но пока терпят неудачу. Где можно купить хорошую обувь?

- Удобную или красивую? - спросила Гелиэр. - Лучше спроси у Виданы. Я знаю только про обувную лавку, откуда прислали вот эти.

- Удобную. Ещё одной красивой обуви мои ноги не переживут. Моя ступня не вмещается в ваши обычные размеры. Она, по-видимому, слишком широкая. Я хочу найти что-то вместо моих сапог. В них киру Анверу жарко даже по утрам. Недавно он еле напялил их на мокрые ноги.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Ты промочила ноги?

- Нет, я плавала в бухте, но Ташта полез кусать людей, которые несли усопшего. Мне пришлось натягивать сапоги, не вытираясь. Гели, я хотела спросить, а почему они несли его по вашему берегу? Мне вроде говорили, что кладбища у вас за маяком.

- Там для севас. Кирио хоронят в фамильных склепах. В родовых пещерах в скалах. Ты плавала?!

- А, точно. Мне говорили. Не я плавала, а кир Анвер.

Аяна представила себе мрачную пещеру, уставленную свечами, с неровным полом и свисающими с потолка каменными выростами, похожими на зубы, вроде тех, что были в некоторых пещерах в склонах их долины, и бесплотных духов, которые там витают, не имея возможности улететь через потолок к вратам своей долины духов. Она помотала головой, отгоняя видение.

- Ладно. Мы готовы? - спросила она.

Гелиэр кивнула.

- Поехали! - сказала Аяна.

Лёгкий ветер был обещанием грядущего дождя, но облаков над заливом ещё не было, как и не было ощущения приближающейся прохлады. Томилл помог им выйти из экипажа, и Рида радостно сбежала по лестнице.

- Нам уже принесли ачте наверх,- сказала она, беря Гелиэр за руку, и Аяна улыбнулась этому маленькому, но такому искреннему проявлению их дружбы.

Она поднялась вслед за Ридой и Гелиэр по ковру, похожему на лишайники Олар Сир, и по ковру, похожему цветом на спелый сливовый бок, прошла в комнаты Айлери.

- Доброе утро, - сказала та оживлённо. - Я так ждала вас. Поиграем?

- Да, - сказала Гелиэр. - Конечно. Давай сначала в ту, что знаем мы все, а потом в ту, о которой рассказывала Аяна?

- Да, да, давайте!

Раздался шорох за дверью. Рида посмотрела на Айлери, и та кивнула.

- Впусти.

Вальяжно шагая, в комнату вошёл пушистый рыжеватый кот.

- Верики, иди сюда, - сказала Айлери.

Верики презрительно посмотрел на неё и прошёл мимо, направляясь к Гелиэр, сел у её ног, потом плюхнулся на бок и начал тереться об её туфельки.

- Что он делает? - с изумлением спросила Айлери. - Что с ним? Он никогда так себя не вёл!

- Я с утра пила каприфоль, чтобы не волноваться, - хихикнула Гелиэр. - Аяна дала мне этот чудесный отвар, и у меня перестали появляться пятна на шее. Я выпила сегодня немного, и пару капель из стакана случайно капнуло на туфли. Аяна говорит, у них это называется «кошачья трава», и коты сходят с ума от её запаха. Видишь? - показала она на Верики, который крутился у её ног, покусывая носки туфель.

- Мой Шош тоже терял рассудок от этой травы, - сказала с улыбкой Аяна. - Интересно, как он там? Когда я уезжала, ему было двенадцать лет.

- Верики сейчас двенадцать, - сказала Айлери. - Он уже хуже слышит и постоянно спит, но сейчас ведёт себя как котёнок!

- А у вас в... в Тайкете не растёт кошачья трава? - спросила Аяна.

- Нет. У нас там был ухоженный сад. Там не росло ничего кроме того, что туда высаживал наш садовник. Он исправно следил, чтобы ни одно дурное постороннее семя не попадало за пределы нашей ограды, и ему это удавалось. У нас росло только то, чем он обменивался с другими садовниками из лучших домов Тайкета. Да и Верики почти не выпускали на улицу, чтобы он не подцепил блох или какую-нибудь ещё грязь. Мама говорила, что у котов, которые постоянно где-то бродят, куча всякой гадости, и их нельзя брать в постель.

- Мы плетём животным ошейники из полыни, чтобы они бегали свободно, но не цепляли блох и прочую гадость, - пожала плечами Аяна. - Мы специально плетём так, что, если кот или пёс где-то зацепятся шеей, ошейник мог легко распуститься, и животное не умерло от удушья.

- А мы запираем. Особенно таких, как он. Верики породистый, - сказала Айлери. - Его привезли из Койта. Когда мы жили в Тайкете, у него там рождались котята от его кошки. Дядя дарил этих котят в хорошие дома. Но кошку украли, когда её выпустили погулять по саду.