Да, я там работал: Записки офицера КГБ - Е. Григ

Количество людей, занимавшихся разработкой «объектов» из числа наших соотечественников, все возрастало, возрастало, наверное, и количество этих «объектов», они требовали все больше и больше «оперативного внимания», техники, работы вспомогательных служб и пр.

Тем, кто занимался иностранцами, становилось все труднее выпрашивать «наружку», «подслушку» и прочие оперативные прелести. Часто начальство просто отмахивалось от нас — считало, видимо, что угроза строю, обществу и благополучию некоторых исходит именно от соплеменников, недовольных строем, обществом и благополучием некоторых. Замечу, что многим из этих недовольных явно хотелось вместе с изменившимся строем и измененным обществом обрести и собственное благополучие. Сейчас весьма заметно, как они им наслаждаются.

А в массе своей, если можно говорить о массе диссидентов, это были люди неустроенных или разрушенных государством судеб, как правило — бессребреники, беспомощные в быту и повседневной жизни. Помню, как Владимир Иванович, вернувшись с обыска, долго сидел, подперев голову руками, а потом сказал: «Господи, Женя, какая же это нищета… Ну ничего же, кроме самиздатовских рукописей да пишущей машинки, в доме нет. А ведь двое детей, ни он, ни она нигде не работают — то есть их нигде по нашей наводке не берут на работу. Живут случайными заработками, переводами. В квартире грязь, тараканы, жучки какие-то везде…»

«Знаем, знаем мы эту нищету, — немедленно встрял в разговор «Черный», зыцвыкал зубом, зачесался сразу во всех местах. — Как-то живут, значит кто-то помогает, может, и из-за границы подбрасывают чего. А хочут работать — пусть ведут как следует…» Это он так нас воспитывал, поддерживал в нас чистоту убеждений, бессменный наш член партбюро. Он так и говорил — «хочут, хочем», этот офицер центрального аппарата, сотрудник советской контрразведки.

Как-то он договаривался по телефону о встрече с известной тогда и покойной ныне кинорежиссером (встречи «Черный» часто назначал в скверах, на площадях, «у фонтана» независимо от возраста и ранга собеседника).

— Понимаете, мы хочем с вами проконсультироваться…

Когда он закончил разговор, я не выдержал и попытался поднять уровень грамотности товарища по работе, не ранив при этом его тонкие чувства.

— А что? Правильно говорю: я хочу, он хочет, мы хочем, они хочут, — под хохот соседей по комнате разъяснил мне «Черный». Он был абсолютно уверен, что смеются надо мной…

А еще были розыскники. Все большее распространение получали «подметные» письма разного рода — листовки, обращения к руководству различных рангов. Наиболее «злых» переправлялись в КГБ с целью поиска авторов. В таких случаях иногда ориентировали оперсостав — не называя при этом адресата, конечно. Но по-настоящему могли решать эти (и многие другие) проблемы только розыскники, они специально этому учились — почерковедение и уйма других наук. Они были также неплохими стилистами — кстати, в составе лингвистической комиссии КГБ (была и такая) числился один из выдающихся советских лингвистов, автор словарей и трудов по русскому языку.

Сначала по стилю документа, потом по почерку (если письмо было написано от руки) они пытались найти — и находили! — автора «злого» письмеца, а то и серьезного преступника, разыскать которого было не под силу МВД или другим управлениям КГБ. Знаю точно, что они раскрыли несколько невероятных по сложности поиска дел с жестокими убийствами. Насколько мне известно, участие их в раскрытии преступлений почти никогда не становилось достоянием средств массовой информации — упоминались лишь сотрудники МВД. То ли это была присущая всем спецслужбистам сдержанность, то ли руководство не хотело афишировать наличие в системе КГБ этого небольшого, но мощного подразделения.

Один из начальников этого подразделения, Евгений Дмитриевич З. жил по соседству со мной на улице Лавочкина — мягкий, интеллигентный человек, говорили, лучший розыскник. Из разговоров с ним я сделал вывод — не знаю, правильный ли, — что огромные залежи всевозможных сочинений и изложений, хранящиеся в наших школах и вузах, хранятся там для того, чтобы розыскники могли вести поиски анонимов по почеркам писавших эти сочинения и изложения…

Кстати, о школах и вузах… Контрразведчики из 3-го отдела — в основном молодые, энергичные трудяги — «опекали» и советских, и иностранных студентов, так же, как опекают наших студентов, скажем, в американских университетах. Там, учится сейчас много детишек наших новых вождей — прекрасный материал для вербовок «на вырост», перспективные кадры будущей агентуры влияния.

Дело «Доцента» действительно зависло у «Палкина» надолго — не хотел он ограничиваться профилактикой. Мы с Николаем Николаевичем это время не упустили: лоббировали Гостева и убеждали его в правильности нашей точки зрения, особенно тщательно анализировали вновь поступавшие материалы.

Надо заметить, что наличествовал в нашей жизни и работе еще один, сначала не учитывавшийся руководством фактор. Разработчики, а иногда и мы все время получали разными путями огромное количество самиздатовских материалов. Они не считались секретными, и доступ к ним никем не ограничивался, за исключением каких-то особых случаев. Мы имели возможность читать все это — начальство считало, что нужно «знать противника», и многие из нас по-новому начинали смотреть на разные события и факты.

Были и другие «отдушины». В первые годы существования Управления один из наших сотрудников, Сережа Х. по прозвищу «Хлемансо», курировавший кино, устраивал в кинозале «Дома» просмотры лучших зарубежных фильмов из фондов Госкино. Для совершенствования языков фильмы были без титров и доставляли нам массу удовольствий. В зале сидели мы, сотрудники разведки, пограничники. Если фильм был на языке, не известном большинству — скажем, на итальянском, — всегда находился знаток такого языка и любезно переводил залу особенно важные моменты.

Потом эти просмотры тихо свернули, стали устраивать другие — уже в Доме кино, один из залов которого арендовали под семейные «вечера отдыха» Управления. Тут уж появлялось и начальство с женами, работали синхронисты, был буфет. Однажды рухнуло и это. Говорили, что «Пропойца» пришел к «Палкину» и рассказал, что его жена крайне возмутилась содержанием какого-то довольно легкомысленного фильма — кажется, с участием Бриджит Бардо. Как это так — сотрудники ЧК смотрят этакий разврат!.. В результате просмотры зарубежных фильмов прихлопнули и стали показывать только советские. Вскоре отменили и эти «вечера отдыха».

А в один прекрасный день было запрещено тем, кто не имел прямого отношения к конкретным разработкам, читать имевшийся в подразделениях самиздат. Борьба «за чистоту наших рядов» набирала силу и темп.

До переезда разведки за город для книгочеев вроде меня оставалась возможность реализовать свою тайную страсть в архивах ПГУ. Какая-то их часть хранилась рядом, чуть ли не в самом здании, другие дела по заказу оперработников привозили на следующий день из-за города. Заполнив анкету, я шел в архив и по выписанному требованию получал том, а то и несколько, из которых делал нужные мне выписки в рабочую тетрадь. Попадались иногда старинные дела: мне посчастливилось, например, прочитать подлинные материалы по знаменитым, ставшим впоследствии основой фильма «Трест» делам о комбинациях ЧК против белой эмиграции и Савинкова, ряд дел о работе нашей разведки во время войны и многое другое. Я читал рапорты на вербовку каких-то важных зарубежных шишек, написанные карандашом на четвертушках бумаги, списки оснащения и вооружения диверсионных групп, засылавшихся в середине войны в Норвегию, под псевдонимами наших зарубежных агентов угадывались имена, от которых лезли на лоб глаза, некоторые операции напоминали отрывки из фильмов о Джеймсе Бонде, которые мы успели посмотреть до запретов «Палкина»…

Позже, когда архивы вместе с разведкой уехали из «Дома», я сожалел о том, что чекистская молодежь не имела к ним такого доступа, как в наше время, — работа в архивах имела огромное воспитательное значение для молодого спецслужбиста. Там, в архивах, слава ЧК, ее победы и поражения, мощь и слабость, бюрократизм, предательства, там, как в капле воды, отражена история государства — ее секретные, не известные народу реалии.

Раздался телефонный звонок — второй раз я услышал голос Бобкова по прямому проводу: «Евгений Григорьевич, зайди, пожалуйста, если не занят…» Если не занят! Можно себе представить, как бы я ответил: «Да нет, как раз вот занят, в следующий раз загляну, Филипп Денисыч…»

Бобков сидел за столом, оперевшись щекой на руку. Напротив, у приставного столика, сидел «Палкин», весь темно-красного цвета. На столе перед Ф. Д. лежала моя рапортина на профилактику бедного нашего Доцента.