Профессор Амлетссон - Адель Гельт

европейском городе — не нашлось, разве что, вездесущих служителей, одетых почти полицейскими, и непременно вооруженных монструозного вида рабочими планшетами. Еще ветер — он не трепал привычные розовые квитанции, подсунутые под стеклоочистители, причем просто потому, что ни одного штрафного чека я, как ни старался, не разглядел.

На парковке нас уже ждали: буро-зеленого окраса микроэсобус, видимый борт которого был украшен уже знакомым оранжевым логотипом и четырьмя крупными, но плохо читаемыми, буквами, стоял буквально у самого выхода из солидно-воздушного здания морского вокзала.

Вид букв этих немедленно напомнил мне об очередном намерении, давно принятом и так и не осуществленном.

- Анна, извините, я Вас побеспокою, - решительно, но вежливо, обратился я к переводчице. - Как читается и расшифровывается эта надпись? Первую букву я знаю, третью тоже, четвертая, при некоторой фантазии, напоминает неправильно написанную N, но вторая…

- В-Ц-А-И, - девушка сначала озвучила звучание аббревиатуры по-советски, сразу после чего расшифровала сокращение. - Vserossiyskiy Tsentr Arkheologicheskikh Issledovaniy, так это читается, Что на британском означает, примерно…

- Спасибо, дальше я понимаю. Странно не знать названия организации, с которой у тебя контракт. - Я улыбнулся, а еще подумал, что слова такой дикой длины и сложности произношения, да в составе активной речи, наверное, требуют значительно более высокого уровня образованности населения, чем тот, к которому я привык. Еще появилась некоторая обеспокоенность: будто я понемногу набираюсь дурных манер у одного невоспитанного инженера — так резко перебивать переводчицу, конечно, не стоило.

Название же… Фраза отбрасывала тень, даже будучи произнесена вслух. Если же вспомнить, как она правильно пишется латинскими буквами, становилось и вовсе непонятно, зачем эти достойные люди с таким упорством держатся за свою весьма альтернативную графику и чудовищно сложный советский язык. Можно ведь было вместо этого анахронизма перейти на логичный и простой британский: именно так сделали в свое время ирландцы, и не только они, от чего все, конечно, только выиграли.

Микроэсобус оказался, как минимум, не хуже мобиля, на котором мы ездили по Архангельску: ожидаемо, менее современную модель (двигатель находился на физическом, а не эфирном, плане и помещался внутри выдающегося вперед капота) отличал более вместительный салон (я насчитал двенадцать сидений и обнаружил примерно втрое больший, чем в оставшемся в Архангельске, мобиле, грузовой отсек). Кроме прочего, этот эсобус оказался снабжен собственным шофером, темно-зеленым, почти до черноты, орком, обряженным в некое подобие экспедиционного комплекта: широкие парусиновые штаны с огромными карманами, того же материала небеленую рубаху и высокие шнурованные ботинки коричневой кожи.

Орк сказался носителем очень красивой местной фамилии. «Таалайбек Уулу» — представился он, убедившись, видимо, что мы — именно те, кого он ожидает.

Шофер, кстати, стоял, опершись на открытую дверцу, и от того я не сразу понял, насколько он могучего сложения и исполинского роста.

- Не меньше семи футов, а то и семь футов с дюймами, - негромко поделился своими соображениями Хьюстон (оказалось, что он смотрел туда же, куда я, и перехватил мой взгляд). - На местные меры это два с лишним метра, - уточнил он зачем-то.

- В футах получается больше, - пошутил я, утверждаясь в удобном кресле. - Вы, наверное, не поверите, но метры мне несколько ближе.

- Мне казалось, что имперской системы мер придерживаются во всех странах атлантического пакта, - удивился инженер. - Знали бы Вы, Локи, чего мне стоило переучиться на использование в быту замечательной и логичной Си…

- Ну, если говорить об Ирландии, то Вы, Денис, правы, - улыбнулся я. - Местные, в смысле, ирландцы, очень любят показывать свою непохожесть на, как они говорят, имея в виду британцев, сассенахов… Язык же при этом используют, преимущественно, британский, да и меры вот тоже. Однако, я ведь не родился в Ирландии, и даже вырос несколько севернее.

Мы все — включая чемоданы, но, отчего-то, исключая администратора Бабаеву, уже погрузились в салон. Эсобус, однако, с места не тронулся — принялись ждать.

- Профессор, расскажите, пожалуйста, - девушка Анна Стогова не упустила шанса повысить уровень собственной образованности. - Как обстоят дела с системой мер и весов на Вашей Родине, и как так получилось в исторической ретроспективе?

- Наш, исландский, чрезвычайный королевский посланник, когда-то оказался в Зале Часов одновременно с представителями Держав, - важно и подробно начал я, - и магсимиле Хёдрика Третьего — тогдашнего Короля-над-Льдами — на пергаменте знаменитой Конвенции красуется совсем рядом с подписью тайного советника Окунёва — вашего, кстати, советского.

- Русского. Извините, профессор, русского тайного советника, - поправила меня девушка Анна Стогова, вновь, по памятной мне привычке, пунцово покраснев. - Все, что было в истории СССР ранее Пламенного Октября, принято называть русским, не советским.

- Как бы то ни было, - я пожал плечами, - лично я считаю метрическую систему одним из величайших научных достижений человечества. Именно применение метра и килограмма позволило современной науке совершить рывок столь мощный, что даже британские и американские ученые, в быту ломающие себе головы футами, дюймами и прочими фунтами на ярд, в работе своей давно перешли на меры десятеричные.

- Профессор, Вы что, действительно всё это знаете на память? - с явно читаемой смесью недоумения и восхищения воззрился на меня инженер, старательно перед тем пропустивший мимо ушей реприманд об отсталости имперской системы мер. - Нет, маголограммы не видно, - поводил, на всякий случай, ладонью перед моим носом американский коммунист. - Значит, помните. Но зачем? Это ведь совершенно не Ваша отрасль и область знания!

Шутки в этот день мне, определенно, удавались. Вот и тут я немедленно изобразил неконтролируемый рефлекс: клацнул, приподняв для пущей опасности губы, пастью, полной, если что, острых зубов. Получилось громко и смешно: громким был сам звук, смешным — выражение лица моего визави, отшатнувшегося в ужасе почти священном.

Сдвинулась, вставая на место, дверь салона. Негромко хлопнула еще одна дверь, уже шоферская. Мобиль завелся, двинулся с места плавно и почти бесшумно выехал со стоянки на шоссе.

- Этим и отличается пытливый ум от, скажем так, ограниченного, - ехидно сообщила русалка,