Профессор Амлетссон - Адель Гельт

мои регулярно оказывались «не имеющими доказанной научной значимости», - вздохнул я, - совершенно необходимые для работы экспедиции планировались и оплачивались в последнюю очередь, без того редкие бюджетные студенческие места сокращались, как это у нас говорят, методом резания по живому, имея тенденцию к устранению уже окончательному.

Прервался ненадолго: только для того, чтобы оценить реакцию аудитории. Известное же дело: никому не нравится слушать, как кто-то жалуется на жизненные трудности, ведь у каждого человека в избытке собственных! Однако, аудитория внимала молча и заинтересовано.

Девушка Анна Стогова сидела нервно, покачиваясь на стуле, да еще и извлекла откуда-то карандаш — сейчас канцелярский инструмент сосредоточено угрызался. Помимо угрызания, потребности в старомодном стиле совершенно не ощущалось: здесь вообще никто не писал от руки на бумаге, но желтое-о-золотистых-буквах и красном пятнышке стирательной резинки было именно что карандашом!

Администратор Наталья Бабаева уселась уверенно, надежно, поставив локти на подлокотники кресла — такая манера слушать выдавала в одном из моих собеседников привычку к долгим и основательным заседаниям. Я понял, что сейчас администратор слушает именно докладчика — в моем симпатичном мохнатом лице.

Инженер Денис Хьюстон, напротив, весь подался вперед, приоткрыл рот и даже стер с лица самодовольное выражение хорошо устроившегося в жизни человека.

В общем, профессора явно слушали, и он — я — продолжил дозволенные речи.

- Вернемся к рыбе. Представьте, - я решил добавить того, что в атлантической литературе называется емким словом «саспенс», - зубастые акульи челюсти, что клацают все ближе и чаще, пусть сам хищник тобой пока и не заинтересовался… Гляциология в частности и классическая эфирная физика в целом казались тогда королевским чиновникам от образования наименее нужными из дисциплин! Положа руку на сердце: только череда невероятно удачных совпадений позволила тогда мне уйти на глубину. Там, на глубине, мне повезло обратиться не жирной макрелью, природной добычей акулы, но другим опасным хищником, пусть и не очень тогда крупным.

Я перевел дух: положительно, с метафорами пора было заканчивать, но как иначе донести до слушателей все то, что мне было нужно сказать, я понимал не очень хорошо.

- Вовремя, очень вовремя, ушел на покой мой руководитель, - вспомнил я сразу и приятное, и нет. - Место его, ввиду полной невостребованности, досталось вашему покорному слуге. Сожрать же профессора Амлетссона оказалось куда сложнее, чем почти рядового сотрудника кафедры, вот акулы и не справились.

Получалось как-то очень пафосно и бравурно, и потому я решил добавить другого цвета, не голубого, но и не красного.

- Сейчас все тоже не очень хорошо, - уточнил я как бы напоследок. - Конкретно мой участок красного океана стремительно приобретает цвет буро-зеленый, точнее же — становится того же цвета болотом, стоячим и зарастающим ряской.

- Ох, профессор, Вам бы книги писать, - как отчего-то и ожидалось, первым откликнулся инженер. - Художественные. Дуга характера главного героя, завязка-кульминация-развязка или как-то так, уже не очень хорошо помню… Это же надо так все повернуть: я ведь сам в том мире жил, в охоте на макрель участие принимал, зубами клацал и хвостом бил, но в Вашем изложении…

- Да, профессор, получилось хорошо, - согласилась администратор Бабаева. - Образно, интересно, понятно… Теперь, если я правильно Вас понимаю, этот почти литературный опыт Вы примеряете на действительность уже советскую?

Стоило, прежде, чем отвечать, дождаться третьей реплики. Я обратил взор на последнего собеседника: девушка Анна Стогова предпочла промолчать, карандаш, правда, исчез туда же, откуда появился.

- Ладно, - я вновь повернулся мордой к администратору. - Вы ведь действительно ожидаете ответа… Терзает меня смутное сомнение, что в советской науке все должно быть немного не так. Мысли эти я отношу, покамест, на счет совершеннейшего своего очарования коммунистической действительностью, а я ей именно что очарован.

- Мы все, со своей стороны, постараемся Вас, профессор, не разочаровать, - товарищ Бабаева, будто иллюстрируя свои слова, совсем немного поменяла позу, в которой сидела до того. Немного-то немного, но вот один конкретный профессор снова задумался о несправедливости межвидового барьера, возникающего между разными человеческими породами, пусть он, барьер этот, характер носит строго социальный.

Инженер Хьюстон пришел мне на помощь совершенно неожиданно, и, по всей видимости, сам того не желая: говоря попросту, американско-советский коммунист взревновал… Было бы к чему!

- Я вот о чем подумал, - товарищ инженер принялся активно переключать на себя внимание: и всеобщее, и одной определенной русалки. - Профессор, может быть, не стоит обсуждать сейчас столь сомнительные вопросы? Вы и сами все увидите, услышите и узнаете, узнав же, услышав и увидев, поймете. Давайте сменим тему, благо, пищи для размышлений Вы всем нам дали предостаточно? - и, дождавшись моего согласного кивка — мнением иных окружающих товарищ, кажется, забыл поинтересоваться в принципе — вдруг указал холеной ладонью куда-то в сторону широченного панорамного окна, занимающего, кажется, весь без малого борт скоростного судна.

Перед тем, как послушаться жеста будущего, или, скорее, уже нынешнего, коллеги, я решительно осмотрелся.

Оказалось, что прочие мои собеседники уже смотрят туда, куда нам всем только что показали, и я предпочел последовать общему примеру, тем более, что мне и самому сделалось интересно.

- Мы с вами только что говорили о красном океане, - напомнил инженер, - упомянули голубой, даже буро-зеленый, который и не океан вовсе… Тут же, извольте видеть, безо всяких метафор — белый.

За окном, на огромной скорости, но от того не менее величественно, плыли бесконечные арктические льды.

Глава 18

Остров оказался полуостровом.

Во всяком случае, именно с осознания этого несомненного факта началось мое знакомство с местностью, в которой мне предстояло некоторое время жить и работать.

Мне, конечно, говорили об этом и прежде, но в голове мохнатой, утомленной страшным перелетом и массой новых, пусть и позитивных, впечатлений и ощущений, отложилась, отчего-то, именно часть суши, со всех сторон окруженная водой.

Экраноплан наш стоял у пристани: вновь именно стоял, не покачиваясь и не вибрируя, будто накрепко прибитый исполинскими гвоздями к недалекому дну. Немного шумели сходящие на берег пассажиры, каковых, и правда, оказалось совсем немного — на этот раз я решил пересчитать нас всех по головам, и получилось ровно тридцать человек.

Громко и противно орали вечно голодные чайки, которых