«Ближние люди» первых Романовых - Вячеслав Николаевич Козляков

что «обрали его государя, его царское величество, королем польским и великим князем литовским». О чем немедленно известили полоцкое духовенство, шляхту и мещан, ставших свидетелями такого радостного для царя события.

3 ноября 1656 года царь Алексей Михайлович праздновал в Полоцке полученное известие об избрании его на польский трон после короля Яна Казимира. Он пригласил на свой «стол» Бориса Ивановича Морозова, Семена Лукьяновича Стрешнева, окольничего Федора Михайловича Ртищева и «полоцких мещан». Жители Полоцка, становившиеся подданными царя и, как тогда казалось, будущего польского короля, участвовали в этих торжествах наряду с первым царским «ближним человеком», хорошо умевшим обходиться с торговыми людьми. Показательно, что в этот момент оказался снова приближен царский дядя, родственник матери царя Алексея Михайловича, — Семен Лукьянович Стрешнев. Ему и выпала честь сообщить сведения о царском избрании семье царя, остававшейся в Москве. Сам царь, занятый делами, в Москву не спешил; он пропустил праздники Петра митрополита 21 декабря, день традиционного «стола» у патриарха, не стал праздновать в столице Рождество и Богоявление. Вход царя, его бояр и воинства в столицу состоялся только 14 января 1657 года[160].

Возвращение боярина Бориса Ивановича Морозова к кругу обычных дел снова означало ежедневную придворную службу и совет с царем «в комнате». Узнать о положении того или иного боярина в царском окружении можно по перечислению приглашений на царский «стол», «степени» и важности церковных и личных праздников царя и его семьи. «Ближних людей» приглашали на празднование именин царя Алексея Михайловича 17 марта и царицы Марии Ильиничны 1 апреля. Иногда царицыны именины приходились на последнюю неделю Великого поста, поэтому праздновали его чуть позже. Тогда же в окружении самых близких людей праздновался и «Велик день» — Пасха.

Лучше всего о боярском первенстве свидетельствовала, как уже говорилось, церемония шествия «на осляти» в Вербное воскресенье. Правда, по возвращении из Рижского похода, 22 марта 1657 года, «осля водил» под патриархом Никоном другой боярин и главный воевода царских походов князь Алексей Никитич Трубецкой. Какими причинами объяснялось отсутствие боярина Бориса Ивановича Морозова, можно только догадываться. Может быть, он был занят состоявшимся в тот же день приемом польского посла? Нет оснований и думать о его возможной ревности к боярину князю Трубецкому; связи внутри аристократической элиты складывались годами, а роль князя Трубецкого в состоявшихся государевых походах действительно была выдающейся. Более того, стоит обратить внимание на покупку боярином Борисом Ивановичем в том же 1657 году у боярина князя Алексея Никитича больших земельных владений в Рязанском уезде (село Киструс) и Ряжском уезде (село Петровское)[161]. Поэтому значение состоявшейся «рокировки» в шествии на Вербное воскресенье не стоит переоценивать, такие чередования по годам «ближних бояр» в этой церемонии бывали и раньше.

В других придворных церемониях практически всегда в это время первым гостем был боярин Борис Иванович Морозов, поэтому его главная роль в царском окружении оставалась безусловной. Боярин Морозов первым поздравлял царя Алексея Михайловича с его именинами и был главным приглашенным боярином на царских «столах» в «Велик день» 29 марта и на именины царицы 1 апреля. И так оставалось весь 1657 год; главные зимние торжества — день Петра митрополита 21 декабря с приемом у патриарха Никона и праздник Рождества 25 декабря тоже прошли при участии Морозова.

В конце своей жизни боярин Борис Иванович Морозов еще дважды участвовал в шествии в Вербное воскресенье — 4 апреля 1658 года и 27 марта 1659 года. Он оказался последним боярином, кто участвовал в этом празднике вместе с патриархом Никоном, оставившим свой престол в Москве в июле 1658 года. Но еще важнее, что боярин Морозов стал первым, кто разрешил противоречие, возникшее после отхода Никона от дел в Москве. Оставаясь главой Церкви, патриарх Никон резко возражал против того, чтобы вместо него в обряде «шествия на осляти» в 1659 году участвовал крутицкий митрополит Питирим. Морозова возражения Никона не смущали, совсем недавно он как дворовый воевода прошел вместе с митрополитом Питиримом в Государевом походе 1656 года от Москвы до Риги, а затем Полоцка. И у первого «ближнего человека» царя было время «приглядеться» к этому церковному иерарху, ставшему фактическим местоблюстителем престола, а со временем патриархом.

Записи в дворцовых разрядах помогают узнать время постепенного отхода боярина Бориса Ивановича Морозова от дел. Точно известно, что он был среди первых доверенных лиц царя Алексея Михайловича, обсуждавших наказ князю Алексею Никитичу Трубецкому, выступавшему в поход на Украину в 1659 году[162]. Но вскоре «ближний боярин» стал отсутствовать на важнейших церковных и дворцовых церемониях, что было верным признаком начинавшейся болезни. На «государев ангел» 17 марта 1660 года во дворец вместо боярина Морозова и царского тестя Ильи Даниловича Милославского были приглашены другие придворные. Начиналось «время» в царском окружении бояр князя Алексея Никитича Трубецкого и князя Юрия Алексеевича Долгорукова. Они же были приглашены и на «стол» по случаю праздника Пасхи. В шествии в Вербное воскресенье 15 апреля 1660 года снова участвовал боярин князь Алексей Никитич Трубецкой, тогда он «осля вел под новгородским митрополитом Макарием». Год спустя, 7 апреля 1661 года, в процессии с крутицким митрополитом Питиримом участвовал еще один боярин, князь Никита Иванович Одоевский, а в «Велик день» во дворец был приглашен боярин князь Яков Куденетович Черкасский. Все они — князья Трубецкие и Долгоруковы (Долгорукие), Одоевские и Черкасские — принадлежали к первым аристократическим родам, были прославлены заслугами в ходе продолжавшейся войны и входили в ближний царский круг. Каждому отводилось заметное место в делах, но ни с кем из них царь Алексей Михайлович не мог быть настолько близок, как со своим воспитателем боярином Морозовым.

Со стороны положение боярина Морозова, постоянно находившегося рядом с царем Алексеем Михайловичем, казалось незыблемым. Да он и сам, по правилу всех царедворцев, не признавался никому в происходивших тревожных переменах и ухудшении здоровья. В сохранившейся переписке боярина Бориса Ивановича со своими приказчиками всё было, как раньше. Морозов распоряжался и вникал в детали управления, раздавал наказы управителям своих всё увеличивавшихся вотчин. Более того, морозовские владения продолжали прирастать: в 1659 году боярином Борисом Ивановичем были куплены большие поместья в Курмышском, а в 1661 году (в год смерти!) — в Алатырском уезде. Не забывал он и об устройстве своих основных владений в подмосковном селе Павловском, где в это время строилась церковь, и в нижегородских Лыскове и Мурашкине. Там Морозов