Карьерный спуск на дно. Проституция в царской России - Анастасия Вячеславовна Мащенко

виновницу своих страданий. Чем дело закончилось, осталось неизвестным. Автор написал, что «её решение было таково – либо она исчезнет со сцены, либо уступит»[325].

Подобные книги малого формата, рассчитанные на широкую аудиторию, во всём своём разнообразии охотно распространялись частными типографиями дореволюционной России. Они подходили для быстрого чтения простыми обывателями и удовлетворяли интерес людей, неготовых посвящать своё время изучению крупных научных работ. Описание интимных подробностей того или иного сексуального расстройства, даже пусть и с негативной окраской, читателя увлекало, отчего возрастал спрос. Со своей задачей, касаемой сексуального просвещения в той «сдерживающей, запугивающей» форме, которая была необходима государству, они справлялись. Цензура не случайно дозволяла их к печати, а те, что оказывали противоположный, возбуждающий эффект, она же задним числом и запрещала.

Методы контрацепции

Отношение к контрацепции в царской России было неоднозначным. В допетровское время поведение человека, в том числе и сексуальное, регулировалось религиозно-нравственными нормами. В представлениях церкви любой половой контакт должен был преследовать исключительно благую цель – зачатие ребёнка, чему предохранительные средства препятствовали, а значит, их использование шло против воли Божьей и оценивалось так же, как и детоубийство[326].

К середине XIX века светское общество (в отличие от церковного) уже чётко разделяло понятия «предохранение от беременности» и «прекращение беременности». С законодательной точки зрения преступным являлось только второе, так как зародыш охранялся с момента его зачатия. Изгнание (умерщвление) плода строго наказывалось лишением всех прав и ссылкой в Сибирь. Позднее, в 1903 году, наказание смягчилось до заключения в исправительный дом[327]. Профессиональные врачи отказывались делать аборт, если жизни матери ничто не угрожало. «Искусственный выкидыш» был узаконен лишь в случаях, когда родоразрешение было опасным и могло закончиться смертью роженицы[328]. Из письма Терезы Грюнвальд, проститутки, бывшей в любовной связи с литературным критиком Николаем Добролюбовым (1858 год):

«Милый Количка, я очень была больна, два дни я всё думала, что я помру. Я просила Доктору, чтобы он мне дал капель, ты знаешь, для чего, – он говорит, зачем вы хотите так делать, а вы бы от этого были здоровы и полны, вы сами вредите себе. Так я послала за Бабушкой, она, слава Богу, помогла мне и сделала так, что уж бояться нечего, но только я очень кричала, мне было очень больно, и теперь я вся сбинтова[на]. Теперь я, слава Богу, поправляюсь, не могу только много писать»[329].

Встретив отказ со стороны официальной медицины, женщины, подобно Грюнвальд, обращались к повивальным бабкам, бравшим за свои незаконно оказанные услуги большие деньги. Цена, которую заплатила Тереза, составила 20 рублей серебром. Бабки, в свою очередь, использовали тугое бинтование, перетягивание живота или прокол спицей[330].

Народных способов «выжить ребёнка» было много, и большинство из них своей изощрённостью могут повергнуть в шок современного читателя. Во второй половине XIX века этнографическое бюро князя Тенишева занималось сбором сведений о жизни и быте крестьян. Среди прочего были зафиксированы и абортивные приёмы, которыми пользовались обесчещенные девушки, прислуга, вдовы, солдатки, забеременевшие в отсутствие мужей, крестьянки и т. п. На основе данных материалов доктор Попов опубликовал свою работу «Русская народно-бытовая медицина», где указал следующее:

«Девки перетягивают живот полотенцами, верёвками, поперечниками от конской сбруи, мнут и давят «нутро», кладут на живот большие тяжести, ставят горшки, бьют по нему кулаками, скалками, вальками и т. п., а иногда наваливаются животом на тупой конец кола, упирая острый в землю. <…> Из внутренних средств наиболее распространённым является питьё пороха, селитры, керосина, фосфорных спичек, спорыньи, сулемы, киновари, мышьяку, крепкой водки и глотание „живой“ ртути. Употребление этих средств, в особенности, чаще всего, фосфорных спичек, нередко влечёт за собою смерть.<…> Едят также, с целью выкидыша, серу, янтарное мыло, принимают мелко истолчённое стекло в воде и песок, который образуется при обтачивании железных или стальных инструментов»[331].

Помимо спровоцированных выкидышей существовала и печальная практика избавления от уже родившегося младенца. Государство пыталось контролировать это путём создания специализированных учреждений для подкидышей. Так ещё в 1715 году, при Петре I, был издан указ «о сделании в городах при церквах госпиталей для приёму и содержания незаконнорождаемых детей». По нему новорождённых, которых «жёны и девки рожают беззаконно, и стыда ради отмётывают в разные места, от чего оные младенцы безгодно помирают», предлагалось анонимно класть в окно госпиталя, где их будут кормить и содержать. Тех, кто всё же осмелился на убийство ребёнка, наказывали смертной казнью.

К сожалению, приём и призрение детей не решили проблему детоубийства в России до конца. Более того, в XIX веке встречались случаи, когда сторонние лица помогали женщинам в умерщвлении младенцев за деньги. В 1890 году в Варшаве, которая на тот момент входила в состав Российской империи, состоялся суд по делу некой 45-летней Марианны Скублинской и её соучастников. Она принимала от девушек и повивальных бабок нежеланных малышей якобы с целью их дальнейшего пристройства в приют. Но многие из них до отделения подкидышей местной больницы не доносились и содержались Скублинской в крайне плохих условиях. Без еды и питья они умирали от истощения. От их тел тайно избавлялись. Преступление раскрылось случайно, когда в доме разгорелся пожар и пожарные, приехавшие на помощь, обнаружили младенческие останки. Вся Россия вздрогнула от жестокости случившегося, газеты пестрели всё новыми и новыми подробностями. В черновиках Льва Николаевича Толстого осталась запись «по поводу дела Скублинской». В ней писатель критиковал правительство и упомянул, в частности, что и в самих воспитательных домах не всё так гладко:

«Другой признак той нравственной высоты, на которой мы стоим и с которой не может не негодовать на Скублинскую, нищих и мальчиков, делающих свечи, это отношение нашего правительства к женщинам в их половом отношении и к детям, к младенцам. Правительства наши тоже все учреждают, организуют проституцию. Миллионы да миллионы женщин, лишённые не только свободы, но человеческого образа, приговорённые вернее приговора к казни преступника, приговорённые к ранней погибели в своей отверженности, миллионы таких женщин организуются правительством. Но правительству мало этого попечения о нравственности своих народов – оно учреждает ещё воспитательные дома, распространяющие разврат на огромный район вокруг себя, дома, где тысячи служащих получают квартиры и жалованье за то, что в этих домах с паркетными полами убивают детей в таком количестве, до которого не достигнет деятельность тысяч Скублинских в этом направлении»[332].

М. Скублинскую называли «фабрикантшей ангелов», а детские учреждения с высоким уровнем смертности –