Условности - Теодор Драйзер

А затем без дальнейших церемоний Рей набросил дождевик, подхватил зонт и угрюмо вышел под дождь, вероятно, чтобы пройтись и поразмыслить. Я же, закрыв за ним дверь, принялся в задумчивости разглядывать стены. Отчаяние, страсть, ярость, безнадежность, любовь… «Верно, – сказал я себе, – это любовь. По крайней мере, для одного из них. И брак этот тоже действителен только лишь для одного. Рей все еще связан духовно брачными узами с той, что его презирает и, возможно, духовно сочеталась браком с другим мужчиной, быть может, презирающим ее». Но любовь и брак, реальные лишь для одного из супругов, я видел здесь, в этой самой комнате, сегодня вечером собственными глазами.

Условности

Перевод Е. Ильиной

1

Эту историю рассказал мне один весьма способный художник-карикатурист, работавший в газете, и, поскольку история эта представляет собой довольно отчетливую картину того, сколь подавляющей может быть сила царящих в американском обществе условностей, зачастую меняющей картину мира, я решил изложить ее в виде некоего документального свидетельства. Со слов моего знакомого, все произошло примерно так.

«Когда-то я работал штатным художником главной газеты одного из городов Среднего Запада, расположенного на реке. Он был и по сей день остается типичным американским городом с населением примерно в четыреста или пятьсот тысяч человек. С годами в нем ничего не изменилось. Все те же клубы, те же церкви, тот же привычный уклад жизни. Прекрасный процветающий промышленный город, не более того.

Со мной вместе работал один репортер, с которым мы общались по долгу службы, но никогда не были на короткой ноге. Не знаю, стоит ли мне утруждать себя описанием его внешности, ибо она не имеет никакого значения для этой истории. Однако, я полагаю, будет весьма интересно и даже важно проникнуть в его внутренний мир и, если возможно, разобраться в том, как устроен заключенный в его голове механизм, и выяснить, как протекают в нем мыслительные процессы. Только вот мне это не под силу, ибо я не обладаю соответствующими навыками. Не считая некоторых поверхностных характеристик, о которых мне еще предстоит упомянуть, психология этого человека была и остается для меня загадкой. Пожалуй, я описал бы его как весьма умного и прилежного работника, которому удавались крепкие, но вполне прозаичные сюжеты из повседневной жизни. Судя по всему, он нравился начальству и с легкостью писал очерки для воскресных выпусков, которые, на мой взгляд, не отличались ни красочностью деталей, ни поэтичностью слога. Он определенно обладал некоторым чувством юмора, хорошо знал свое дело и имел отличный нюх на пикантные новости. Весьма неплохо одевался и был недурен собой: высокий, жилистый, худощавый, я бы даже сказал – худосочный. Он с легкостью одаривал окружающих улыбкой и непринужденно болтал со знакомыми. Люди подобного склада поддерживают деловые и в то же время дружеские отношения со многими из тех, кто обладал связями с коммерческими организациями и клубами по всему городу, что позволяло моему сослуживцу одним из первых узнавать последние горячие новости. А посему руководство газеты считало его весьма полезным сотрудником.

Время от времени нас вместе посылали на одно задание. Он писал текст, а я делал зарисовки. В основном – для воскресных очерков. Порой мы частенько говорили с ним о том, что ждет нас впереди: о работе в газете, политике, о подготовке статьи. Однако беседы эти не пробуждали в нас ни воодушевления, ни особого тепла. Мне казалось, что мой коллега был напрочь лишен артистизма и поэтического взгляда на жизнь. И все же, как я уже сказал, мы были приятелями. Я относился к нему примерно так, как относится газетчик к любому другому газетчику из своей же редакции, находящемуся на хорошем счету.

Как-то раз, то ли весной, то ли летом, на второй год моей работы в газете меня вызвал в свой кабинет редактор воскресных выпусков, которому я был отчасти обязан своей зарплатой. Он сказал, что собирается поручить мне и Уоллесу Стилу подготовить репортаж о так называемых лодках любви, курсировавших вверх и вниз по реке по субботам и воскресеньям, а также будними вечерами на расстояние в тридцать пять миль, а то и больше. Подобные прогулки, если позволяла погода, дарили шести-семи сотням пар возможность сбежать от сухого изнуряющего летнего зноя, делавшего невыносимой жизнь в городе, насладиться прохладным ветерком и танцами в свете китайских фонариков или полной луны. Что может быть чудеснее? Тысячи горожан старались не упустить такой прекрасной возможности в разгар сезона.

Мне, тогда совсем еще молодому человеку, исполненному амбиций, было очень приятно сидеть на навесной палубе – или палубе для поцелуев, как называл ее наш редактор, – и наблюдать не только за юношами и девушками, но и за более зрелыми парами, поднявшимися на борт прогулочного кораблика прежде всего за тем, чтобы предаться романтическим отношениям, и уж только потом насладиться рекой и воздухом, созерцая живописные заросли деревьев и кустов, видневшиеся в отдалении домики и крутые берега, отвесно взбегавшие вверх от воды; понаблюдать за огромным облаком дыма, стелившимся следом за кораблем; взглянуть на половины гигантского балансира, с шумом и пыхтением двигавшиеся вверх и вниз, и прислушаться к плеску лопастей гребного колеса. То было еще до появления автомобилей, и любой, столь же приятный способ выбраться из города ценился гораздо выше, нежели в наши дни.

Однако вернемся к нашему редактору и его поручению. Мне предстояло сделать зарисовки влюбленных парочек или по крайней мере двух-трех групп собравшихся на палубе людей, в отношениях которых присутствовала романтика. На Стила же возлагалась задача описать разнообразные формы любовного флирта. Это невинное развлечение, этот способ отвлечься от повседневной рутины и серости воспринимался с подозрением и даже откровенной неприязнью умниками из нашей газеты и консервативно настроенной частью населения. Истинные консерваторы никогда бы не снизошли до подобного времяпрепровождения, а посему наш редактор воскресного выпуска поставил себе цель устроить своим читателям небольшую встряску. Мы должны были, без всякого преувеличения, шокировать консервативную публику зарисовками о жизни и любви, которая, даже в самом невинном своем проявлении, была в нашем городе под запретом. Насколько я понял, наш репортаж должен был содержать в себе намек на распущенный образ жизни, низменные идеалы и тому подробное. Ведь все эти прогулки не имели ничего общего с деловыми поездками или религиозными собраниями.

2

Итак, продолжу свой рассказ. Получив от редактора задание, Стил немедленно разыскал меня, чтобы обсудить детали. Идея ему самому очень понравилась. Как раз то, что нужно для воскресного очерка. К тому же его