Как рассказывать истории. Простая технология сторителлинга на сцене, работе и в кругу друзей - Мэттью Дикс

Пора признаться: я вам врал.

История «Как я украл пожертвования» полна лжи. К концу этой главы вы можете возразить, сказав, что на самом деле там вовсе не ложь, – но мне это слово нравится, потому что оно цепляет людей, привлекая их внимание. А я – рассказчик, и для меня слова играют не последнюю роль.

Но – да, все так. Это не совсем ложь, а скорее некая манипуляция правдой. Искажения в канве реальности. Пространственно-временные сдвиги.

И все же в этой главе я буду называть их ложью, потому что это короткое слово, его легко писать и оно обращает на себя внимание. «Искажения в канве реальности» звучит довольно сложно – как будто это речь президента, которому грозят импичментом.

Однако, прежде чем мы перейдем к пяти случаям, когда в сторителлинге допустима ложь, необходимо сделать три важных ремарки.

Важная ремарка № 1

Рассказчик может соврать только в том случае, если это на пользу слушателям. Мы никогда не лжем ради личной выгоды, не манипулируем истиной, не искажаем канву реальности и не производим пространственно-временные сдвиги ради себя любимых. Наша задача – не выставить себя в лучшем свете, не убедить публику в том, что мы благороднее, чем на самом деле, и не смягчить градус собственного стыда или промаха. Врать в историях нужно лишь тогда, когда этого ждет от тебя аудитория – когда от этого выигрывает сюжет.

Важная ремарка № 2

Память – штука ненадежная, и мы, как рассказчики, должны всегда об этом помнить. По данным исследований, чем чаще историю рассказывают, тем менее правдивой она становится. Всякий раз, как вы достаете некое воспоминание с полочки в своем воображаемом архиве и какое-то время с ним играетесь, неосознанно внося в него изменения, а потом снова ставите на полку, – оно уже не то, что прежде, и это навсегда. Мы рассказываем истории в том виде, в каком их помним, но нужно признать, что воспоминания наши во многих аспектах неточны.

У меня есть рассказ о той ночи, когда был зачат мой первый ребенок, под названием «Секс с кукурузой». Это история о моем тайном желании не иметь детей, поскольку сам я был старшим из пятерых и слишком часто брал на себя роль родителя, ведь отец с матерью практически не участвовали в нашем воспитании. В детстве я испытывал постоянную подавленность и одиночество, и теперь меньше всего мне хотелось, чтобы эти чувства вернулись.

Но я любил свою жену и согласился завести хотя бы одного ребенка – только бы она вышла за меня замуж. И вот спустя два года после свадьбы этот момент наконец настал. Благодаря дурацкому интернету и какому-то сайту, где учили делать детей, Элиша вычислила точную дату своей овуляции. Поэтому вместо месяца ковровых бомбардировок лона жены мне предстояло нанести всего один хирургически точный удар. Так из процесса зачатия исчез даже элемент неожиданности и азарта.

В ночь, когда, по велению интернета, мы должны были заняться сексом, Элиша, готовя ужин, страшно обожгла руку о сковородку, получив ожог второй степени. Сочувствуя ее боли, я про себя думал: «Отлично, значит, секса сегодня не будет. Еще целый месяц до моего неминуемого отцовства!» Всего месяц воздержания – это не так много, но тогда целых 28 дней показались мне бесконечностью.

И вот в тот же вечер, чуть позже, Элиша пришла в спальню с пакетом замороженной кукурузы.

– Детка, – пробормотал я, – не надо.

– Надо, – ответила она. – Только быстро.

Это был не только четкий приказ, который я вполне был способен выполнить, – в тот момент я впервые осознал, что с подавленностью и одиночеством покончено. Когда я стану отцом, со мной рядом будет женщина, готовая заниматься со мной сексом, даже если придется держать в руке пакет замороженных овощей. Если уж она способна на это, значит, и вообще на что угодно.

Зачем я вам все это рассказываю? Да потому, что, готовясь впервые выступить на сцене с этой историей, я был уверен, что это я тогда обжег руку.

– Что ты сказал? – громко переспросила Элиша, услышав, как я репетирую. – Ничего ты не обжигал – это я обожглась!

Я решил было, что она сошла с ума, ведь это у меня был ожог! Так мы спорили очень долго. Как хорошо, что я веду блог, где фиксирую практически все важные моменты своей жизни. Мы прокрутили до того дня и выяснили, что Элиша права: это она обожгла руку. С другой стороны, это логично, ведь я почти не готовлю, а если все-таки и готовлю, то максимум яичницу или макароны с сыром.

И еще я отчетливо помню момент озарения в спальне тем вечером: «Я не буду один в своем отцовстве – Элиша будет со мной». Если бы это я обжег руку, в подобных размышлениях не имелось бы никакой логики.

И все же я был уверен, что сам обжег руку, – именно так этот эпизод мне запомнился.

Память – штука ненадежная.

Наши истории правдивы ровно настолько, насколько мы их помним.

Но даже такие, как я, кто подмечает свою жизнь лучше большинства людей, не всегда помнит все верно. С этим просто нужно смириться.

Поэтому сам я, работая над той или иной историей, нередко обращаюсь к другим ее участникам за подробностями. Моя сестра Келли гораздо лучше меня помнит наше детство – даже о том, что на ней было в первый и последний учебный день, от детского сада до старших классов. Она стала для меня просто бесценным источником разных подробностей, как, впрочем, и другие. Например, мой брат, когда впервые услышал мое выступление, сразу сказал: «Ты пропустил самое интересное!»

И в самом деле. Я добавил тот отрывок, о котором он говорил, и с ним история стала гораздо лучше.

Это я к чему: всем нам хочется рассказывать правдивые истории о своей жизни, но нет такой истории, которая была бы правдивой от начала до конца. Мы сами волей-неволей допускаем ошибки, неточности, пропускаем какие-то моменты. Поэтому я прошу вас лишь о том, чтобы придерживаться в этих неточностях какой-то стратегии и допускать лишь тогда, когда это в интересах слушателей. Идет?

Важная ремарка № 3

Рассказчики не должны добавлять в историю то, чего там не было. Можно манипулировать сюжетом (как – я объясню позже), но ни в коем случае не вносить туда отсебятину.