Как рассказывать истории. Простая технология сторителлинга на сцене, работе и в кругу друзей - Мэттью Дикс

Тип № 5. Сжатие эмоций

Этот прием рассказчики используют, чтобы уместить все эмоции, связанные с событием, в более сжатый вид – потому что так история становится насыщеннее и интереснее. Вместо того чтобы описывать преобразования – интеллектуальные или эмоциональные, – занявшие длительный период, мы сжимаем их и укладываем в более короткий отрезок времени, ведь именно этого ждет от нас публика.

Например: в шестом классе я влюбился в девочку по имени Хизер. Однажды я просто взглянул на нее в кабинете мисс Шульц – и увидел такой, какой никогда прежде не видел. В тот момент из мальчишки, вообще не задумавшегося о девчонках, я превратился в того, кто только о них и думал. Хизер была красивой, озорной, спортивной, и, самое главное, ей, похоже, было плевать на мнение окружающих. А для меня уверенность в себе была едва ли не самой привлекательной чертой характера.

Я ходил влюбленный в Хизер весь шестой класс, но боялся что-либо предпринять. Просто смотрел на нее издалека и целые дни напролет мечтал о том, как однажды мы будем вместе.

В седьмом классе мы с Хизер перешли в одну старшую школу и стали играть в одном оркестре – я в барабанном корпусе, а она сначала на флейте, а потом стала тамбур-мажором. Я часто видел ее – смотрел, как она дирижирует оркестром (мне это нужно было, чтобы играть как следует, – ну и еще потому, что просто хотелось на нее смотреть).

Потом мы оба записались в команду по легкой атлетике и стали видеться еще чаще. Но я по-прежнему ничего не предпринимал.

НАСТОЯЩИЕ РАССКАЗЧИКИ ВСЕГДА

ЗАКАНЧИВАЮТ СВОИ ИСТОРИИ

НА САМОМ ИНТЕРЕСНОМ МЕСТЕ.

ОНИ ИЗБЕГАЮТ ПРОЩАЛЬНЫХ

ПОКЛОНОВ ПУБЛИКЕ И СЛОВ

ПРО «ДОЛГО И СЧАСТЛИВО».

ЛУЧШИЕ ИСТОРИИ В КОНЦЕ

ВСЕГДА ОСТАВЛЯЮТ МАССУ

ВОПРОСОВ.

В восьмом и девятом классе я пытался заговорить с Хизер, рассмешить ее, молился про себя, чтобы она обратила на меня внимание, – но она начала встречаться с парнем по имени Грег, и это стало для меня трагедией вселенского масштаба.

Ах, Хизер, и о чем ты только думала?

Хотя мне было все равно – я по-прежнему пытался обратить на себя ее внимание. В 10 классе мы с Хизер вместе ходили на биологию. А надо сказать, что в 15 лет мне казалось, что для того, чтобы понравиться девушке, нужно как можно чаще грубить учителям, срывать уроки и вообще выказывать как можно меньше интереса к учебе. Я был искренне уверен в том, что подобное поведение наконец заставит Хизер понять, что она упускает. И я начал хамить и грубить нашей учительнице по биологии мисс Мерфи.

Об этом у меня есть отдельная история, в конце которой – подробно описав свои провальные попытки привлечь внимание кого бы то ни было, кроме самой мисс Мерфи, – я говорю: «Вот так я понял, что Хизер никогда не будет моей».

Но это не совсем так. Если быть до конца откровенным, я вообще никогда не надеялся, что Хизер однажды станет моей. Даже несмотря на все мои мечты о том, как мы начнем встречаться, меня не покидало стойкое ощущение, что шансов у меня не больше, чем у снежка не растаять в аду.

Кроме того, даже после провала на уроке биологии я не терял надежды воссоединиться с ней, всячески стараясь привлечь ее внимание в лагере для нашего оркестра, куда мы отправились на следующее лето. Но если сжать все эмоции, переживания и интеллектуальные перемены четырех лет, предшествовавших урокам биологии, и то, что было после них, и уместить их в один-единственный урок, история будет гораздо интереснее.

Вот как работает сжатие: берете эмоции определенного момента, концентрируете их и превращаете совершенно проходной момент в «тот самый».

В кино это используют постоянно. Если проследить, сколько проходит времени в среднестатистическом фильме, цифра выйдет совсем небольшой. Большая часть событий и вовсе уместилась бы в пару дней киношного времени, тогда как в реальности ни у кого не бывает таких насыщенных будней.

Тут можно снова вспомнить франшизу об одиннадцати друзьях Оушена. Дэнни Оушен и его банда планируют ограбление банка всего за несколько дней, изо всех сил пытаясь завершить подготовительный этап вовремя. В реальности на подготовку к ограблению на миллионы долларов могли уйти годы, но слушать об этом скучно – гораздо интереснее и волнительнее, когда все умещается в несколько дней.

Сжатие также помогает сократить истории, а это всегда полезно. Чем короче истории – на сцене и в жизни, – тем интереснее. Публике гораздо больше нравится слушать про тот момент, когда я понял, что Хизер никогда не будет моей, чем о том, как я медленно пришел к этому пониманию.

Чувствуете разницу?

И еще одна оговорка, связанная с этими допустимыми типами лжи: все они отлично работают до тех пор, пока кто-нибудь из непосредственных участников событий не окажется рядом в момент выступления и не услышит его.

Если бы я рассказывал «На велике по крышам» в присутствии моей сестры Келли, она могла бы вмешаться и напомнить мне, что вообще-то мы планировали этот злосчастный прыжок накануне вечером. Между нами начался бы типичный досадный спор:

– Да, – ответил бы я, – знаю, но если сократить два дня до одного, получится гораздо интереснее. Понимаешь?

– Почему? – спросила бы она.

И что на это скажешь? Попытаться объяснить, что книги – как озера, а истории – как реки? Что я хочу, чтобы мои слова можно было легко представить и понять? Прочитать ей лекцию о том, как Стивен Содерберг заставил Дэнни Оушена и команду спланировать ограбление казино за несколько дней – только потому, что этого ждет публика? Или просто заявить, что она все неправильно помнит? Нет, это не сработает.

Элиша частенько этим балуется. Я о чем-нибудь рассказываю друзьям на вечеринке или студентам на семинаре, а она перебивает и заявляет, что все было не так – что я забыл какое-нибудь «третье колесо», перепутал последовательность событий, не рассказал, чем все на самом деле закончилось. Иногда это действительно полезно – как, например, в том случае, когда я был свято уверен, что сам обжег руку о сковородку. Но лучше помочь мне составить историю как следует в процессе ее написания, а не когда я уже на сцене.

Когда я рассказывал о рождении нашей дочери, Элиша перебила меня, чтобы напомнить, что с нами было два врача, которые делали ей кесарево, а не один. И