Как рассказывать истории. Простая технология сторителлинга на сцене, работе и в кругу друзей - Мэттью Дикс

Искупление

Еще рассказчикам можно заканчивать свои истории на любом моменте, таким образом опуская нежелательную концовку. Историю «Как я украл пожертвования» я заканчиваю очень рано (и вообще, я тогда вернулся домой, испытывая ужасный стыд за то, что сделал). Я собрал нужные мне восемь долларов с трех человек, соврал, что моя мать умерла, – да еще и вдовцу, заслуживающему лучшего.

И вот я заключаю сам с собой сделку: всякий доллар, полученный мной как клиентом McDonald's, я опущу в копилку – до тех пор, пока там не накопится 28 долларов.

Что я и делаю. Сумма довольно быстро набирается, но я по-прежнему испытываю стыд за то, что сделал. Вот почему я так и продолжил копить сдачу и чаевые. Это вошло у меня в привычку – пока однажды я не оказался в McDonald's рядом с Элишей, которая видела, как я опускаю однодолларовую купюру в копилку.

– Почему всякий раз, как мы приезжаем, ты бросаешь один доллар в канистру? – спросила она.

Я рассказал ей все с самого начала. На тот момент я отправил в ту банку уже 604 доллара, которые лежали себе в копилке в ожидании, когда я наконец избавлюсь от чувства вины.

Когда я закончил, Элиша положила мне на плечо руку и сказала:

– Все в порядке, Мэтт. Просто отпусти.

Что я и сделал.

Настоящая концовка этой истории – та, где я раскаиваюсь, – ужасна. Она все портит. Но я не понимал этого, когда впервые поднялся на сцену нью-йоркской Housing Works, чтобы рассказать ее на StorySLAM. Когда я выдал полную версию, Джордж Доус Грин, основатель The Moth и один из судей в тот вечер, поставил мне оценку гораздо ниже остальных. На тот момент я уже знал, кто такой Джордж, но лично еще не был с ним знаком. Мне хотелось его поразить, но, судя по всему, это мне не удалось. Эта попытка стоила мне победы. До первого места мне не хватило 0,1 балла.

Выходя в тот вечер из книжного, я ступил на влажные булыжники мостовой Кросби-стрит и тяжко вздохнул. «А ведь победа была так близко», – с досадой думал я. Казалось, моя история – лучшее из всего, что было рассказано в тот вечер.

Внезапно я почувствовал на своих плечах чьи-то руки, резко обернулся – и впервые в жизни увидел Джорджа Доуса Грина.

– Ты испортил такую историю! – сказал он.

– Что? – непонимающе переспросил я, внезапно испугавшись человека, которым всегда безмерно восхищался.

– Ты все испортил, – повторил он. – Не смей больше ее так заканчивать. Раскаяние никому не нужно, а вот клоуны и шуты – да.

Тут он убрал руки, повернулся и вернулся в книжный, а я так и остался стоять. В голове у меня гудело.

По дороге домой – целых три часа – я все думал и думал о словах Джорджа. И, уже подъезжая к дому, решил, что полностью с ним согласен. Без раскаяния эта история гораздо лучше.

Вот что я понял: каждая история – как особое покрытие, которое мы как бы наносим на аудиторию и хотим, чтобы его было как можно сложнее сбросить. Я вообще стараюсь сделать так, чтобы оно стало неснимаемым.

Чтобы, услышав мою историю за ужином или в конференц-зале, за партией в гольф или в театре, даже несколько дней спустя вы все думали и думали о ней.

Чтобы это волшебное покрытие намертво пристало к вашему телу и разуму.

Чем дольше история живет в сердцах и умах слушателей, тем она лучше.

Когда я рассказываю публике о тех 604 долларах, а потом добавляю: «Я совершил ужасный поступок, но потом с лихвой расплатился за него. Мир снова стал прежним, все долги погашены», люди с легкостью сбрасывают это покрытие. Если же я не говорю о раскаянии и искуплении, мир так и остается сломленным. Я совершил ужасный поступок, и он до сих лежит на моем сердце тяжким грузом. Такое покрытие снять гораздо сложнее, и даже спустя несколько дней вы то и дело будете мысленно возвращаться к нему, потому что для вас я по-прежнему останусь виновным, и мир не оправится от моего преступления.

Джордж прав: раскаяние слушателям не нужно – оно как паста, которой вы чистите зубы после неприятного осадка. Оно подравнивает все висящие концы, и мир вновь обретает целостную форму, а люди после услышанного могут спать спокойно.

Я же хочу, чтобы они так и эдак катали и переворачивали мою историю у себя в мозгу.

Работая над романами, я стараюсь закончить текст страниц на 10 раньше, чем у читателя возникнет мысль о том, что пора бы уже закругляться. И это – опять-таки то самое покрытие. Если мне присылают письма с просьбой разъяснить концовку той или иной книги («Что случилось с Мартином и Лорой? Они по-прежнему вместе? А что Эмма сказала Кэссиди? А Будо – в раю? А Каролина дозвонилась до водителя после аварии?»), я знаю, что зацепил их, что они не в силах отделаться от покрытия. И я счастлив. Им интересна судьба людей, которых вообще-то не существует. Моя история живет в их сердцах и умах еще долгое время после того, как они прочли последнее предложение.

Настоящие рассказчики всегда заканчивают свои истории на самом интересном месте. Они избегают прощальных поклонов публике и слов про «долго и счастливо». Лучшие истории в конце всегда оставляют массу вопросов. Прогресс в них эфемерен и постепенен, результаты сомнительны. Лучшие истории – те, где слушателю самому предоставляется право ответить на вопросы.

Пару лет спустя я вновь выступил с историей «Как я украл пожертвования» на бостонском StorySLAM. В тот вечер мне выпало выступать первым, а на StorySLAM это все равно что поцелуй смерти. Из-за «инфляции» в оценках тем, чьи номера оказались первыми, сложнее победить. За всю свою карьеру я лишь однажды был свидетелем подобного случая – и это был я сам. В тот вечер.

Я убрал из истории элемент раскаяния.

Настоящие рассказчики говорят только правду, не раскрывая правды целиком.

Тип № 2. Сжатие времени и пространства

Этот прием используется, когда нужно максимально сократить время и пространство, чтобы сделать историю легче для восприятия и представления – и, конечно, чтобы ее было проще рассказывать.

Если ваша история начинается, скажем, в понедельник, а заканчивается в пятницу и вас