Прорвемся, опера! Книга 3 (СИ) - Киров Никита

Я задумался: и когда Кобылкин так поднаторел в серийниках? Рассказывал, будто наболело… И на Крюгера уже всё так складно повесил.

— Вот только тот барыга явно слабым не был, — возразил я. — Помнишь же, какая туша?

Я глянул на пиликнувший пейджер. Там номер телефона, полный, с кодом, но не нашего региона. После номера приписка: «звонить в рабочее время по МСК, Владимир Владленович Салтыков».

Ага… должно быть, это Гриша Турок прислал мне цифры профессора, эксперта по серийным убийцам. У нас сейчас уже ночь, да и в Москве рабочее время закончилось, наберу завтра.

— Слабый-то — не значит обязательно в физическом плане, — спорил Кобылкин. — А в в характере слабина если. Крюгер наш один из этих, себя-то считает этаким мыслителем или спасителем человечества, а общество — гнилое, и он эту гниль вычищает. А на самом деле просто свои мелкие обидки вымещает на всех и комплексы с детскими психотравмами. Вот я на это давай ему давить, он и не выдержал, рассказал всё во всех подробностях. Причём в таких, что его завтра повезём на места. Хоть и праздник, но надо работать.

— Всё равно не бьётся, Гена, — я помотал головой. — Я видел сегодня человека, бандит, из команды нового кандидата в мэры, — я показал рукой на плакат с Сафроновым, мимо которого мы проехали, — у него какие-то дела с Кроссом, а ещё прессует барыг и шалманы. Тоже своего рода очиститель, но цель только конкретная — баллы заработать перед выборами и власть к рукам прибрать. И того барыгу тоже порешили они, скорее всего — у охранника Сафронова пальцы порезаны, а сам он паниковать начал, когда я вопросы стал задавать. Сейчас вот еду выяснить про него побольше, и брать его надо, колоть.

— Да ну? — Гена поморщился. — Ладно, смотри сам, может, к чему-нибудь и привяжешь его. Может, битами того жмура заколотили они, но с тем толстый барыгой — это точно наш Крюгер разобрался.

Выговорил всё это и выпятил подбородок, не отрываясь от баранки. И что он так упорствует? Его, конечно, всегда хрен переспоришь, Кобылкин такой и есть, бронелобый. Но мы тем временем уже приехали к общаге, где жил Толик, и я с Геной попрощался, он поехал домой спать. Вахтёра на входе не было, я попал внутрь свободно и уже вскоре стоял у двери в комнату Толяна. Постучал, а ответом мне оттуда был, как ни странно, громогласный дружный лай.

— Тихо! — прикрикнул Толик откуда-то изнутри, и его босые ноги зашлёпали по полу. — Иду!

Замок в тонкой фанерной двери щёлкнул, открыл сам Толик, на ходу натягивая майку. Глаза сощуренные, волосы, за которыми он так тщательно следил днём, стояли дыбом, лицо опухшее от сна, на виске отпечатался след от браслета часов, которые он забыл снять.

— З***и твои собаки! — крикнул кто-то из соседей.

— Помалкивай! — огрызнулся Толян.

Герда, овчарка Толика, для приличия гавкнула, а из глубин комнаты ко мне рванула другая собака. Скулящий от радости Сан Саныч встал на задние лапы, упирая передние лапы мне в плечи, лизнул в лицо, спрыгнул и побежал в комнату, разыскивать поводок. Но не нашёл, поэтому принёс мне резиновый тапочек Толика.

— Вот спасибо, — пробурчал тот, отобрал тапок и натянул на левую ногу. — Заманался я с ними, а к тебе ходил — тебя не было, пришлось обоих к себе домой вести. Едва их спать уложил.

— А что случилось?

— Ща!

Я прошёл внутрь в окружении двух собак, а Толян схватил чайник и поскакал в сторону кухни в одном тапочке, трусах и так и не надетой до конца майке. Что-что, а гостеприимство и радушие у него всегда при себе, гостя при любых обстоятельствах угостит чаем. А Герда, тем временем, улеглась на хозяйской кровати, пока Сан Саныч крутился возле меня, требуя почесать брюхо или поиграть с ним.

— Да разругался я со своей, — пояснил Толик, когда вернулся с полным чайником кипятка. — Вот и сказала, чтобы я выметался и шавок своих забирал! Шавок! — гневно произнёс он в сторону окна. — Сама-то кто?

Толя разлил чай по металлическим кружкам.

— А что именно случилось? — спросил я, взяв кружку через рукав, чтобы не обжигать руку. — Увидела тебя с кем-то? Я же тебя знаю, Толян, тебе одной девушки вечно мало, — я усмехнулся.

— Но-но-но, Паха, не заговаривайся, я на сторону не хожу, — он неодобрительно посмотрел на меня и достал из шкафчика под окном пачку сухого печенья, на которое тут же уставились собаки, и половинку сникерса. — Будто я какой-то кобель. Из-за брата это её, Мишани-п***са!

— А что с ним? — я навострил уши.

— А, гандон он, — Толя махнул рукой и швыркнул чаем. — Пришёл я вечером к ним, проверить собак, а он как раз перед работой у сеструхи сидел, нудел ей опять, что со мной встречаться нельзя…

— А кем он работает?

Сан Саныч улёгся у моих ног, я его погладил. Так, значит, разговор Толика с тем парнем был до моей встречи с ним в казино, до того, как этот Миша уехал сопровождать Сафронова.

— А хрен его знает, — Толя пожал плечами.

— Ну ты же мент, опер, ты всё должен знать про всех, это твоя работа.

— Ну, паспорт-то я его смотрел тайком, — он потупил взглядом. — Да он, вроде, медбратом раньше работал, а сейчас — хрен знает. Где-то в городе тусуется.

— А медбратья латынь изучают? — спросил я.

— Не знаю, — он снова пожал плечами, отпил чай и подумал. — Ну и короче, за стол садимся, а я вижу, он своими граблями порезанными…

Ага, наблюдательный Толик порезы заметил, правда, не придал этому большого значения.

— … чё-то под шеей поправляет. Глядь, а там цепочка с амулетом, а на нём — свастон! Свастика, мать её! — возмущённо добавил он. — Я ему — ты чё носишь-то такое? У меня дед воевал, прошёл всю войну, и после неё ещё сколько разминировал, а тут сидит козёл такой и носит такое! И давай мне затирать всякую хрень, мол, мы должны следить за чистотой нации! Гад он, — расстроенно добавил Толик. — Он мне сразу показался гадом высокомерным.

— Ты же с ним выпивал, помнится.

— Так назад-то уже не выльется, — он покачал головой. — Ну мало ли, думал, нормальный, просто не все общаться умеют, пока п***лей им не дашь, а тут… ну, слово за слово, чуть опять не подрались, а меня раз — и на выход с вещами и собаками просят. Ну и хрен с ними, если честно! Уже без радости туда ходил, вечно пилила.

— Ладно, я понял, — прервал я, пока он не начал снова жаловаться. — А я с ним сегодня говорил, кстати, с ним, и с паханом его.

— Паханом?

Толя выпучил глаза, а я рассказал о нашей встрече с Сафроновым. Так, картинка немного сложилась, и не зря Турок рассказывал мне о всяких скинхедах и нациках во время нашей встречи. Значит, Сафронов на это людей и заманивает. Надо обстоятельно поговорить с Орловым, а то и правда Сафронов начнёт окучивать тех ребят, мол, на борьбу с кавказцами (ему-то без разницы, про кого свистеть), а на деле — для своих тёмных делишек.

— Ну и дела, — Толя допил чай. — Будем его брать? Явно причастен. Может, и душил он. Хотя, говоришь, Крюгер признался? — он почесал голову. — Фиг разберёшь.

— Погнали всё равно. Поговорим, понятнее станет.

Взять нациста не получилось, у сестры этот Мишаня больше не появлялся, а дома, где он жил, его не было. Ломать замок мы не стали, всё-таки пришли без санкции, и Кобылкин точно бы не стал нам её выбивать у прокурора, ведь он-то уже обвинительное строчит на Кащеева.

Уже под утро мы вчетвёром — я, Толя и две собаки — вернулись ко мне, попили чай, слупили пару банок шпрот, и пришло время идти на работу. Толик пообещал, что его Герда грызть мебель не станет, поэтому мы оставили обеих собак у меня дома.

По дороге я купил для своих блок сигарет, оставлю в кабинете, а то все мужики опять без денег, стреляют друг у друга мелочь на курево. Пусть для отделения лежит, как спонсорская помощь от кандидата Сафронова — на его же деньги взял.

Сегодня праздничный день, на работе людей меньше, чем обычно, но всё же ГОВД функционировал почти в полном объёме. В дежурке сидел зевающий Сурков, который что-то листал в журналах, ППСники кого-то заталкивали в обезьянник. Ещё и каморка криминалиста оказалась открыта, я пошёл поздороваться.