Пустошь, что зовется миром - Аркади Мартин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смертей было слишком много. Каждый раз, заходя в сеть «Осколков», она видела: уничтожен еще один корабль, потемнел еще один тейкскалаанец, чувствовала отзвук коллективного вздрагивания, горечь скорби, более глубокий ожог ярости – как же мы могли так легко проиграть, как смеет враг действовать с такой безнаказанностью…
Все это – и вдобавок маскировочное остаточное изображение каждой смерти. Она спрашивала себя: насколько еще может ухудшиться ситуация для пилотов «Осколков», которые имеют способность проприоцепции и визуальную связь?.. Гораздо хуже. Почти наверняка.
Ей придется перейти в наступление подавляющими силами, совсем скоро и по-прежнему вслепую – подавить их, где бы они ни находились…
Двадцать Цикада похлопал ее по плечу, и она вздрогнула, повернулась к нему, готовая ударить его по горлу и уклониться от ответного удара, словно они находились на спарринг-ринге. Такой реакции у нее не было уже лет десять. Он отшатнулся, подняв руки.
– Мальва, – очень тихо сказал он, называя ее кадетским прозвищем, которое она получила во времена, когда была мягче. Никто, наверное, не помнил уже этого прозвища, не говоря уже о том, чтобы использовать его для усиления эффекта. Стыд двигался медленно, как и ее отдаленный страх: уж не потеряла ли она контроль над собой, над своим Флотом?
– Извини, – сказала она. – Никак не ждала тебя.
Он встряхнулся, по плечам прошла едва заметная дрожь. Он поправил воротничок своего мундира до идеального положения, предписанного правилами, потом улыбнулся ей, моргнули широко раскрытые глаза, искривился рот.
– Ты слушала похоронки, – сказал он, и его слова были способом простить ее. – Я бы и сам испугался.
– Они все продолжаются, – сказала Девять Гибискус. – Нужно было выключить или хотя бы сделать потише и заняться работой.
– Потери слишком велики, – согласился с ней Двадцать Цикада. – Мы не можем долго откладывать наш ответ. Терять наши самые рисковые и быстрые корабли означает подтачивать боевой дух, яотлек. Мы должны… предпринять что-нибудь.
– Ты говоришь, как Шестнадцать Мунрайз.
Двадцать Цикада поморщился.
– Хотел бы я этого не говорить. Но нам противостоит какая-то мерзость, и наши люди знают это. Им нужно, чтобы это прекратилось, чтобы они перестали умирать без возможности наносить ответные удары.
– Мы так до сих пор и не знаем, что нам противостоит, – сказала Девять Гибискус, досадуя на горечь в собственном голосе. – Я могу подготовить Флот к массированному наступлению, но если мы попадем на бойню, не имея линий снабжения и резерва…
– Они пойдут за тобой. Все на этом корабле.
– Я знаю, – сказала Девять Гибискус. В этом-то и заключалась проблема.
Двадцать Цикада кивнул, соглашаясь с ней, но при этом не замолчал.
– Доверие не является бесконечно возобновляемым ресурсом. Лояльность – да, может быть, – добавил он. – Она работает дольше. В особенности когда мы восстаем против чего-то, что даже не утруждает себя использованием того, что берет…
– Я думаю, они все же используют то, что берут. Мы просто пока не понимаем, как именно.
– Я не хочу понимать, как можно использовать то, что они сделали с Пелоа-2, – сказал Двадцать Цикада; он сказал это таким же тихим голосом, каким только что назвал ее кадетским прозвищем. – Я думаю, понимание этого безвозвратно повредит мне мозги.
Разве она может что-либо возразить? Она пожала плечами, развела руками.
– Я не буду откладывать это в долгий ящик. Обещаю.
Пока не прилетит уполномоченный. Она должна появиться на «Жасминовой глотке» через две смены с этого часа. Всего через четыре смерти.
* * *
Пребывание внутри «Жасминовой глотки» выносило мозг. Тебя после чистого, обработанного воздуха закидывали в условия невыносимой влажности. Впрочем, Махит не чувствовала существенного отличия от реальной атмосферы: «Жасминовая глотка» была космическим кораблем, в нем имелись климат-контроль и регулировка содержания кислорода, как и на любом другом космическом корабле, включая и станцию Лсел. Отличие состояло в том, что корабль был тейкскалаанским.
Стены были металлическими и пластистальными, но с мозаичными инкрустациями золотистого, зеленого и сочно-розового цвета, согласно формализму и структуре военного снабженческого корабля с тейкскалаанской символикой. Зеленые предметы, растущие, яркие звезды. Цветы. Черт, как она могла забыть о цветах повсюду?.. Белые жасминоподобные цветы на потолке ангарной палубы, тейкскалаанцы в серой одежде и золотистые флотские мундиры, облачные привязки у всех на глазах. Неудивительно, что казалось, будто она дышит тяжелым воздухом.
– Добро пожаловать назад, – сказала Три Саргасс. – Или добро пожаловать на войну?
Она все еще отставала от Махит на шаг и держалась левее ее с того момента, как они вышли из шаттла и двинулись по ангару к пассажирской палубе – до боли знакомая диспозиция.
Три Саргасс почти не говорила с Махит, пока челнок доставлял их на «Жасминовую глотку». Только смотрела на нее и бормотала: «Это было интересно», потом замолкала, безмолвное огненно-оранжевое явление, тейкскалаанская непроницаемость. Как подозревала Махит, они обе предполагали, что встреча с Амнардбат закончится иначе, и ни одна из них не понимала, почему дела пошли так, как пошли. От этого они чувствовали себя неловко в обществе друг друга. Ни одна из них не знала, как говорить о катастрофе, не объяснив, почему ситуация могла стать катастрофической. Любые объяснения казались Махит слишком опасными. Возможно, Три Саргасс считала так же.
Теперь, на борту «Жасминовой глотки», с двумя гипервратами, которые отделяли их от Флота, и перелетами на досветовых черепашьих скоростях – семь часов личного времени, – Махит поняла, что ей и Три Саргасс придется начинать все заново. Вернуться к истокам. К «давай допустим, что я не собираюсь вредить тебе» и «давай допустим, что я не идиотка».
Дистанция казалась немалой. В особенности еще и потому, что саботажником на сей раз была не Махит. Возможно – ничто, ничто не было решено, она повторяла эти слова себе или говорила их Искандру, чтобы избавиться от уколов невропатической боли, распространяющейся от ладоней по всему телу. Так или иначе, Три Саргасс никто не мог назвать идиоткой.
Когда они не думали о Дарце Тараце, Искандр хранил молчание, напевал что-то себе под нос, являл собой некую довольную сущность на периферии ее мозга. Он никогда не бывал на тейкскалаанском военном корабле: ни на грузовом, ни на боевом, и Махит, испытывая некоторое облегчение, полагалась на его внимательную и занятную наблюдательность. Она нуждалась в этом. Нуждалась во всем, что напоминало бы, что она переживает новый опыт, а не возвращение обратно. И даже близко не что-то сродни приезду домой.
– Мы еще не ведем войну, – сказала она Три Саргасс. – До начала войны полтора дня. Мы должны подготовиться.
– Черт побери, мне тебя не хватало, – сказала Три Саргасс с долей сожаления, источник которого Махит не могла понять. – Еще одного человека, который берется за решение проблем…
Махит чувствовала присутствие призрака рядом с ними, резкое и ясное, как осознание политических лояльностей, тайных союзов: отсутствующее третье лицо. Двенадцать Азалия уже три месяца как умер и предан земле, как и все погибшие чиновники министерства информации, похороны и мемориальную дощечку
