Фальшивые червонцы - Ариф Васильевич Сапаров

вот соизволил прислать бешеного курьера, которому требуется намордник, настолько он осатаневший и кровожадный. Дворцового переворота генералу недостаточно, требует еще и секретных сведений. Нажимают, видать, хозяева, субсидирующие генерала, нужны им конкретные доказательства успехов его ленинградской агентуры.

Годы совместной службы на Гороховой выработали между Ланге и Карусем ту особую степень взаимопонимания и товарищества, когда в долгих объяснениях нет никакой нужды, все без слов понятно.

Вымотался Петр Адамович, нелегко ему тянуть свою тяжелую ношу. Ответственность исключительно велика, прав на ошибку не дано. Чуть возьмешь фальшивую ноту с этой обнаглевшей эмигрантской публикой, и могут выбиться из колеи, пачками станут засылать своих молодчиков с бомбами и маузерами. А это опять кровь, опять невинные жертвы...

— Как же ты надумал с военно-морской информацией?

— Дулю он у меня получит! — рассмеялся вдруг Карусь, с юношеской стремительностью вскочив со стула. — Дулю с маком, как говорят у нас в Белоруссии! Сперва я хотел сыграть на ведомственной разобщенности: флот, мол, подчинен непосредственно Москве, у военного округа свои заботы и тому подобное. Дмитрий Дмитриевич, молодчина, отыскал более удачное решение...

— Интересно, что за решение?

— Он, знаешь ли, весь затрясся от ярости, узнав, чего ждет Кутепов. Сволочь, говорит, паршивая, меня нацелил Смольный захватывать, а сам собирается открыть торговлишку военными тайнами отечества. Христопродавцем обозвал генерала, скотиной грязной. А постановили мы с Дмитрием Дмитриевичем отказать господину Кутепову. Так и напишем: Кронштадт, мол, национальное достояние России, морской щит Санкт-Петербурга, а посему никаких сведений по флотской части дать не могу, совесть не позволяет.

— Неплохо постановили, — одобрил Печатник. — Целиком в характере комбрига Зуева. Хорошо бы еще добавить, что информации о русском флоте ждут, дескать, не дождутся в английском Адмиралтействе и что честь русского патриота восстает против заведомого предательства национальных интересов. Убедительней будет звучать отказ...

— А не оскорбится Кутепов? Намек-то очень прозрачный...

— Скушает за милую душу, не беспокойся. Оскорбляться эта шантрапа разучилась... Какие могут быть оскорбления, когда ходят в платных холуях иностранцев?

Шифровка в Париж переписывалась трижды, пока не получила окончательного благословения Мессинга.

Важным в ней было каждое слово. Общий смысл ответа Дим-Дима должен оставаться приятельским, сугубо доверительным, но и твердость нужна, четкая, бескомпромиссная позиция.

В штабе «Российского общевоинского союза», похоже, вообразили, будто в Ленинграде у них стадо послушных баранов, готовое выполнять идиотские распоряжения вроде штурма Смольного. Ошибка это, господа, причем ошибка пагубная, непростительная. Конспиративная группа Дим-Дима состоит из офицеров, не имеющих желания наниматься в лакеи к иностранцам. Сотрудничество с этой группой мыслимо лишь на основе полного равенства, а поэтому надо воздерживаться от глупых, необдуманных приказов.

Ответ ожидался незамедлительный.

На словах курьера просили сообщить генералу Кутепову, что к следующей связи с Ленинградом будут готовы материалы, представляющие огромный интерес для его превосходительства. Какие именно, решено было не уточнять. Больше гарантии, что поторопятся, не захотят тянуть время.

Из Ленинграда курьер выехал легально. Отправили его в международном вагоне, с безупречно выправленными документами. Простенькая эта хитрость понадобилась, чтобы лишний раз продемонстрировать влияние и могущество людей Дим-Дима. Для них, занимающих важные посты у большевиков, ничего не составляет устроить заграничную командировку своему человеку.

— Послание, которое вы обязаны доставить генералу, имеет весьма важный, почти решающий характер, — сказали курьеру, малость обомлевшему от комфорта международного вагона. — Мы не желаем подвергать вас опасностям нелегального перехода границы. И письмом этим рисковать не имеем права. Тем более что, по имеющимся у нас данным, на границе с Латвией сейчас тревожно...

Короче говоря, все было предпринято, чтобы подчеркнуть серьезность возникших разногласий с Парижем. И Кутепов не замедлил уточнить свою позицию, быстренько прислал ответ. Но прежде чем это случилось, возникло резкое осложнение обстановки, требующее срочного вмешательства чекистов.

Для Александра Ивановича осложнение это было не совсем неожиданным. Нечто схожее и должно было произойти после введения строгостей в Севзапвоенпроме. Нельзя было, правда, рассчитывать, что секретарь Ружейкина отважится на столь безрассудную выходку. Уместнее было ждать более тонкого хода, но у всякого свои собственные представления о благоразумии. «Смуглолицый в клетчатом пальто» решил пренебречь даже элементарной осторожностью.

Еще накануне Печатнику сообщили, что в техническом отделе Севзапвоенпрома созывается важное совещание. Из Москвы прибыли эксперты, рассматриваться будет проект нового крепостного орудия повышенной дальнобойности, Остановились эксперты в гостинице «Европейская», там и предположено устроить совещание.

Информация подобного свойства принимается обычно к сведению. Не станешь ведь всякое лыко вставлять в строку. Надумали товарищи вести сугубо секретные разговоры в гостиничных условиях, стало быть, имелись на то какие-то причины, хотя здравый смысл подсказывает другое решение вопроса, более разумное.

Следующий день — это был вторник — выдался на Гороховой исключительно напряженным.

С утра, приехав на службу, Печатник узнал, что в морском торговом порту в полдень состоится торжественная церемония подъема флага навигации. Петр Адамович Карусь выглядел озабоченным предстоящими хлопотами: как он и думал, в числе первых визитеров ленинградского порта оказался немецкий лесовоз «Данеброг». Пришел за деловой древесиной, доставил из Гамбурга партию закупленных в Германии ткацких станков.

— Чего ты расстраиваешься, друг ситный? — посмеялся Александр Иванович, желая подбодрить товарища. — Как ты спланировал еще зимой, так все и идет, ни сучка ни задоринки...

Разве мог он думать тогда, что к вечеру сам заинтересуется подозрительным гостем из Гамбурга и вместе с Петром Адамовичем всю ночь не сомкнет глаз, дожидаясь сообщений с портовых причалов. Предвидеть такое редко удается.

Совещание в «Европейской» началось ровно в десять часов утра. Спустя час на Гороховой стало известно о крупной неприятности в Севзапвоенпроме, а еще через полчаса Печатник с группой своих сотрудников входил в подъезд этого солидного учреждения.

Таинственно исчезли секретные документы, связанные с проектом нового крепостного орудия. Хранились они в папке, были заблаговременно подготовлены к докладу, а папка лежала в сейфе. Уезжая в гостиницу, начальник технического отдела сунул ее в свой портфель, содержимым не поинтересовался.

После этого все развертывалось, как в дурном сне.

На правах председательствующего Ружейкин открыл совещание экспертов, начал докладывать о разработанной ленинградцами новинке артиллерийского вооружения Красной Армии и тут же, к ужасу своему, обнаружил недостачу важнейших бумаг.

Совещание было прервано.

Сгоряча Ружейкин накинулся на своего секретаря с упреками в халатном отношении к служебным обязанностям. В ответ Михаил Шильдер с убийственной вежливостью напомнил, что вот уже три дня болен и на работу не ходит. Имел, дескать, все основания не приезжать и в гостиницу, так как чувствует себя отвратительно. Поэтому все замечания в свой адрес вынужден отвести, как незаслуженные и даже