Фальшивые червонцы - Ариф Васильевич Сапаров

оскорбительные. Начальник технического отдела лично готовил документы к совещанию, ему лучше знать, где они находятся.

Истина в такого рода случаях дается нелегко. В глаза первым делом лезут всякие пустяки. Существенные и не очень существенные, выводящие на след преступника и, напротив, услужливо навязывающие ложные решения.

Разобраться во всем этом изобилии фактов требуется быстро и безошибочно, иначе упустишь сроки. Отбросить ненужную, отвлекающую внимание шелуху, зацепиться за решающее звено и, главное, действовать с должной энергией.

Раньше всего Печатник установил, что из папки Ружейкина украдены самые ценные документы проекта — схема с расчетной таблицей, баллистическая характеристика, сравнительные данные. Это доказывало, что случайный характер происшествия в Севзапвоенпроме исключен полностью. Похищенные документы отбирала опытная, знающая рука.

Далее стало ясным, что грубейшим образом были нарушены правила секретного делопроизводства, на которые так рассчитывал Печатник. Сейф в кабинете Ружейкина при ближайшем рассмотрении оказался простеньким железным ящиком с весьма нехитрым запорным устройством. Отпереть такой ящик легче легкого. К тому же и ключ к нему, как выяснилось, был утерян рассеянным его владельцем.

Убитый горем Ружейкин выглядел жалко. Сидит в своем просторном кабинете с низко опущенной седеющей головой, всхлипывает, бормочет нечто маловразумительное и не добьешься от него толковых ответов по существу дела, кроме интеллигентского отчаянного самоуничижения: я, мол, один во всем виноват, я допустил служебную халатность, я прошляпил.

Секретаря своего начальник технического отдела ни в чем решительно не подозревал: Михаил Шильдер, по его мнению, был благороднейшим человеком, не способным на преступление и бесчестные поступки. Отличается великой преданностью делу, аккуратностью, к тому же в настоящее время болен.

«Благороднейший человек» тем временем отсиживался дома, предоставив своему патрону самому выпутываться из сквернейшей истории.

К врачу он действительно обращался, проверка это подтвердила. Обнаружили у него простуду, рекомендовали постельный режим. На совещание мог действительно не приезжать.

Так все складывалось в то несчастливое тревожное утро, и не было, казалось, ни малейшего намека на реальную зацепку, позволяющую быстро обнаружить преступников. Секретные документы исчезли бесследно.

Днем положение улучшилось.

Во втором часу пополудни из дома на Литейном проспекте, где с давних времен обитало семейство Шильдеров, вышел осанистый рослый старик с хозяйственной сумкой в руке. Дойдя до трамвайной остановки, он раздумал садиться в вагон и медленно направился к Невскому проспекту.

Это был родитель «благороднейшего человека» Владимир Александрович Шильдер. В прошлом генерал от инфантерии, камер-паж его императорского величества, предводитель дворянства Витебской губернии, член Государственного совета, а после революции кустарь-одиночка и иждивенец сына, поскольку пенсион бывшему камер-пажу по советским законам не полагался.

Старик держал путь на Кузнечный рынок.

Шагал степенно, по-генеральски, часто останавливался поглазеть на витринные благодати и привычно извлекал из жилетного кармана старинные часы-луковицу. Рыночное оживление в это время дня заметно снижалось, лучшие привозные продукты были уже раскуплены домашними хозяйками, так что шагал он без всякой надежды на богатый выбор, по-видимому, за какой-нибудь ерундовиной, которую запросто купишь в любую пору.

Ровно в два часа пополудни, минута в минуту, старик очутился возле шумных торговых рядов. Но покупать ничего не стал, даже не приценивался к выставленным товарам, а лишь прогулялся из конца в конец рыночной территории, зорко вглядываясь в толпу.

В тот же примерно срок и с такой же завидной точностью появилась на Кузнечном рынке и другая персона, давно уж интересующая чекистов.

Это был Михаил Михайлович Старовойтов, бывший старший офицер царской яхты, а ныне скромный лоцман морского торгового порта. В руках у него также была хозяйственная сумка.

Четверть третьего герои коротенькой рыночной пантомимы заняли свои места. После этого должна была вступить в действие несложная, но старательно отрепетированная техника тайной встречи.

У табачного киоска, на ласковом солнечном припеке, они сблизились вплотную. Разумеется, как незнакомые люди, случайно очутившиеся по соседству друг с другом. Оба с видимым удовольствием закурили, причем бывший камер-паж учтиво чиркнул старенькой зажигалкой, оба поставили свои хозяйственные сумки на выступающий бортик ларька. Минуты две они курили в молчании, а после того мирно разошлись. Бывший камер-паж по ошибке снял с бортика сумку бывшего старшего офицера, бывший старший офицер — сумку бывшего камер-пажа.

На Гороховой эта интермедия получила обстоятельную и всестороннюю оценку.

Александр Иванович Ланге не сомневался теперь, что исчезнувшие документы находятся в целости и сохранности у лоцмана Старовойтова, что украдены они из сейфа не кем-нибудь, а «благороднейшим человеком».

Разъяснилась, кстати, и организационно-техническая сторона этой дерзкой операции: ночная сторожиха, дежурившая у подъезда Севзапвоенпрома, подтвердила, что в понедельник вечером заходил на службу Михаил Шильдер. Был закутан теплым шарфом, со сторожихой не поздоровался, но она его узнала.

Для Петра Адамовича Каруся изрядной неожиданностью явилась несомненная связь питомцев Лицея с «кирилловцами». До сих пор он, признаться, думал, что самозванного императора из Кобурга эта сановитая публика ни в грош не ставит, что все ее симпатии целиком принадлежат великому князю Николаю Николаевичу.

Действительность, однако, утверждала обратное. Противоречия во вражеском лагере сильны, как бы говорила она, драка идет отчаянная, но преувеличивать значение разногласий не стоит, потому что в решающий момент возможны всяческие компромиссы.

Но все эти побочные соображения отступали на задний план перед главнейшей задачей текущего момента. Пока суд да дело, требовалось зорко присматривать за «Данеброгом». Пришел он к ленинградским причалам не с добрыми намерениями и увезти, как видно, собирается не только деловую древесину.

Странные порой стечения житейских условий облегчают или, наоборот, чувствительно тормозят работу чекистов. Лоцмана Старовойтова следовало схватить с поличным, и желательно без промедлений. Подмога следствию подоспела вдруг с неожиданной стороны.

Подъем флага навигации вызвал в порту бурный прилив трудового энтузиазма. Стосковавшиеся за зиму артели грузчиков с азартом набросились на трюмы первых гостей ленинградских причалов, и выгрузка закипела вовсю, предвещая солидный диспач — премию за обработку иностранных кораблей.

Позднее, в середине лета, случалось портовикам и самим раскошеливаться, выплачивая демерредж, пароходы неделями дымили на рейде, а тут появилась возможность заработать изрядную сумму в золотом исчислении, и никто, естественно, не желал ее упустить. Работали весело, напористо, во все возрастающем темпе.

Навалились портовики и на лесовоз из Гамбурга. Едва сошли по трапу таможенные власти, как заворочался высокий портальный кран и началась выгрузка тяжелых ящиков с ткацкими станками. В результате трюмы быстро опустели. Следом появился рядом с «Данеброгом» крутобокий портовый буксирчик и в два счета перетянул его к стенке Лесного мола, где без промедления началась погрузка древесины.

Капитан «Данеброга» при этом заметно нервничал.

Ему бы радоваться и потирать руки в предвкушении лишних доходов, — не часто ведь удается досрочно отправиться в обратный рейс,