Смерть пахнет сандалом - Мо Янь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одна женщина в толпе не сводила глаз с уездного начальника, который покачивался, как яшмовое дерево под ветерком, в душе она онемела, ноги стали невесомыми, на глазах выступили слезы. Еще пару месяцев назад вечером под моросящим дождем она была очарована его прекрасными манерами, но тогда начальник был в форме чиновника и казался немного суровым, совсем не таким, как сейчас, в этой повседневной одежде. Если в чиновничьей форме уездный выглядел недосягаемым, то в домашней одежде он виделся весьма доступным.
Той молодой женщиной была Сунь Мэйнян.
Сунь Мэйнян проталкивалась вперед, устремив немигающий взгляд на уездного. Поднимал ли он руку, выставлял ли ногу, изменял ли выражение глаз – все это опьяняло ее сердце и завораживало ее дух. Ее не смущало, что она наступает кому-то на ноги, она не обращала внимания, что кто-толкает ее плечом. Доносившиеся со стороны ругань и жалобы почти не достигали ее слуха. Кто-то узнавал в ней дочь актеришки Сунь Бина – одного из главных участников состязания бород – и считали, что она тревожится за судьбу отца. Люди по мере возможности подавались в сторону, чтобы пропустить ее поближе к кольцу. В конце концов она уткнулась коленями в тяжелые скамейки и просунула голову между головами стражников. Сердце уже покинуло ее, опустилось на грудь уездного начальника, словно ручная птичка, и свило себе там гнездышко, чтобы выводить птенцов в пробирающей до самых костей нежности.
От пленительного солнечного света глаза начальника сияли чувственным блеском. Почтительно прижав к груди кулак, накрытый сверху ладонью другой руки, он поприветствовал шэньши, а затем и народ, но ничего не сказал, сопроводив жесты лишь очаровательной усмешкой. Сунь Мэйнян показалось, что, когда взгляд начальника скользнул по ее лицу, он вроде бы особо задержался на нем, от этого ее тело почти совсем потеряло чувствительность. Все жидкое в ней – слезы, сопли, пот, кровь, костный мозг – растеклись, как шарики ртути, пропитали ее всю, заставив светиться изнутри. Она ощутила себя будто в сновидении, белоснежной пушинкой, пляшущей под ветерком в воздухе.
В это время с восточной стороны двора из тюрьмы, наводившей страх на простой люд, двое стражников вывели рослого, дюжего Сунь Бина. Выражение его лица, чуть опухшего, было твердое. На шее виднелось несколько багровых синяков. Но держался он неплохо, возможно, собрался-таки с духом. Когда он встал плечом к плечу с уездным, народ невольно почувствовал благоговейное уважение к новоприбывшему герою действа. По одежде и наружности с уездным его было не сравнить, но борода на груди действительно также представляла собой нечто незаурядное. Даже чуть погуще, чем у уездного, но спутанная и не такая гладкая. И все же замечательная. Худой шэньши негромко сказал толстому:
– У этого человека гордая осанка и прекрасные манеры, просто восторг, он явно совсем не из простых!
– Ничего удивительного – пренебрежительно откликнулся толстяк, – он ведь лицедей, поет оперы маоцян!
Со скамейки поднялся секретарь по судебным делам, которого определили распорядителем на состязании бород, и громко возгласил хриплым прокуренным голосом:
– Господа шэньши, почтенные земляки, поводом к сегодняшнему мерянию бородами стали непочтительные речи смутьяна Сунь Бина, который оскорбил господина начальника уезда. Сунь Бин совершил тягчайший проступок, и следовало наказать его по закону, но так как это его первый проступок, начальник уезда явил милость и смягчил приговор. Чтобы убедить Сунь Бина в своей правоте, начальник уезда принял его вызов помериться бородами. Если побеждает Сунь Бин, то начальник прекращает его преследование по закону. Если побеждает начальник, то Сунь Бин сам выщипывает себе бороду и больше ее никогда не отращивает. Сунь Бин, все так?
– Так! – Сунь Бин вздернул голову. – Премного благодарен начальнику за великодушие!
Секретарь по судебным делам запросил мнение уездного. Тот лишь слегка кивнул, мол, начинайте.
– Меряние бород начинается! – громогласно объявил секретарь по судебным делам.
Тут Сунь Бин резким движением сорвал с себя рубаху, обнажив исполосованные плетью плечи, и закрутил вокруг головы большую косу. Затем подтянул пояс, топнул ногой, расправил плечи и глубоко вздохнул, сосредоточив всю силу тела, все движение на подбородке. В результате, словно по волшебству, его борода зашуршала, задрожала и через некоторое время обратилась в прямые железные пруты. Потом он поднял подбородок, выпрямился, стал опускаться и неторопливо погрузил всю бороду в воду.
Уездный Цянь не напускал на себя важный вид, пока Сунь Бин колдовал со своей бородой. Он стоял в сторонке и с усмешкой наблюдал за происходившим, обмахиваясь бумажным веером. Народ, покоренный его изящными манерами, поведение Сунь Бина воспринял как показное и отвратительное, в духе избиения на улице продавца поддельных лекарств. Когда Сунь Бин погрузил бороду в бочонок с водой, уездный Цянь сложил веер, который все это время держал в руках, и засунул в широкий рукав. Затем легким движением тела, поддерживая бороду обеими руками, тряхнул ею, и она вольно расправилась на ветру, от чего бедная Сунь Мэйнян чуть там же концы не отдала. Начальник тоже поднял подбородок, выпрямился, стал опускаться и погрузил всю бороду целиком в воду.
Люди вставали на цыпочки, вытягивали шеи, широко открыв глаза и пытаясь разглядеть бороды в воде. Но большинству это не удавалось, видно было лишь безмятежную улыбку уездного и напряженное багровое лицо Сунь Бина. У стоящих впереди, в сущности, просто не было возможности четко рассмотреть бороды в воде. Тому мешал яркий солнечный свет и коричневые деревянные бочонки.
Но секретарь по судебным делам, выполняющий обязанности судьи, и цзюйжэнь Шань ходили взад-вперед между бочонками, сравнивали обстановку и там, и здесь, и на их лицах разливалась радость. Для толпы секретарь громко выкрикивал:
– Кто из зрителей хочет посмотреть поближе, выходите вперед!
Перешагнув через скамейку, Сунь Мэйнян проскользнула на пару шагов вперед и очутилась перед уездным. Она не поднимала головы, но ей были ясно видны кончик его толстой косы, глубокий спинной желоб, белокожие крылья ушей. Губы пересохли, жадная мысль терзала душу, как мелкая букашка. Как хотелось нагнуться и сразу исцеловать все его тело нежными губами, но позволить себе такое ей не хватило смелости. В душе поднималось чувство, гораздо более глубокое, чем страдание. Несколько тяжелых слез капнуло на ладную шею уездного. Из бочки исходил слабый аромат.
