Смерть и креативный директор - Рина Осинкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вообще-то ей надо отдохнуть. Если не морально, то хотя бы физически. Вот она сейчас поест что-нибудь из холодильника, позвонит Татьяне, а потом завалится спать часиков до пяти. Проснувшись, устроит себе вкусный-превкусный полдник и… Что – и?
Снова спать, уже до утра?
Пожалуй, нет. Она займется каким-нибудь обязательным, но приятным делом. Например, будет думать над проектом рекламной кампании для салона красоты «Букли и румяна», заказ от которого был договором оформлен в середине уходящей недели, да и аванс получен. Лапина вернется загорелая и отдохнувшая, а Олеся ей черновик проекта на стол положит, Надежда Михайловна ее похвалит, и обе будут друг другом довольны.
Семёнова он недолюбливал, хотя знаком был мало. Встречались в коридорах и на собраниях, иногда в курилках пересекались, но это редко – их служебные кабинеты располагались на разных этажах Управления, посему и курилки были отведены в разных местах.
С чего вдруг такая неприязнь к сослуживцу образовалась, Коновалов не анализировал и в себе не копался – зачем? Кроме того, может, капитан Семёнов тоже не в восторге от майора Коновалова.
Тем не менее, он не был рад, что сбором оперативной информации по делу Олесиной близкой родственницы занимался со своей командой именно этот старший опер.
Когда пролистал в закрытой базе его личное дело, ругнулся. Интуиция не подвела: служебная репутация Евгения Павловича была малость подмоченной. Года три назад из органов его турнули за слив информации одной коммерческой фирме, и бывший мент Семёнов начал зарабатывать себе на жизнь частным сыском. Восстановили в звании и вновь приняли капитана на службу вследствие его героического поступка полуторагодовалой давности, а переведен из районного отдела на Петровку и взят на службу в отдел особо тяжких он был по ходатайству майора Пастуховой Марианны Вадимовны.
Макс, наморщив лоб, припомнил, что данная Марианна – «бритва» еще та – до недавнего времени носила фамилию Путято, но один смельчак из ее подчиненных решил на ней жениться, что и сделал. К удивлению многих в Управлении, майор Путято фамилию поменяла на мужнину и подала рапорт о переводе в смежный отдел на должность рядового оперуполномоченного.
Такие спецы, как она, нарасхват, за ними, можно сказать, очередь выстраивается, поэтому проблем с переводом не случилось. Зато появились проблемы у тогдашнего начальника ее нового отдела.
Он, смешной чудак, был уверен, что приобрел в пользование безотказную «рабочую лошадку», а выяснилось – въедливого профессионала с завышенными требованиями к товарищам, которые становились ей вовсе не товарищи, когда и если позволяли в сыскной работе косячить.
Сама Марианна халтуру себе не допускала, посему не терпела ее у других, и – самое что неприятное – не стеснялась заявлять в лицо проштрафившемуся сослуживцу свое мнение на его счет, а также на счет его упущений и просчетов, граничащих – цитата: «с должностным преступлением». Более того – не стеснялась грозить рапортами и рапорта подавала.
Она была непробиваемо уверена в своей правоте, и ей было откровенно плевать на возникшую в скором времени яростную к ней неприязнь двух ближних коллег, на их недовольные морды и ожидаемое хамство, а жалкая их попытка устроить новенькой бойкот закончилась для них бесславным поражением.
Коновалов знал, что с их стороны имелись попытки Марьяну подставить, но на подставах Пастухова-Путято собаку съела, и в финале эпопеи, после ее очередного рапорта, отдел был расформирован и сформирован вновь уже под ее руководством.
Так вот именно эта непробиваемо-принципиальная полицейская дама рекомендовала на открытую вакансию в отдел особо тяжких преступлений капитана Семёнова, который на тот момент нес службу в одном из районных ОВД и, судя по всему, был охламон и пофигист, хотя и неплохой сыщик.
Где-то они, вероятно, пересеклись по жизни – Марианна Путято и Евгений Семёнов, если она хлопотала и выхлопотала. Остается надеяться, что ее знаменитая принципиальность не есть явление выборочно-изворотливое, и ее протеже достоин доверия, как и она сама.
Коновалов набрал внутренний номер, ответили после второго гудка.
– Семёнов, – послышался из трубки сипловатый баритон.
– Коновалов, – представился Макс в ответ и продолжил с некоторой заминкой, пробуя местоимение на вкус: – Ты сейчас не слишком занят?
Или на «вы» с ним надо?
– Коновалов? Погоди… Коновалов… – задумался собеседник, не смутясь обращением на «ты». – Ты из внутренней безопасности что ли?
– Ну, – подтвердил Максим.
– Да нет, не занят, – легким тоном произнес Семёнов и спросил: – Какие трудности?
– Да ты понимаешь… Мне справочка одна нужна, но неофициально. Зайду?
– Подкатывай.
За ленивыми интонациями старшего опера читалось раздражение.
– Майор, не лови блох, всех не переловишь, – проговорил он, кривя губы в улыбке. – Блохи должны быть либо все поголовно отловлены, либо нужно забить на них. И не тебя мне учить.
– По-твоему, орудие убийства – это блоха? – улыбнувшись в ответ, спросил Коновалов.
– У нас есть ее отпечатки на утюге, а на нем – следы крови потерпевшей. У нас есть мотив, – все еще сдержанным тоном перечислял Семёнов. – У нас есть точное время совершения убийства! – добавил он, повысив голос.
– Да ну? И откуда вы его взяли? Из показаний Родионова и Михеева? Это, когда фигуранты услышали крик подозреваемой? Зашибись, как точно.
– У тебя устаревшая информация, старик, – гася раздражение, проговорил Семёнов и откинулся на спинку стула. – Эти двое действительно показали промежуток от восемнадцати-сорока до восемнадцати-пятидесяти. Но мы располагаем кое-чем получше. Во-первых, юрист взглянул на часы, когда услышал вопли сверху. Он нам объяснил свою наблюдательность профессиональной привычкой. И главное, внимание! Часики убиенной остановились примерно тогда же: в восемнадцать сорок девять. А остановились они, потому как разбились. И произошло это, сам понимаешь, когда и почему. А небольшая несогласованность в показаниях только подтверждает их подлинность.
– Несогласованность? Какая такая? – спросил Коновалов.
– Юрист говорит о восемнадцати-сорока семи, разногласие в две минуты. Ее часы могли спешить, обычное дело. Старье механическое.
– Стрелки могли перевести. Хоть на полчаса, хоть на час. В любую сторону.
– Да кому это надо?! – изумился Семёнов. – И потом. Ты бы видел, майор, эти часики. Шестеренка подзавода деформирована, к тому же перекосило ее вбок. Видимо, в результате удара об пол. Просто так за нее не ухватишься, особенно если в панике спешишь. Да и сняли мы отпечатки, сняли, не волнуйся. Не лохи. Кроме
