Вознесение - Лиз Дженсен

«Изгой, изгой…»

Тебя скоро выпишут.

— Ага. И отправят в Киддап. Брось. Все знают, каким говном они пичкают пациентов. Мы для них — как подопытные кролики. Если я раньше не утону, то сдохну там, ты же знаешь. И то, о чем я тебе говорила, будет уже скоро. Двенадцатого октября. Может, и раньше. После грозы. Оно растет, я видела. И остановить его невозможно.

Перевожу дыхание.

— А почему ты Фрейзеру Мелвилю не сказала? — спрашиваю я, с трудом выдавив ненавистное имя.

— Зачем? — пожимает она плечами. — Он и так все знает.

Меня бросает в краску. Ну да, конечно. Я чувствую себя идиоткой, которую ловко провели.

— Как ты поняла?

— Почувствовала у него в крови. Он и та женщина…

— Какая женщина? — Резкость выдает меня с головой, но мне уже все равно.

Опять эта гаденькая усмешка.

— Я почувствовала ее запах. И ты тоже. — Внутри что-то обрывается и ухает вниз — будто зевнул тромбон. — Между ними что-то там намечается. А ты теперь сбоку припека.

Непрошеная, перед глазами встает живописная картина: женщина с задранными в воздух ногами, его спина и дергающиеся ягодицы. Ягодицы, которые сжимала я. Они перекатываются, не прекращая своего занятия. Теперь она сверху, раскачивается.

Бетани картинно изгибает бровь:

— Ого! Давай, Немочь! Еще! «Планета секс»!

Смаргиваю образ в небытие.

— И что же там происходит, в нарисованном тобой месте?

— Без понятия. Спроси у него. Ясно одно: нам надо перебраться в безопасное место.

— Куда, например?

— Не знаю. На вершину горы. Ты должна мне помочь.

— Попробую что-нибудь выяснить. Я делаю все, что в моих силах.

— Это одна-то? Посмотри на себя. Ты же безногая. Ни друзей, ни знакомых. Да тебе и не поверит никто. Джой Маккоуни номер два.

Померещилось или в ее голосе и правда прорезалась нота угрозы?

— Я не одна. Фрейзер Мелвиль тоже ищет выход. — Жалкая ложь, и звучит жалко. И его имя все еще застревает у меня в горле, будто оказавшееся несъедобным блюде, которое я заказала в ресторане — первый и последний раз. — Ты должна ему доверять. — Опять эта дурацкая фраза. Такой детский лепет, что впору плакать. Чем я скоро и займусь. Посмотрев на меня, Бетани насмешливо фыркает:

— Господи, Немочь! Да ты совсем с резьбы слетела. С какой стати я должна ему доверять, если ты и сама ему не веришь?

Доктор Сулейман однажды дал мне совет, столь же действенный, сколь и простой: «Не знаешь, как поступить, — сделай что-нибудь полезное». Решив им воспользоваться — ведь в прошлом меня уже не раз выручало это немудреное наставление, — по дороге домой я придумываю себе задание.

В тот вечер, когда физик отнес меня в свой кабинет, будто мешок с картошкой, и мы листали записи Бетани, я смотрела на ее «Лунные пейзажи с роботами» сквозь призму учения Фрейда. Но теперь мне вдруг вспомнилось, что физика этот рисунок натолкнул насовсем другие мысли. «Какая-то шахта», — сказал он. А вдруг его версия ближе к истине, чем мои, подсказанные привычкой, домыслы? Не стоит забывать: психологи мыслят в той же системе координат, что и сочинители мыльных опер. «Иногда сигара — это просто сигара» — гласит изречение, приписываемое Фрейду. Что, если набросок — в котором мне увиделся пенис, вторгающийся в горизонтальное, покорное тело, — на самом деле изображает нечто совсем иное? Бетани упомянула холод, строительные леса, платформу, морское дно и вонь. Что добывают под водой при отрицательных температурах?

Приготовив кофе, включаю ноутбук. И уже через несколько минут натыкаюсь на слово «клатрат». Клатрат, или газовый гидрат, — тонкая ледяная оболочка, «клетка», образовавшаяся вокруг молекулы газа. Впрочем, мое внимание приковывает не столько незнакомый термин, сколько поясняющий его рисунок. Потому что, в отличие от всех известных мне клеток, эта не только связана с подводными месторождениями, но и геометрически выглядит так же, как некоторые рисунки Бетани.

Гексагон.

А потом я узнаю, что именно таится в этих кристалликах, и, прижав руку к горлу, чувствую липкий жар.

Метан.

Когда, в какой момент физик связал рисунки Бетани и самый опасный из всех парниковых газов? Источник энергии, который на порядок превосходит нефть и миллионы квадратных километров которого вморожены в морское дно, опоясывая ледяной коркой всю планету. Перед мысленным взглядом возникают бескрайние просторы грязно-серого замороженного шампанского, которое удерживают только давление воды и холод. Не будь их, огромные пласты метана мгновенно поднялись бы на поверхность, будто пенопласт, — и так же мгновенно вспыхнули бы. Газ настолько нестабилен, что до недавнего времени никто всерьез и не помышлял о том, чтобы наладить его добычу и использовать в качестве энерго — ресурса. Слишком велик был риск. Снова набираю в поисковой строке: «метан», — но на этот раз, по наитию, добавляю еще одно слово: «катастрофа».

Тысячи ссылок.

Отпиваю глоток кофе.

Пройдясь по результатам, которые выглядят не слишком заумно, я быстро выясняю: глобальный катаклизм, вызванный внезапным высвобождением метана, — не теоретическая возможность, а печальный факт из геологической истории нашей планеты. Дважды в далеком прошлом земная атмосфера превращалась в газовую камеру, уничтожившую почти все живое. В числе главных виновников этой драмы ученые называют метан. Первая, самая масштабная катастрофа произошла двести пятьдесят один миллион лет назад, в конце пермского периода. Второе внезапное потепление привело к позднепалеоценовому термальному максимуму. Повинуясь смутному предчувствию, выбираю последнее событие — вероятно, просто потому, что исторически оно все же ближе к нашим дням, — и приписываю: «научные исследования».

Просмотрев сотни страниц с результатами поиска, натыкаюсь на снимок, один вид которого заставляет меня вздрогнуть. Это фотография геопалеонтолога, эксперта по так называемому ПТМ, на счету которой множество работ, посвященных анализу фораминифер — ископаемого планктона, найденного в пробах океанического грунта. Толстая куртка, красная вязаная шапочка. В протянутой руке — большой комок белого вещества, похожего на снег. Снежок охвачен огнем — чистое оранжевое пламя с голубоватым контуром. Подпись под снимком гласит: «Замороженный метан также называют “горящим льдом”». Шерстяная шапочка, из-под которой выглядывают светлые пряди, частично скрывает левую половину лица, и тем не менее ясно — геопалеонтолог взирает на пылающий белый комок с восторгом, как будто она в него влюблена.

Ее зовут Кристин. Доктор Кристин Йонсдоттир. Родом из Исландии.

В тех редких случаях, когда я думаю об Исландии, на ум приходят гейзеры, обвалы финансовых рынков и рыбопромышленные кризисы. Теперь же к этим ассоциациям добавится еще одна, и весьма яркая.

Потому что блондинка по имени Кристин Йонсдоттир — кандидат наук, специалист по доисторической начинке морского дна — телосложением, наклоном головы, и в особенности парой стройных ног, очень напоминает одну мою недавнюю знакомую.

Поднеся к губам чашку, замечаю, что у меня трясутся руки. Прижимаю ладони к столу и жду, пока уймется дрожь. «Не знаешь, как быть, — займись чем-нибудь полезным». Возвращаюсь к поиску, на этот раз сосредоточив внимание на личном. Для начала просматриваю краткую биографию и выясняю, что объект моей пылающей ненависти — исландка, обладательница двух дипломов с отличием: Эдинбургского университета и еще одного, в Рейкьявике. Работала в США, Южной Африке, Индонезии, Намибии и России.

Вывод: высокий уровень интеллекта плюс неукротимое честолюбие.

В тот вечер, когда судьба свела меня с доктором Фрейзером Мелвилем, он, утирая лицо салфеткой, вышел из душного банкетного зала отеля «Армада». Заметил мой безуспешные попытки дотянуться до списка гостей. Подошел и помог. Невинное стечение обстоятельств: вот он, ученый, с которым можно обсудить историю Бетани. Мы сбежали с приема, решив поужинать в тишине и спокойствии. Я рассказала ему о Бетани. Потом их познакомила. Но быть может, он уже слышал о моей пациентке и подстроил нашу встречу, чтобы на нее выйти?

А может, на банкет его послала любовница, Кристин Йонсдоттир?

Пробегаю глазами список ее публикаций, которые включают столь увлекательные труды, как «Влияние абиотических факторов на эволюцию планктона в кайнозойскую эру», «Биогеографическая седиментология и хемостратиграфия секвенций третьего порядка в пере — отложенных карбонатах», «Восстановление численности известкового планктона после мел-палеогенового вымирания» и «Гранулометрическое распределение форами — нифер в голоценовых планктонных отложениях». Ее научные интересы сформулированы как «фораминиферы и их роль в круговороте углерода, уровень кислотности Мирового океана как ключевой показатель в изучении криптических видов и восстановление экосистем в посткатастрофические периоды». Половину слов я вижу впервые в жизни, и что именно искать, тоже не знаю, поэтому мой следующий шаг, наверное, естественен: распечатав одну из статей Кристин Йонсдоттир (из журнала «Микропалеонтология сегодня») и продравшись сквозь четыре набранные мелким шрифтом страницы с перечислением ловушек, подстерегающих исследователя осадочных пород я решаю взять быка за рога.