Вознесение - Лиз Дженсен

Контактные данные исландки я узнаю в два счета благодаря дружелюбному коллеге, ответившему на мой звонок в рейкьявикскую лабораторию. Он сообщает, что доктор Йонсдоттир в данный момент находится в Великобритании. Да, разумеется, он даст мне номер ее мобильного телефона. Просит передать ей привет. Обещаю, что не забуду.

Кристин Йонсдоттир отвечает после четвертого гудка. Связь неважная. Моя собеседница что-то спрашивает по-исландски. Я вежливо приношу свои извинения — не затруднит ли ее переключиться на английский? — и представляюсь: Габриэль Фокс, знакомая Фрейзера Мелвиля.

Увы, удержать инициативу мне не суждено. Акцент Кристин Йонсдоттир мелодичен, голос мягок и полон сожаления.

— Простите, Габриэль. Я знаю, кто вы такая. Фрейзер о вас рассказывал. Мне нечего вам сказать.

— Но я хотела бы выяснить…

В ответ раздается лаконичное:

— Извините, Габриэль. Всего доброго.

Короткие гудки. Кровь бросается мне в лицо. Снова набираю номер — телефон абонента выключен. Такой униженной я не чувствовала себя никогда.

Впрочем, к унижению примешиваются и другие чувства. Потому что какая-то часть моей души, упорно не желающая умирать, тянет меня в те края, вернуться в которые я и не чаяла.

Следующие два дня всецело посвящены досаде, гневу, жалости к себе и самобичеванию. После вечерних возлияний я просыпаюсь, чувствуя себя еще хуже. В одну из ночей я звоню Лили, выслушиваю ее отчет о любовных передрягах, даю ей профессионально-дружеские советы, но о том, что творится со мной, не упоминаю ни словом. Я не готова к таким разговорам. Не готова, потому что слишком самолюбива; слишком самолюбива, потому что я — это я. Знаю: это моя потеря. И Фрида Кало тоже знает. Швыряю в нее парой скомканных носков. Промазываю, отчего бешусь еще сильнее. Больше всего я ненавижу конечно же саму себя.

Когда-то и я была «другой женщиной». Алекс твердил, что его жена не подозревает о нашем романе. Слишком доверчивая, слишком уверенная в своей роли в его жизни, занятая детьми и карьерой, она просто не замечала классических симптомов — задержек на работе, командировок за границу, где заморские временные зоны лжесвидетельствовали в нашу пользу, запах мыла после долгого дня. Однако если бы она что-то заподозрила, позвонила мне, назвала свое имя, я точно знаю, как поступила бы в этом случае.

— Простите, — сказала бы я. — Я знаю, кто вы такая. Мне нечего вам сказать.

И повесила бы трубку.

Бетани по-прежнему лежит в больнице Святого Свитина, под наблюдением врачей. Два санитара дежурят при ней день и ночь. Чтобы не думать о случившемся, работаю сверхурочно — пятеро коллег сидят на больничном. Физик не звонит. Да и с чего бы ему звонить теперь, когда у него есть все: и информация, за которой он охотился, и коллега, которую можно трахать. В Оксмит я приезжаю в семь утра, домой возвращаюсь двенадцать часов спустя, вымотанная до предела. Когда выдается свободная минутка, я сплю. Однажды, будучи не вполне трезвой, поочередно набираю номера физика — все три. Никто не отвечает. Мобильный телефон выключен. Сообщений я не оставляю.

Я чувствую себя всеми покинутой.

Как ни странно, во мне все еще живет крохотная надежда — будто прилипчивый вирус, от которого я никак не могу избавиться. «Считай, что сегодня не было».

Что же он хотел этим сказать?

Звонок застает меня за разгрузкой посудомоечной машины. Голос доктора Шелдон-Грея сух. Мое воображение рисует розовеющую праведным гневом рубашку и трубку у директорского уха.

— Бетани Кролл сбежала, — объявляет он. — Из больницы. Вчера ночью.

Внутри меня резко опускается какой-то поршень. В ответ на мой вопрос раздается слово «похищение».

— То есть кто-то ей помог.

«Считай, что сегодня не было». Перед глазами плывет. Зажмуриваюсь.

Как?

— Неизвестный сообщник застал санитаров врасплох. Келли курила, Майк утверждает, будто ходил в туалет, но на самом деле болтал по телефону. Некто под видом хирурга вошел в палату, разбудил Бетани, надел на нее медицинскую форму — с шапочкой и маской — и вот, пожалуйста: два врача, один из которых — девчонка, просто вышли из больницы и спокойно, не спеша зашагали к парковке. Я видел запись с камеры видеонаблюдения. Бетани даже обернулась и показала палец. Возмутительно! Есть у вас какие-то мысли?

Я в шоке. В то же время в душе поднимается неуместная радость, этакое болезненное ликование. Пусть лучше Бетани будет с ними, с неизвестными альтруистами, а не на конечной станции под названием «Киддап-мэнор». Ужасная ситуация, говорю я боссу. Но я ровным счетом ничего не знаю, и кем может быть сей таинственный похититель — ума не приложу. Разве что такой же безумец, как сама Бетани. Очевидно, мне удается на время усыпить подозрения босса — Шелдон-Грей говорит, что его ждут другие звонки, и вешает трубку, не попрощавшись.

Однако от правосудия так легко не уйти. Десять минут спустя, раздается звонок в дверь. Открываю и вижу молодого мужчину в полицейской форме. Рядом с моей появилась другая, экипированная до зубов машина. Из окна на втором этаже выглядывает миссис Зарнак, одетая в нечто, вероятно, представляющееся ей эротичной ночной рубашкой.

— Я услышала новость по радио! — кричит она с плохо скрытым злорадством. — Та полоумная девчонка из Оксмита, она из ваших, да? Слыхали про побег?

— Даю вам пять минут на сборы, — произносит полицейский. — После чего мы проедем в участок. Заполните кое-какие бумаги, пообщаетесь с одним из следователей, ведущих это дело. Надеюсь, вы не возражаете, мэм.

Почему-то именно это «мэм» заставляет меня осознать всю серьезность происходящего.

«Слетаю в Юго-Восточную Азию… Схватываешь на лету…»

Молодой полицейский застывает в дверях, а я достаю из сумки помаду. Одно дело — врать, не краснея, боссу, а вот если речь заходит о лжесвидетельстве и препятствовании следствию, лучше сто раз подумать, потому что так недолго и за решетку угодить. Глядя в зеркало прихожей, наношу первый слой и проверяю, не остались ли на зубах следы помады. Да, я могла бы поделиться с полицией своими подозрениями насчет бывшего любовника. Но как отразится эта маленькая месть на судьбе Бетани и на судьбах мира, стоящего на пороге метановой катастрофы? Наношу второй слой.

— Готовы, мэм?

Пять минут — это просто так говорят.

А две — разве можно за столь краткий срок принять серьезнейшее решение?

Оказывается, можно.

Глава девятая

Есть люди, которые и в относительно юном возрасте производят впечатление умудренных жизнью старцев. Ничто в этом мире их не трогает, ничто не приводит в восторг. Детектив Тревор Кавана, лет тридцати с небольшим, из-за толщины своих ляжек вынужден сидеть с расставленными ногами. Помощь правосудию я оказываю в кабинете с голыми стенами и крошечным цифровым диктофоном, на который записывается наш разговор — в назидание будущим поколениям юристов.

Новость о похищении попала во все утренние программы местного радио. Неужели я не слышала? Нет: в отличие от моей хозяйки, я не слушаю «Доброе утро ФМ» и «Би-би-си Южных Графств» с утра до ночи. Что ж, ради меня детектив Кавана готов изложить основные факты. Девочка-подросток, известная широкой публике под именем «пациентки Б.», несовершеннолетняя преступница, страдающая расстройством психики, была оставлена персоналом больницы на четыре минуты. Прореха в системе, вскрывшаяся в результате этой истории, — отдельный вопрос и будет рассматриваться «соответствующими структурами». В данный же, решающий период следствие располагает записью с камеры видеонаблюдения, на которой некто — предположительно мужчина, возраст неустановлен, — в зеленом комбинезоне хирурга, с марлевой повязкой на лице освобождает Бетани Кролл. То обстоятельство, что девочка покинула больницу с этим «субъектом» без сопротивления, объясняется либо сговором, либо расстроенной психикой беглянки. Нет ли у меня каких-нибудь соображений на этот счет? Кавана мог бы прибавить, что, будучи последним лечащим врачом Бетани, я отчасти виновна в поднявшемся административном переполохе, но эта мысль остается невысказанной и повисает в воздухе.

Руки детектива, лежащие сейчас на столе, — сильные и чистые, как у хирурга-ортопеда. Любой без страха вверил бы им свою жизнь. Признаков борьбы, сообщает он, на месте происшествия не обнаружено, из чего следует вывод: похититель Бетани был ей знаком.

— Позвольте полюбопытствовать — как давно вы… э-э-э… прикованы к… — Показывает кивком.

Откатываюсь на миллиметр назад.

— Один год, десять месяцев и три дня. Это навсегда. Ходить я не могу, если вы на это намекаете. А насчет того, где я была вчера ночью, — говорю я, предвидя следующий вопрос, — скажу сразу: алиби у меня нет. По крайней мере, такого, которое можно проверить. Я провела ночь дома, одна. Только я и мой титановый друг. — Похлопываю колесо.