Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда) - Джорджо Фалетти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сзади голос Джордана произнес:
– Алистер Кэмпбелл, родился в Филадельфии…
А голос Кристофера прервал эту биографическую справку.
– Так это же сын Артура Кэмпбелла, по прозвищу Орел, чемпиона по гольфу. Отец – англичанин, но много лет живет в Штатах. Думаю, теперь у него американское гражданство. Он во Флориде, работает в гольф-клубе.
Морин вывела на экран биографию парня, который продолжал смотреть на них с намеком на улыбку.
– А сын стал писателем. Его роман «Утешение конченого человека» два года был в списке бестселлеров. Я его читала. Он вышел в издательстве «Холланд и Касл».
– А фраза, которую убийца оставил на рояле, намекает именно на писательские устремления Снупи.
Наступила пауза – краткий перерыв между молнией и громом. Потом Джордан выдернул из кармана мобильник с такой поспешностью, будто трубка раскалилась докрасна.
Набрал номер. В изложении фактов был краток и спокоен.
– Буррони, это Джордан. Слушай и записывай. У нас есть еще одно имя. Бывший студент Вассар-колледжа. Писатель. Зовут Алистер Кэмпбелл, печатается у «Холланда и Касла». Отец, Артур Кэмпбелл, – бывший чемпион по гольфу, живет во Флориде. Его сын, возможно, и есть Снупи. Все понял?
Он послушал и кивнул, видимо, удовлетворенный ответом.
– Хорошо. Возьми его под наблюдение, но негласно, чтобы не создавать паники. Надо найти его быстрей, чем наш друг.
Джордан убрал телефон в карман. В комнате повисла тишина. Слышалось только слабое жужжанье экрана и их мыслей. Машина розыска набрала скорость, заправленная надеждой на быстрое раскрытие дела. Все понимали, что машина эта везет туда, где их, возможно, уже ожидает труп.
Морин встала со стула и повернулась к Джордану. Почти сразу она поняла, что обращаться надо именно к нему, а не к его брату. Как говорится, рыбак рыбака… Похоже, Джордан испытывал аналогичные чувства. Он посмотрел на нее в упор и, по-видимому, прочитал ее мысли. Затем, словно в подтверждение, высказал версию, которая уже сложилась в голове у обоих.
– Возможно, их связывает именно то, что ты видела. Они были свидетелями убийства. И если мы быстро не найдем Алистера Кэмпбелла, то, скорее всего, никогда не узнаем, чье это было убийство.
Морин не ответила. Она снова надела очки, защищаясь от дискомфорта в глазах и дискомфорта в душе, оттого что вдруг стала героиней этой истории. В очках она чувствовала себя одинокой и непроницаемой для взглядов этих двух мужчин. А сама получила ответ на вопрос, которого не задавала. Она не успела спросить об этом Коннора, но теперь и сама знала, как иногда леденят кровь аплодисменты в твой адрес.
31
– Уэст-Виллидж, на углу Бедфорд и Коммерс.
Алистер Кэмпбелл назвал шоферу адрес и откинулся на сиденье, знавшем лучшие времена. Такси тронулось от аэропорта «Кеннеди», где недавно приземлился его самолет, и влилось в поток желтых машин, тянущихся к городу.
Огни Нью-Йорка уже зажглись, но еще не начали настоящую битву с темнотой. После долгого уединения на виргинском острове Санта-Крус многоцветье городских огней ошеломляло и пугало его. Каждое возвращение было радостным и тревожным. Ведь Алистер Кэмпбелл был не просто человек, а писатель. И поскольку человек он не храброго десятка, то и писатель крайне уязвимый, неуверенный в себе. И как все неуверенные в себе люди, нуждался в постоянных гарантиях. Ярко освещенный город, готовый поглотить его такси, казался единственно способным дать ему эти гарантии. А когда сроки гарантий истекали и дифирамбы исчерпывали свою чудотворную силу, действительность становилась чередой досадных недоразумений и порождала новые страхи. Тогда он понимал, что пора возвращаться к себе на остров.
Там, на морском берегу, ночь была ночью, день – солнцем и пляжем, а чаша океана всегда могла послужить ему унитазом.
В кармане приглушенными колокольцами зазвенел сотовый. Алистер выключил его, даже не взглянув на дисплей. Аппарат был запрограммирован напоминать ему о приеме лекарств в течение дня. Он расстегнул молнию рюкзака, вытащил из внутреннего кармашка маленький пластмассовый футляр для таблеток и сунул в рот капсулу амиодарона. Сердце давно уже начало пошаливать, и только этот препарат мог держать его в узде.
Он так давно принимал эти капсулы, что научился глотать их без воды.
Сердечная недостаточность обнаружилась у него еще в детстве: он был хилым, болезненным ребенком, который не терпел никаких нагрузок. Одно время врачи даже подозревали у него дилатационную кардиомиопатию – патологию, при которой сердце постепенно увеличивается в размерах и требуется пересадка.
Его отец Артур Кэмпбелл, великий Орел Кэмпбелл, эпохальная личность в истории гольфа, поняв, что сын никогда не станет чемпионом не только в гольфе, но и в каком-либо другом виде спорта, поместил его в архив под рубрикой «разное». Он был так озабочен поддержанием собственной легенды, что у него не оставалось времени интересоваться земными заботами, даже если речь шла о родном сыне.
Мать, Хиллари, вела себя прямо противоположным образом и тем самым нанесла сыну едва ли не больший ущерб. Орлица поместила его под свое могучее, удушливое крыло и внушила страх перед жизнью.
С тех пор Алистер только и делал, что спасался от нее бегством.
Сотовый вновь зазвонил, на сей раз пронзительно и призывно. Алистер открыл крышку своего «Самсунга» и на маленьком экране увидел фамилию и фото Рея Мигдалы, своего литагента.
– Алло.
– Привет, Алис. Ты где?
– Только что прилетел. Еду в такси домой.
– Отлично.
– Ты прочел мою рукопись?
– Конечно. Только вчера дочитал.
– Ну и что?
Последовало короткое молчание, прозвучавшее для Алистера сигналом тревоги.
– Надо увидеться.
– Рей, что за тайны мадридского двора? Тебе понравилось или нет?
– Поговорим об этом при встрече. Завтра утром устроит, или тебе надо отдохнуть после перелета?
– Нет, поговорим прямо сейчас. И, если можно, без околичностей.
Рей Мигдала уловил вызывающую интонацию и без промедления ответил на вызов:
– Как угодно. Я прочел твой новый роман. Полное дерьмо. Надеюсь, ты не сочтешь это околичностью?
– Ты с ума сошел. По-моему, это лучшее из всего, что я написал.
– Это только по-твоему. Я говорил с Хаггерти, редактором «Холланд и Касл», он того же мнения.
Видимо, Рей вспомнил в этот момент о состоянии здоровья Алистера и сменил тон на умиротворяющий.
– Алис, я говорю так только для твоего блага. Если напечатать это в таком виде, критика тебя уничтожит.
– Что говорить про критику, Рей? Критика на тиражи не влияет.
– Не скажи. Между прочим, главный редактор Бен Айерофф не разделяет твоего убеждения.
На горизонте замаячила паника. А город тем временем неумолимо приближался и уже не казался обителью гарантий и дифирамбов, столь необходимых ему, а выглядел грозной цитаделью, где на каждом углу можно ожидать засады. Туннель Куинс-Мидтаун, к которому они подъезжали, вдруг представился глубокой, непролазной трясиной, зыбучими песками планеты Дюна.[8]
– Это как понимать? – спросил Алистер, пытаясь унять дрожь в голосе.
– Понимай так, что они не собираются печатать твой роман. Они даже готовы списать выданный тебе аванс.
– Ну и черт с ними. Есть другие издательства: «Нопф», «Саймон и Шустер»…
Вспышка самолюбия прозвучала неубедительно и тут же была залита ушатом холодной воды.
– Есть, конечно, только я не стану им предлагать. Это означало бы задушить тебя собственными руками.
Сердце предательски екнуло в груди Алистера Кэмпбелла. Читая между строк, можно было догадаться, что Рея больше волнует собственная репутация, чем интересы его клиента.
– Давай вернемся вспять, Алис, уж прости меня за прямоту. Твой первый роман «Холланд и Касл» напечатали, поскольку твой отец согласился, скрепя сердце, отдать им свою биографию. Роман был весьма посредственный и остался лежать на складе, зато издатель с лихвой окупил расходы продажей биографии. Это ты понимаешь?
Это Алистер даже слишком хорошо понимал. Он не забыл, какое испытал унижение, когда мать сообщила ему о неофициальном соглашении отца с издательством, заверив, что это лишь первый шаг к славе и без компромиссов он не обходится.
– Понимаю, и что с того? Первая юношеская вещь, так ее и надо воспринимать.
– Совершенно верно. Именно этот аргумент я и привел, когда уговаривал их прочесть вторую. И твой маленький шедевр «Утешение конченого человека» наконец принес тебе заслуженную славу. При благожелательном отношении критики…
Рей ограничился недоговоренной фразой, лишь намекнув на пренебрежительное отношение Алистера к критике.