Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда) - Джорджо Фалетти

– Мисс Мартини, надо учитывать страшное потрясение, которое вы пережили. Такое редко проходит бесследно, говорю вам по собственному опыту. Ваша мать – талантливый адвокат и мой друг. Позвольте мне…

Морин ожидала такой реакции. Она вошла в этот кабинет в полном убеждении, что другого ответа не будет. Их нельзя винить. Наверняка она сама бы так же отнеслась к человеку, пришедшему к ней с подобной историей.

Но как бы там ни было, она решила пройти этот путь до конца.

– Господин мэр, я бы не пришла к вам, не будь у меня осознанной уверенности в том, что я говорю. Я не случайно употребила слово «осознанной», хотя вам оно может показаться неуместным. Я полицейский и привыкла оперировать фактами, а не эзотерическими, экстрасенсорными измышлениями. Поверьте, я немало думала, прежде чем прийти к вам, и не отступлюсь от своих слов даже перед консилиумом психиатров.

Она встала, чувствуя себя обнаженной под взглядами этих мужчин. Надо признать, она сама дала им повод так смотреть на нее. Вновь надев очки, она выпалила последнюю тираду, не глядя ни на кого в отдельности:

– Пока я живу у матери. Если считаете меня сумасшедшей, звоните ей. А если все же у вас появятся сомнения, звоните мне. Извините за беспокойство, господа.

Она повернулась и направилась к двери, мечтая поскорее оставить позади атмосферу неловкости, замешательства и сострадания.

Но едва взялась за дверную ручку, взгляд ее упал на фотографию в деревянной рамке, висящую слева от двери. Два человека, пожимая друг другу руки, улыбаются в объектив. Лицо одного хорошо ей знакомо. Это Рональд Рейган, президент Соединенных Штатов. Во втором она узнала Кристофера Марсалиса, темноволосого, с усами, гораздо моложе и худее, чем он сейчас. Наверное, она бы и не узнала его, если б не эти голубые глаза. Кровь ударила ей в лицо, когда она поняла, что уже видела его – не такого, какой он сейчас, а этого, на фотографии.

Этот самый человек во сне вошел в ее комнату и порвал ее рисунок.

Она вся сжалась и заговорила, не оборачиваясь, из страха опять увидеть их сочувственные лица.

– Много лет назад ваш сын нарисовал картинку. На детском рисунке были изображены мужчина и женщина, которые занимаются сексом, опираясь на стол. Вы вошли к нему в комнату, он показал вам рисунок. Вы страшно рассердились, порвали тот листок и в наказание заперли сына в чулане.

Немного помолчав, Морин обернулась и, как на компьютерной графике, увидела, что с лица Кристофера Марсалиса сползает сочувственное выражение, сменяясь оцепенелым. Он круто повернулся и отошел к окну. Морин в который раз подивилась, как много оттенков может быть у молчания, насколько оно выразительнее слов. Наконец голос мэра донесся от окна комнаты, приглушенный огромной давностью лет и воспоминаний.

– Да, это было много лет назад. Джеральд был совсем маленький. В то время жена была еще жива, но уже почти не выходила из больниц. Я был еще молод, и между нами больше года не было супружеских отношений. А у нас в доме служила смазливая горничная, и я…

Он запнулся, и Морин поняла смысл этой паузы. Миг нерешительности перед финальным освобождением исповеди, какой бы она ни была, большой или малой.

– Это случилось на кухне. Всего один раз, больше не повторялось. Должно быть, Джеральд нас видел, а мы и не заметили. Показывая мне рисунок, он им так гордился и совсем не понял, чем мы занимались. Для него это было произведение искусства, и не более того. А я испугался, что он может показать рисунок посторонним, и порвал его. Потом я взял с него честное слово, что он никому не скажет, а чтобы он осознал свою ошибку, запер его в чулане. Джеральд был ребенком, но у меня такое ощущение, что он этого не забыл и не простил.

Морин вновь увидела дверь чулана, скрывшую его багровое от ярости лицо. Представила себе ребенка, погруженного во мрак, где обманы тьмы превращают истину и свет глаз в фантастических монстров.

Джордан пришел на помощь брату, заслонив его от нее в момент слабости.

– Мисс Мартини, вы полицейский со всеми вытекающими последствиями. Я тоже был полицейским, стало быть, мы говорим на одном языке. Я вижу, вы понимаете, что во всей этой ситуации есть некая трудно определимая аномалия. Давайте посмотрим правде в глаза: ничего этого суд к рассмотрению не примет. Однако я вынужден проанализировать то, что вы сказали. У вас были еще какие-нибудь…

Морин про себя усмехнулась, видя, как он подыскивает слово, чтоб не обидеть ее.

– Вы хотели сказать – видения?

– Да.

Джордан с трудом выдавил это «да» сквозь стиснутые зубы.

А Морин с тем же чувством освобождения, с каким только что мэр обнажил перед ними душу, избавилась от одиночества, в котором пребывала все это время, и подробно рассказала об отпечатавшихся в памяти образах. Соитие, синее лицо женщины, красное лицо Джеральда, отразившееся в зеркале, угрожающая фигура безликого человека в полутьме лестничной площадки, рука, сжимающая пистолет.

Она так увлеклась рассказом, что не замечала, как меняются лица слушавших ее мужчин. Заканчивала она как будто уже в безвоздушном пространстве. Морин бы не удивилась, если бы все предметы в этой комнате вдруг поднялись и поплыли в невесомости.

Мэр первым подал голос, похожий на треск разбиваемого стекла:

– С ума сойти.

Морин поняла, что это относится не к ней. Он имеет в виду абсурдность ситуации, которая, несмотря ни на что, заставила его отбросить недоверие. Объяснения всему этому не было, а если бы и нашлось, оно бы вряд ли что-либо изменило в реакции ее слушателей.

Джордан не выглядел таким потрясенным, как его брат. Он сел перед ней на стул и откинулся на спинку.

– Думаю, нелишне будет ввести вас в курс дела. Убиты два человека. Судя по почерку, два преступления связаны между собой, но что связывает двух жертв, – мы пока не поняли. Единственная связь, которую нам удалось нащупать, состоит в том, что Джеральд Марсалис и вторая жертва, Шандель Стюарт, учились вместе в Вассар-колледже, в Покипси. – Он взял со стола несколько цветных фотографий и подвинул их поближе к Морин. – Вот в этом колледже.

Морин протянула руку за фотографиями, взяла одну и…

…я на аллее, которая делит надвое большой зеленый луг, иду по ней и встречаю группу ребят, которые смотрят на меня, но не здороваются, я тоже не здороваюсь, а иду с ними вместе к зданию внушительного вида, с большими окнами, поднимаю руку, смотрю на часы и ускоряю шаг, бегу к входу и…

…я в комнате, но поле моего зрения ограничено, как будто я вижу все сквозь прорези в чем-то. Передо мной мужчина и женщина в темной одежде и в масках, изображающих двух персонажей «Мелюзги». Она Люси, он Снупи. С бьющимся сердцем я поворачиваю голову, следуя за взглядами этих двоих…

…спиной ко мне стоит человек, склонившись над столом, на котором простерто тело, кажется детское. Вдруг этот человек вскидывает правую руку, а в ней нож, весь окровавленный, и кровь стекает по его пальцам, окрашивает рукава рубашки и куртки. Я этого не слышу, но знаю, что человек, стоящий ко мне спиной, вопит, запрокинув голову к потолку, а я…

…я снова с мужчиной и женщиной, одетыми в темное и в масках Люси и Снупи, но мы уже в другом месте. Он, облокотившись на стену, снимает маску, а под ней молодое, смуглое, залитое слезами лицо, он закрывает его руками и соскальзывает по стене на землю, а она…

Морин очнулась на коленях, и первым, что увидела, было пятно сучка в паркетном полу между двух мужских кроссовок. Постепенно она осознала, что ее поддерживают сильные руки Джордана Марсалиса.

Голос тоже был его, но доносился откуда-то издалека, за много километров от его кроссовок.

– Мисс Мартини, что с вами?

Еще один голос прилетел из такого же дальнего далека, и Морин с трудом узнала в нем свой.

– Убийство. Там было убийство.

– Что? Какое убийство?

Последнего вопроса она уже не услышала. Тело ее отяжелело, и, словно ухватившись за спасательный круг, брошенный милосердной рукой за секунду до нашествия ледяного ужаса, она лишилась чувств.

30

Придя в себя, Морин обнаружила, что лежит на полу и чья-то рука поддерживает ей голову. Сразу после этого опять появилось чувство, будто в глаза насыпали песку. Поморщившись, она закрыла их.

– Очки.

Морин вытянула руку и почувствовала под ладонью гладкий паркет. Она решила, что очки свалились, когда она упала. Но тут же ощутила движение у себя за спиной, и дужки очков мягко легли за уши, а глаза почувствовали успокаивающую, прохладную темноту. Она открыла глаза и была счастлива, что мужчины не видят слез у нее на глазах. Затем попыталась восстановить дыхание и унять бешеный ритм сердца.

Голос Джордана прорвал образовавшуюся вокруг нее пустоту: