Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи - Андрей Кириллович Голицын

Юровский с трупами в лес не поехал, подтверждал и Медведев Павел, о чём упоминалось выше. Утверждение о том, и это нужно отметить особо, что Юровский сразу же после расстрела отправился сопровождать жертвы своей расправы на место их уничтожения, известно только из так называемой «Записки Юровского». Ни один «мемуарист» из екатеринбургских его коллег таковой информации не оставил. Следовательно, весь рассказ, который приводится в «Записке», является полной фантазией, но фантазией не безобидной, не от легкомыслия родившейся и не по забывчивости, а вполне сознательным стремлением фальсифицировать событие и возможное любопытство направить по ложному следу. А то, что свидетельство Ермакова в этой ситуации получило достаточно убедительное подтверждение, обязывает и ко всей его последующей информации подходить с позиции беспристрастного исследователя, в чём, к сожалению, следствие Соловьёва «упрекнуть» никак нельзя.

Голощёкин, появившись на руднике, как пишет Мурзин, приказал Ермакову приступить к сожжению трупов, предварительно отчленив царские головы, которые к сожжению не предназначались, ибо, как объяснил Голощёкин, «зубы не горят», а потому головы будут уничтожены отдельно в серной кислоте. Тем же днём три головы (Николая II, Алексея и Анастасии) П.Л. Войков «куда-то забрал». По его же рассказу, который в 1930 году в Париже опубликовал Беседовский, состоявший ранее при дипломатической миссии Войкова в Варшаве, «самая трудная работа состояла в разрубании трупов». Под хмельными парами, в узком кругу, Войков вспоминал, что «когда эта работа была закончена, возле шахт лежала громадная масса человеческих обрубков, рук, ног, туловищ и голов». Всё это «поливали бензином и серной кислотой и тут же жгли двое суток подряд». Главные тела Ермаков сжёг ещё в ночь на 18 июля, писал Мурзин в опубликованном «Комсомольской правдой» обращении к Святейшему Патриарху. На следующий день вечером, то есть 18 июля, на рудник снова приехали Голощёкин и Юровский, и первый потребовал всё, что осталось недожжённым и недорубленным, погрузить на повозки и вывезти с Ганиной Ямы, а Ермакову приказано было все следы «каннибализма» сокрыть, утопив в болоте всё, что таковое может напоминать. «Обозлённые ермаковцы, – пишет Мурзин, – ничего особенно сокрывать не стали (может быть, отсюда и идёт неприязнь в адрес Ермакова, и оттого его никакими правительственными наградами не удостоили, но ведь и не расстреляли вслед за Белобородовым. – А.Г.). Сгребли какие-то кости, сложили в пустой кувшин из-под серной кислоты, на носилках отнесли его куда-то на “гать” или “стлань” (по Соловьёву, все три кувшина кислоты с Ганиной Ямы были Юровским вывезены, правда, в другом месте он писал, что трупы обливали кислотой прямо у шахты. – А.Г.). И бросили в болотный зыбун. Ермаков говорил нам, что кувшин “был мал”, поэтому все оставшиеся кости они раскидали и побросали в шахту. А потом засыпали костёр и уехали домой».

Далее Мурзин приводит рассказ Ермакова, связанный с появлением его фотографии на том самом знаменитом мостике (под которым Рябов с компанией шесть десятилетий спустя обнаружил Царские кости), которую прокурор-криминалист идентифицировал как доказательство «объективности сведений, приведённых Юровским». По Ермакову, появление этой фотографии выглядело следующим образом. Уже когда красные вернулись в Екатеринбург и Юровский был назначен комиссаром областной ЧК, начали среди местного населения усиленно циркулировать слухи о том, что им с Голощёкиным где-то возле деревни Палкино были похоронены какие-то тела, как многие догадывались – Царские. Якобы этот интерес проявлен был не только в обывательской среде, но и в большевистских кругах, и якобы Юровский, собрав небольшую группу «наиболее надёжных товарищей», вывез всех на Коптяковскую дорогу к железнодорожному переезду и, встав около настила из шпал, объявил, что под ними и находятся те самые Царские останки. При сём присутствовал и Ермаков. «От этой басни, – пишет Мурзин, – Ермаков едва не расхохотался. Мостик на этом месте был знаком ему с детства – шаткий, полуразрушенный (Сухоруков-чекист тоже знал о том, что мостик существовал раньше; он писал: «Недалеко была мочажина, настланная шпалами в виде моста». – А.Г.). Теперь на его месте лежали ровно уложенные шпалы, вокруг – свежие следы работ. И он “по глупости” громко усомнился: “Я же в ту ночь следом за вами ехал и никого тут не видел”. Юровский глянул на него с сочувствием: “Ты у нас главный, вот дай я тебя на этом историческом месте и сфотографирую”. И сфотографировал. И весь “узкий круг” товарищей тоже. На том и уговорились: хранить это место в тайне. И Ермаков хранил долгие годы. Однако убеждения своего не изменил, твёрдо сказав нам мартовским днём 1952 года: захоронение в этом месте Юровский производил в 1919-м».

Можно согласиться с теми, кто утверждает, что сведения, идущие от Ермакова, ложны, что никаких тел он не сжёг и ничего не закапывал в болоте. Но тогда нужно обратить внимание и попробовать понять, почему Ермаков продолжал настаивать на своей версии, несмотря на то что он в компании большевистских палачей запечатлен на месте захоронения Царской Семьи. Соловьёв объясняет это только личными отрицательными свойствами Ермакова вместо того, чтобы вразумительно и логично попытаться ответить на естественно возникающий вопрос: какой резон самому Ермакову был в этом вранье. Когда он приписывает себе первенство в убийстве Царя, это вполне объяснимо тщеславными побуждениями. А в случае с мостиком, если там на самом деле погребена Царская Семья, о чём Ермаков как участник знает, чем можно объяснить тогда его упорство в отстаивании своей, заведомо лживой, версии, которая не сулит ему никаких благ, ничего, кроме неприятностей. Или он советской властью определён был на роль лжесвидетеля? Таковое исключить, конечно, нельзя, но нельзя также и утверждать определённо, не имея к тому неоспоримых доказательств.

То, что могила на Коптяковской дороге могла быть организована после падения власти Колчака, тоже вполне вероятно. Тем более что время, в отличие от июльской суматохи, было спокойное. Чекисты «порядок» навели, население затаилось в страхе (местные жители деревни Коптяки так были напуганы, что, как пишет В.А. Солоухин, уже в постперестроечное время ему с трудом удалось найти древнего деда, который согласился отвезти его на Ганину Яму, а меня, когда я там побывал в 1976 году, предупредили, что о Царской Семье даже заикаться нельзя – тут же сдадут), домик на переезде № 184 был необитаем: путевого сторожа Лобухина увезли в ЧК сразу же, как большевики вернулись в Екатеринбург, где он, естественно, сгинул. Видимо, Юровский вспомнил ему июльскую ночь 1918 года, коробок с бочкой и тёс из городьбы.

Возможности повторного захоронения придерживаются многие, кто не принимает за достоверный факт тот вердикт, который вынесен был Генеральной прокуратурой. В январе 1998 года от имени Зарубежной комиссии в адрес президента Б.Н. Ельцина