Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи - Андрей Кириллович Голицын

А для прокурора-криминалиста Соловьёва «фото на мостике» явилось весомым аргументом в его расследовании уголовного дела, завершая которое он писал: «Объективность сведений, приведённых Юровским, подтверждается фотодокументами. В настоящее время в распоряжении следствия имеются фотографии из подлинного дела Соколова Н.А., на которых изображены: мостик из шпал у переезда № 184. На другом снимке – участник расстрела и захоронения Ермаков П.З. на том же мостике. Следствие располагает фотоснимком, сделанным одновременно со съёмкой П.З. Ермакова. На снимке изображена группа из 13 человек, которые сидят и стоят на покрытии из шпал. Подписи на снимках с изображением Ермакова и членов “комиссии” свидетельствуют о том, что они находятся на месте погребения семьи Романовых (почему «свидетельствуют», этого Соловьёв не объясняет. – А.Г.). Изучение фотографии показало, что она сделана летом 1924 года» (Приложение 15).

История, завершающая расправу в подвале Ипатьевского особняка, в повествованиях Ермакова выглядит несколько иначе. «Около часу ночи, – писал он, – автомобиль с трупами направился через Верх-Исетск по направлению дороги Коптяки, где мною было выбрано место для закрытия трупов, но я заранее учёл момент, что зарывать не следует, ибо я не один, а со мной есть ещё товарищи. Я вообще мало кому мог доверять это дело и тем паче, что я отвечал за всё, что я заранее решил их сжечь, но не давая никому намёка сразу, то я сказал, мы их спустим в шахту. Я велел всех раздеть, чтобы одежду сжечь… когда стали снимать с них платья, то у самой и дочерей были найдены медальоны, в которые вставлена голова Распутина, дальше под платьем на теле были особо приспособленные лифики двойные, подложена внутри материала вата и где были уложены драгоценные камни и простёжено. Всё это было передано члену Урал-совета Юровскому. Что там было, я вообще не поинтересовался на месте, ибо было некогда, одежду тут же сжёг, а трупы отнесли около 50 метров и спустили в шахту, она

была неглубокая, около 6 сажень, ибо все эти шахты я хорошо знаю для того, чтобы можно было вытащить для дальнейшей операции с ними (Юровский в «Исповеди», вопреки тому, что утверждает в «Записке» Покровский, тоже упоминает о том, что шахта приготовлена была для временного использования. – А.Г.), всё это я проделал, чтобы скрыть следы от своих лишних присутствующих товарищей. Это место находилось совсем в стороне от дороги около 3 вёрст».

Рассказ Ермакова неожиданным образом получил продолжение в 1997 году, когда газета «Комсомольская правда» напечатала обращение журналиста А. Мурзина к Святейшему Патриарху Алексию II, в котором он, в частности, писал: «Случилось в моей жизни так, что, ещё будучи студентом отделения журналистики Уральского университета Екатеринбурга (тогда Свердловска), я встречался в 1952 году с действительным убийцей Николая II – с Петром Захаровичем Ермаковым. Пишу лишь о себе, потому что организовавший ту встречу мой университетский друг С.М. Бетёв, впоследствии известный на Урале писатель, к сожалению, скончался в 1990 году. С тех пор я остаюсь единственным свидетелем и исследователем всего того, что рассказал тогда П.З. Ермаков, в том числе и о существовании некой “тайной могилы”, которую он обещал, но не успел нам показать».

С Ермаковым Мурзин познакомился уже на последних днях его земного присутствия. Перед ним, как пишет Мурзин, сидел «болезненно жёлтый, обиженный, ничем не отмеченный родной властью за свой “подвиг”, всеми презираемый и забытый, не примечаемый даже в обкоме партии». О том, что любимая рабоче-крестьянская власть убийцу Царя никаким почётом не удостоила, заметил ещё в 1991 году историк О. Платонов и в своём исследовании «Убийство Царской Семьи» написал: «Был он, если судить по воспоминаниям, очень тщеславный и падкий на славу и похвалу. Любил, чтобы его отличали и награждали. Но вот что меня удивило: за такие “большие заслуги” он не был награждён орденами и медалями. Я посмотрел его личное дело – правительственных наград у него нет». Конечно, у Ермакова таковая «несправедливость» не могла не вызвать болезненного раздражения и озлобления на весь мир. Отсюда и непомерные претензии на своё первенство в цареубийстве, в чём он, может быть, искренне был убеждён и что считал звёздным часом всей своей жизни. «Он сидел, – пишет Мурзин, – за столом с водкой и пельменями. И обрушивал на нас, студентов журфака, свой оглушительный рассказ, свою кровавую правду, которую не пожелал уносить в могилу». Рассказ Ермакова, который приводит Мурзин, конечно, сильно разнится со всем тем, что принято прокурором-криминалистом как факт, установленный на основании «изучения исторических материалов и выполненных экспертных исследований».

То, что тщеславие присутствует во всей кровавой «одиссее» Ермакова, украшенной его же непомерным самовозвеличиванием, спору нет. Но прокурор-криминалист исключает его из круга свидетелей не за тщеславную амбициозность – это ясно. Соловьёв, по понятным причинам, категорично не желает беспристрастно и внимательно проанализировать все ермаковские «фантазии» с тем, чтобы прямой вымысел был отделён от того, что наводит на размышления и требует исследования.

А в повествованиях Ермакова есть факты, подтверждённые другими свидетелями, свидетелями, которые у прокурора-криминалиста доверием пользуются, но которые, между тем, уличают во лжи создателя официальной версии. Ермаков, например, уверенно заявляет, что Юровский из Ипатьевского дома с трупами не уезжал. Трупы на Ганину Яму увозили он, Ермаков, и Медведев-Кудрин. Кудрин в свою очередь оставил воспоминания, написанные уже в 60-е годы, фрагмент из которых Соловьёв приводит в своём прокурорском расследовании, но приводит отрывок, который смущения не вносит, а видимость объективного подхода к делу создаёт. Медведев-Кудрин на самом деле для Соловьёва свидетель обличающий. Его рассказ подтверждает то, что говорит Ермаков, и в то же время уязвляет во лжи автора «Записки Юровского». «Солдаты ушли мыть полы, – пишет Медведев-Кудрин. – Спускаюсь к грузовику, ещё раз пересчитываю трупы – все одиннадцать на месте, – закрываю их свободным концом сукна. Ермаков садится к шофёру, в кузов залезают несколько человек из охраны с винтовками. Машина трогается с места, выезжает за досчатые ворота внешнего забора, поворачивает направо и по Вознесенскому переулку через спящий город везёт останки Романовых за город. За Верх-Исетском в нескольких верстах от деревни Коптяки машина остановилась на большой поляне. Развели костёр. Ермаков выслал красноармейцев на дорогу, чтобы никого не пропускали (если верить Юровскому, то расстрельную команду на шахте встретили заночевавшие там крестьяне. – А.Г.). Стали бросать в костёр окровавленную одежду (у Покровского раздеванием трупов и сжиганием одежды руководил Юровский. – А.Г.). На дороге затарахтела машина. Подъехал Юровский с Голощёкиным на легковой машине» (о приезде Юровского и Голощёкина на Ганину Яму упоминает также Мейер. – А.Г.).

То, что