Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в. - Наталья Юрьевна Сухова

лекторах – носителях языков, но осуществить это на практике оказалось не так просто: если в столице и Киеве можно было найти носителей трех европейских языков, то удаленная Казань и провинциальный Сергиев Посад оказались в затруднительном положении.

Несмотря на все сложности, Советам духовных академий удалось в ближайшие сроки заместить большую часть вакантных кафедр и наладить учебный процесс в преобразованных академиях. Однако это было экстремальным решением вопроса и проводилось оно старыми – «универсальными» – методами. Новые задачи, поставленные перед академиями, требовали иного подхода: универсализм должен был смениться специальной подготовкой и специальными знаниями[495]. Поэтому следовало озаботиться подготовкой лучших выпускников к профессорской деятельности в самих академиях и обеспечить им возможность научного роста, для остальных же выпускников построить систему распределения по духовно-учебным местам, с учетом их специализации.

Введением института приват-доцентов новый Устав попытался исправить серьезный недостаток дореформенных академий: определение преподавателей академии «со школьной скамьи» (§ 50, 55–58). По смыслу Устава, приват-доценты не были штатными преподавателями, не занимали кафедры, но могли по собственному усмотрению избрать предмет своих чтений, по программе, утвержденной начальством академии. За свой труд они получали вознаграждение из особой, положенной на то суммы[496]. Сама идея приват-доцентуры, заимствованная у западных университетов, имела двоякую цель: 1) чтение выделенных разделов того или иного предмета, с целью их более подробного изучения; 2) возможность начинающим преподавателям набраться опыта под руководством опытных коллег, а начальству – видеть на деле способных преподавателей для замещения штатных кафедр[497]. Попытки использовать приват-доцентов для углубленного чтения отдельных разделов наук предпринимала лишь СПбДА, в первые годы действия Устава 1869 г.[498], остальные академии эту возможность не использовали[499]. Когда возникли проблемы с замещением вакантных кафедр, Советам академий было разрешено допускать приват-доцентов к чтению лекций по штатным кафедрам[500].

Таким образом, уставные компромиссы дали возможность свидетельствовать в конце «переходного» периода о том, что, несмотря на «значительное число вакантных профессорских кафедр (14 – С. Н.)», «лекции читались в академиях по всем предметам академического курса, за исключением только метафизики в СПбДА и русского языка со славянскими наречиями в КДА и КазДА»[501]. Но приват-доцентура не смогла стать системой подготовки преподавательских кадров, а постепенно превращалась в ступень «и.д. доцента» для лиц, не имеющих магистерской степени.

Новый Устав предполагал активную творческую деятельность всех преподавателей духовных академий, давая в этом широкую свободу: от преподавателя не требовалось программы перед началом чтений, но лишь итоговый отчет о прочитанном. Таким образом, каждый преподаватель-специалист мог сам планировать структуру читаемого им курса, последовательность разделов, рассматриваемые источники, рекомендуемые и критикуемые научные сочинения. Делая акцент на специализации преподавателей, Устав именно их считал наиболее компетентными в вопросах своего предмета. При этом Устав настаивал на повышении научного уровня преподавателя-специалиста, введении последних достижений научной деятельности в учебный процесс. Конкретных рекомендаций не давалось, каждый мог действовать по своему усмотрению. Над лекциями работали много все, но по-разному: некоторые читали по-старому принципу, стараясь сохранить фундаментальность и последовательность, но большинство пыталось построить курсы по-новому, излагая преимущественно вопросы, неоднозначно трактуемые в науке. Научно активные преподаватели уделяли значительное внимание темам, которыми занимались в своих научных изысканиях. Но при этом приходилось приносить в жертву полноту и целостность читаемого курса: в первые годы действия Устава эта проблема лишь давала о себе знать, но в дальнейшем она встала со всей остротой. Фундаментальные учебные пособия не могли быть созданы в скором времени, и было принято решение о литографировании лекций, облегчающем труд студентов и дающим возможность подготовки к экзамену в течение учебного года[502].

При преобразовании КазДА возник вопрос о судьбе миссионерских отделений: миссионерская деятельность в Поволжье и Сибири ставилась под угрозу. Корпорация КазДА и архиепископ Антоний (Амфитеатров) искали спасение в уставном § 115, дозволяющем Совету, с разрешения Синода, «в случае нужды вводить и новые предметы в состав академического курса». Окончательно решил дело указ Святейшего Синода от 24 июня 1870 г. за № 1408: особое миссионерское отделение было ликвидировано, но миссионерские предметы оставлялись в качестве необязательных. Студенты, слушающие миссионерские предметы, не могли специализироваться по ним на выпускном курсе; преподаватели этих наук, не принадлежа ни к какому отделению, не имели своего представительства в Совете академии[503]. Тем не менее интерес к миссионерскому делу в эти годы не только не упал, но даже возрос, особенно в поволжских епархиях. Требовалось более основательное изучение источников и истории мусульманства и буддизма, знание современного состояния их вероучений, новые методики практического ведения миссии. Акцент был перенесен на внеакадемическую деятельность, прежде всего на работу Братства святого Гурия, учрежденного в Казани в 1867 г. и к моменту проведения реформы духовных академий набравшего силу. К Братству была присоединена Центральная крещено-татарская школа, учрежденная еще в 1864 г., Учительская семинария, учрежденная в 1872 г., переводческая комиссия, учрежденная в 1875 г. Инициатором, организатором и вдохновителем православно-просветительской деятельности среди инородцев был бывший профессор КазДА Н.И. Ильминский, при решении вопросов, связанных с миссией среди раскольников, привлекался профессор-расколовед КазДА Н.И. Ивановский. Но необходимость в систематическом научном и учебном развитии миссионерских направлений, которое можно было осуществить лишь в стенах высшей духовной школы, ощущалась весьма остро.

Полное исключение из состава духовных академий физико-математических наук вызвало серьезные споры в годы проведения реформы 1869 г. Аргументы «педагогические» были сняты: проблема подготовки преподавателей математики и естественных наук для семинарий и духовных училищ, хотя и не сразу, но была разрешена[504]. Но многих членов корпораций волновала проблема апологетическая. Наиболее горячая защита этого направления была предпринята МДА, причем академия не оставила этих хлопот и после утверждения окончательного варианта Устава. Личное ходатайство перед Синодом профессора Д.Ф. Голубинского, поддержанное Советом МДА, ректором протоиереем А.В. Горским и святителем Иннокентием, позволило, на основании уставного § 115, учредить, лишь для МДА, внештатную кафедру научно-естественной апологетики». Выдержать современный уровень бурно развивающихся естественных и математических наук одному профессору, без связи с университетами, вряд ли было возможно. Но размышления Д.Ф. Голубинского о премудрости и благодати Божией в устроении мира, начитанность в святоотеческих трудах вносили немалый вклад в образование студентов МДА[505].

Дмитрий Феодорович Голубинский, профессор МДА

В других академиях предпринимались лишь отдельные попытки расширения студенческих знаний в естественно-научной области: ректор СПбДА протоиерей И.Л. Янышев приглашал в Академию «немецкого ученого естествоведа с превосходным микроскопом», лекции которого вызвали немалый интерес у студентов[506].

Наибольшую учебную проблему при введении Устава 1869 г. представляли занятия выпускного курса. Первый опыт четвертого курса в условиях нового Устава (в СПбДА и КДА – в 1870/71 уч.г., а в МДА и КазДА – в 1871/72 уч.г.) не был показательным, ибо