Мысли и изречения древних с указанием источника - Константин Душенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Письма к Луцилию», 24, 20–21 (141, с.47)
Только люди бывают так неразумны и даже безумны, что некоторых заставляет умереть страх смерти.
«Письма к Луцилию», 24, 23 (141, с.47)
Мудрый и мужественный должен не убегать из жизни, а уходить. И прежде всего нужно избегать той страсти, которой охвачены столь многие, – сладострастной жажды смерти. Ибо помимо прочих душевных склонностей есть (...) еще и безотчетная склонность к смерти, и ей нередко поддаются люди благородные и сильные духом, но нередко также и ленивые и праздные. Первые презирают жизнь, вторым она в тягость.
«Письма к Луцилию», 24, 25 (141, с.47–48)
Все, в чем мы нуждаемся, или стоит дешево, или ничего не стоит.
«Письма к Луцилию», 25, 4 (141, с.48)
Гнет возраста чувствует только тело, а не душа, и состарились одни лишь пороки и то, что им способствует.
«Письма к Луцилию», 26, 2 (141, с.49)
«Размышляй о смерти!» – Кто говорит так, тот велит нам размышлять о свободе. Кто научился смерти, тот разучился быть рабом. Он выше всякой власти и уж наверное вне всякой власти.
«Письма к Луцилию», 26, 10 (141, с.50)
Совершенство духа нельзя ни взять взаймы, ни купить, а если бы оно и продавалось, все равно, я думаю, не нашлось бы покупателя. Зато низость покупается ежедневно.
«Письма к Луцилию», 27, 8 (141, с.52)
Странно ли, что тебе нет никакой пользы от странствий, если ты повсюду таскаешь самого себя? (Со ссылкой на Сократа.)
«Письма к Луцилию», 28, 2 (141, с.52)
Насколько выше была б ему цена, если б толпа ценила его пониже.
«Письма к Луцилию», 29, 8 (141, с.54)
Передышками нельзя пренебрегать: тяжелобольным временное улучшение заменяет здоровье.
«Письма к Луцилию», 29, 8 (141, с.54)
Не смей пересчитывать всех, кто тебе страшен. (...) К твоей смерти доступ открыт только одному, сколько бы врагов тебе ни угрожало.
«Письма к Луцилию», 29, 9 (141, с.54)
Только низким путем можно снискать любовь низких.
«Письма к Луцилию», 29, 10 (141, с.55)
По-моему, умирая, человек мужественнее, чем перед смертью. Когда смерть пришла, она и невежде дает силу духа не бежать от неизбежного.
«Письма к Луцилию», 30, 8 (141, с.56)
Кто не хочет умирать, тот не хотел жить. Ибо жизнь дана нам под условием смерти и сама есть лишь путь к ней.
«Письма к Луцилию», 30, 10 (141, с.56)
Мы боимся не смерти, а мыслей о смерти – ведь от самой смерти мы всегда в двух шагах.
«Письма к Луцилию», 30, 17 (141, с.57)
Стыдно человеку, который одолел самые высокие вершины, обременять богов. Что нужды в молитвах? Сделай сам себя счастливым!
«Письма к Луцилию», 31, 5 (141, с.58)
Из тесного угла можно вознестись к небу – только воспрянь.
«Письма к Луцилию», 31, 11 (141, с.59)
Жизнь наша коротка, и сами мы еще больше сокращаем ее своим непостоянством, каждый раз начиная жить наново. Мы дробим ее на мелкие части и рвем в клочки.
«Письма к Луцилию», 32, 2 (141, с.60)
Где что-нибудь выдается и бросается в глаза, там не все ровно. (...) (У) величайших людей (...) каждая черта в произведении так сплетена с другою, что невозможно что-либо изъять, не разрушив целого.
«Письма к Луцилию», 33, 1, 5 (141, с.60–61)
Не та красива, у которой хвалят руку или ногу, а та, у кого весь облик не позволит восхищаться отдельными чертами.
«Письма к Луцилию», 33, 5 (141, с.61)
Одно дело помнить, другое знать! (...) Знать – это значит делать и по-своему, (...) не оглядываясь всякий раз на учителя. (...) Не становись второю книгой!
«Письма к Луцилию», 33, 8–9 (141, с.61–62)
Идущий следом за другим ничего не найдет, потому что не ищет.
«Письма к Луцилию», 33, 10 (141, с.62)
Истина открыта для всех, ею никто не завладел.
«Письма к Луцилию», 33, 10 (141, с.62)
Говорят, что начало – это уже полдела; то же относится и к нашей душе: желание стать добродетельными – полпути к добродетели.
«Письма к Луцилию», 34, 3 (141, с.62)
Дружба приносит только пользу, а любовь иногда и вред.
«Письма к Луцилию», 35, 1 (141, с.63)
Ни младенцы, ни дети, ни повредившиеся в уме смерти не боятся – и позор тем, кому разум не дает такой же безмятежности, какую дарует глупость.
«Письма к Луцилию», 36, 12 (141, с.65)
В пространных рассуждениях, написанных заранее и прочитанных при народе, шуму много, а доверительности нет. Философия – это добрый совет, а давать советы во всеуслышанье никто не станет.
«Письма к Луцилию», 38, 1 (141, с.66)
Великая душа пренебрегает великим и предпочитает умеренное чрезмерному.
«Письма к Луцилию», 39, 4 (141, с.67)
Нет несчастнее зашедших так далеко, что прежде излишнее становится для них необходимым.
«Письма к Луцилию», 39, 6 (141, с.67)
Нет лекарства для того, у кого пороки стали нравами.
«Письма к Луцилию», 39, 6 (141, с.67)
В речах перед народом нет ни слова истины: их цель – взбудоражить толпу, мгновенно увлечь неискушенный слух, они уносятся, не давая над собою подумать.
«Письма к Луцилию», 40, 4 (141, с.68)
Пусть оратор (...) говорит не быстрей и не больше, чем могут выдержать уши.
«Письма к Луцилию», 40, 8 (141, с.69)
Многим не хватает только благосклонности судьбы, чтобы сравняться жестокостью, и честолюбием, и жаждой роскоши с самыми худшими. Дай им силы на все, чего они хотят, и ты узнаешь, что хочется им того же.
«Письма к Луцилию», 42, 4 (141, с.72)
Мы считаем купленным лишь приобретенное за деньги, а на что тратим самих себя, то зовем даровым (...) Всякий ценит самого себя дешевле всего.
«Письма к Луцилию», 42, 7 (141, с.72)
Кто сохранил себя, тот ничего не потерял, но многим ли удается сохранить себя?
«Письма к Луцилию», 42, 10 (141, с.72)
Мы живем так, что внезапно увидеть нас – значит поймать с поличным.
«Письма к Луцилию», 43, 4 (141, с.73)
Все, если взглянуть на изначальное происхождение, ведут род от богов.
«Письма к Луцилию», 44, 1 (141, с.73)
За всеми нами одинаковое число поколений, происхожденье всякого лежит за пределами памяти.
«Письма к Луцилию», 44, 4 (141, с.74)
Нет царя, что не произошел бы от раба, и нет раба не царского рода. (Со ссылкой на Платона.)
«Письма к Луцилию», 44, 4 (141, с.74)
Одной молитвой опровергаем другую. Желания у нас в разладе с желаниями.
«Письма к Луцилию», 45, 6 (141, с.75)
Жизнь любого занята завтрашним днем. (...) Люди не живут, а собираются жить.
«Письма к Луцилию», 45, 12–13 (141, с.76)
Мы лжем и без причин, по одной привычке.
«Письма к Луцилию», 46, 3 (141, с.77)
Обходись со стоящими ниже так, как ты хотел бы, чтобы с тобою обходились стоящие выше.
«Письма к Луцилию», 47, 11 (141, с.78)
Нет рабства позорнее добровольного.
«Письма к Луцилию», 47, 17 (141, с.79)
Любовь не уживается со страхом.
«Письма к Луцилию», 47, 18 (141, с.79)
Цари забывают, как сильны они сами и как слабы другие, и чуть что – распаляются гневом, словно от обиды. (...) Для того и нужна им обида, чтобы кому-нибудь повредить.
«Письма к Луцилию», 47, 20 (141, с.79)
Разве что-нибудь было не «совсем недавно»? Совсем недавно я был мальчиком и сидел у философа Сотиона, совсем недавно начал вести дела в суде, совсем недавно потерял к этому охоту, а там и силы. Безмерна скоротечность времени, и ясней всего это видно, когда оглядываешься назад. Взгляд, прикованный к настоящему, время обманывает, ускользая при своей быстроте легко и плавно. (...) Минувшее пребывает в одном месте, равно обозримое, единое и недвижное, и все падает в его глубину.
«Письма к Луцилию», 49, 2–3 (141, с.82)
Ты заблуждаешься, полагая, что только в морском плавании жизнь отделена от смерти тонкою преградой: повсюду грань между ними столь же ничтожна. Не везде смерть видна так близко, но везде она стоит так же близко.
«Письма к Луцилию», 49, 11 (141, с.83)
Что ты веселишься, если тебя хвалят люди, которых сам ты не можешь похвалить?
«Письма к Луцилию», 52, 11 (141, с.88)
Рассказывать сны – дело бодрствующего; признать свои пороки – признак выздоровления.
«Письма к Луцилию», 53, 8 (141, с.90)
Мы думаем, будто смерть будет впереди, а она и будет, и была. То, что было до нас, – та же смерть.
«Письма к Луцилию», 54, 5 (141, с.91)
Изнеженность обрекла нас на бессилие, мы не можем делать то, чего долго не хотели делать.
«Письма к Луцилию», 55, 1 (141, с.92)
Постоянство и упорство в своем намерении – вещи такие замечательные, что и упорная лень внушает уважение.
«Письма к Луцилию», 55, 5 (141, с.92)
Голос мешает больше, чем шум, потому что отвлекает душу, тогда как шум только наполняет слух и бьет по ушам.
«Письма к Луцилию», 56, 4 (141, с.94)
Взгляни на него: (...) он ворочается с боку на бок, стараясь (...) поймать хоть легкую дрему, и, ничего не слыша, жалуется, будто слышит. Какая тут, по-твоему, причина? Шум у него в душе: ее нужно утихомирить, в ней надо унять распрю; нельзя считать ее спокойной только потому, что тело лежит неподвижно.
