Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II - Рудольф Георгиевич Бармин

связи с учением Маркса у Ленина есть и суждения, которые заставляют усомниться в искренности его слов о беспредельной верности марксизму. Вдумаемся, например, в такие его суждения, как: «Мы думаем, что для русских социалистов особенно необходима самостоятельная разработка теории Маркса, ибо эта теория дает лишь общие руководящие положения» (Ленин. ПСС. Т. 4. С. 184). Не заявка ли это на национальное прочтение марксизма? Да иначе и быть не могло! О чем свидетельствуют советы Ленина приезжавшим в Женеву партийным функционерам? «Начинайте ваше знакомство с “Набата” (издававшийся Ткачевым журнал в Европе. — Б.), “Общины” (журнал под редакцией С. Нечаева. — Б.) и “Колокола”. Это будет основательно и даст вам огромные знания» (Ленин и рус. общ. — полит. мысль… С. 194). Бонч-Бруевич вспоминает, что Ленин говорил о Ткачеве как авторе, который «был ближе других к нашей точке зрения» (указ. соч., с. 194). Эта духовная близость, а точнее, полнейшая зависимость от Ткачева сквозит с каждой страницы «Что делать?» — манифеста революционной деятельности Ленина, который буквально повторяет своего духовного наставника в вопросах о роли революционной интеллигенции в обществе, необходимости создания ею партии политического переворота, внесения этой партией революционного сознания в пролетарские массы, неспособности рабочих выработать революционное сознание и т. д. Вот некоторые принципы этого ленинского манифеста, которым он был верен до конца своих дней:

• «…исключительно собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское» (Ленин. ПСС. Т. 6. С. 30);

• «…классовое политическое сознание может быть принесено рабочему только извне, то есть извне экономической борьбы» (указ. соч., с. 79);

• «…эта организация (партия революционеров. — Б.) необходимо должна быть не очень широкой и возможно более конспиративной» (указ. соч., с. 112);

• «…основной наш грех в организационном отношении — что мы своим кустарничеством уронили престиж революционера на Руси» (указ. соч., с. 127);

• «…та превосходная организация, которая была у революционеров 70-х годов и которая нам всем должна бы была служить образцом, создана… землевольцами» (указ. соч., с. 135);

• «…блестящая плеяда революционеров 70-х годов» (указ. соч., с. 25).

Революционер, по которому тоскует Ленин, — это прежде всего революционер-террорист-заговорщик эпохи 60–80-х годов ХIХ века. Вот, например, Нечаев, выразитель морали «блестящей плеяды революционеров 70-х годов»: «Нравственно все, что способствует торжеству революции» (Антонов. Революционное народ-во… С. 86). Тождественные взгляды на коммунистическую нравственность высказал спустя полвека и Ленин: «Наша нравственность подчинена интересам классовой борьбы пролетариата» (Ленин. ПСС. Т. 41. С. 309). Еще раньше подобная точка зрения, утверждающая избирательный принцип к морали и законам, восторжествовала на Первом учредительном съезде большевистской партии в 1903 году. Баталии разгорелись вокруг параграфа № 2 программы партии: «Всеобщее, равное и прямое избирательное право при выборах как в законодательное собрание, так и во все местные органы самоуправления для всех граждан и гражданок, достигших 20 лет; тайное голосование при выборах, право каждого избирателя быть избранным во все представительные учреждения» (Второй съезд РСДРП. Протоколы. М., 1959. С. 180). Делегат Посадовский: «Мы не сходимся по следующему основному вопросу: нужно ли подчинить нашу будущую политику тем или другим основным демократическим принципам, признав за ними абсолютную ценность, или же все демократические принципы должны быть подчинены исключительно выгодам нашей партии? Я решительно высказываюсь за последнее. Нет ничего такого среди демократических принципов, чего мы не должны были бы подчинить выгодам нашей партии. Как партия революционеров, к своей конечной цели — социальной революции, — мы исключительно с точки зрения выгоды нашей партии должны относиться к демократическим принципам. Если то или иное требование будет невыгодно нам, мы его не будем вводить». Делегат Плеханов: «Вполне присоединяюсь к словам Посадовского… успех революции — высший закон… Гипотетически мыслим случай, когда мы, социал-демократы, высказались бы против всеобщего избирательного права… а если бы выборы оказались неудачными, то нам нужно было бы стараться разогнать его (парламент. — Б.) не через два года, а если можно, то через две недели» (указ. соч., с. 181–182). В итоге параграф № 2 был принят 22 голосами против 14 (указ. соч., с. 182) — с чисто факультативным условием: если выборы будут выгодны для партии, то она их признает. Если нет — не признает. Внешне — партия за демократию, а в действительности — ее гробовщик. И это политическое лицемерие было заложено большевиками с первых дней их организационного оформления, став их визитной карточкой всех лет существования. Примечательна и реплика столпа российской социал-демократии Плеханова, засвидетельствовавшая идейную зыбкость между землевольцами и народовольцами. Забыты были все «наши разногласия» двадцатилетней давности, все филиппики против народовольческой ереси. Если интересы классовой борьбы подсказывают коноводам пролетариата пренебречь моралью и законами, уничтожить всех сомневающихся в законности и справедливости их претензий на мировой престол — они уничтожаются. О призывах Плеханова 1903 года в январе 1918 года вспомнил Ленин, и неугодное ему Учредительное собрание не просуществовало и суток, будучи разогнанным большевиками.

Заслуживает внимания и другая формула нравственности моралиста Ленина: «Коммунистическая нравственность это та… которая объединяет трудящихся против всякой эксплуатации, против всякой мелкой собственности, ибо мелкая собственность дает в руки одного класса то, что создано трудом всего общества» (Ленин. ПСС. Т. 41. С. 311). Согласно таким представлениям о нравственности, весь урожай, выращенный крестьянином на своем участке, должен быть сдан государству, ибо выращен всем обществом. Вот такая нравственность, вот такие представления о политэкономии, достойные обитателей известной чеховской палаты! Исходя из этих ленинских представлений, с крестьянином так и поступали, выгребая у него все выращенное египетским трудом, выжигая из него мелкого собственника, вековые навыки хлебороба, пока не довели его до состояния иждивенца-вырожденца.

Вступив на путь политической борьбы с самодержавием в начале 90-х годов, Ленин немало вылил на народников метафизической желчи, хотя, как показала его дальнейшая революционная практика, он никогда не покидал их исходных теоретических позиций. И начатая им в середине 90-х годов деятельность по организации социал-демократического движения в России вскоре совершенно естественно облеклась в народовольческую оболочку. Лавров, патриарх народнической мысли, внесший немалую лепту в формирование народовольцев-террористов и пристально наблюдавший с далекого Запада за ходом революционного движения в России, прозорливо подметил еще в 1895 году подобную метаморфозу: «Социализм, как осознанная рабочими классовая борьба труда с капиталом, есть основное историческое явление нашего времени… торжество социализма, его победа может быть делом лишь самих рабочих… в условиях абсолютизма необходимо объединение всех революционных сил, и в этом случае социал-демократы фактически примут программу своих противников, народовольцев, как бы они себя ни называли. Разница во взглядах на общину, на судьбы капитализма в России, на экономический материализм суть частности» (Исторические записки. № 110. М.: Наука, 1984. С. 226). Такое вскоре и