Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II - Рудольф Георгиевич Бармин

в чем и преуспели — в раболепии и доносительстве, взяточничестве и пьянстве, жестокосердии и равнодушии ко всем и ко всему. И кому мы всем этим обязаны? После ХХ съезда КПСС все грехи стали валить на Сталина. Но Сталин был только логическим следствием системы, заложенной еще Лениным и его окружением, в том числе и самим Сталиным. Чтобы убедиться в этом, достаточно беглого взгляда на историю возникновения и развития большевистской партии. Вот основные вехи становления этого политического чудовища. Год 1903 — зарождение в лоне РСДРП. Но Ленина не устраивает «сожительство» с меньшевиками, с такими общепризнанными теоретиками и практиками рабочего движения, как Плеханов, Аксельрод, Мартов и другие, рядом с которыми его теоретические и практические изыски выглядят, по сути, более реакционными, чем революционными. Прекрасно понимая, что в лоне единой политической организации, объединяющей большевиков и меньшевиков, ему никогда не удастся реализовать свои социалистические утопии, он идет на раскол. По инициативе его и его сторонников весной 1905 года созывается III съезд РСДРП в целях создания карманной партии, всецело ориентирующейся на своего вождя. Тезис Луначарского «Нам нужно одно: власть партии над отдельными членами» (III съезд РСДРП. Протоколы. М., 1959. С. 103) предельно четко фиксирует мотив раскольнических амбиций Ленина. И хотя Луначарский оговаривается, что партия будет контролировать выбранных вождей (указ. соч., с. 103), эту оговорку необходимо рассматривать как типичный демагогический трюк, рассчитанный на легковерных, малограмотных и политически неискушенных членов партии.

Следующим вехообразным шагом нарушения партийной дисциплины со стороны Ленина (который, необходимо отметить, очень часто любил разглагольствовать о соблюдении дисциплины в рядах своей карманной партии) было игнорирование постановления IV съезда РСДРП о запрещении партизанских выступлений как дискредитировавших партию и революционное движение в целом. Вопреки воле IV съезда большевики по инициативе Ленина проводят в Таммерфорсе в ноябре 1906 года конференцию военных и боевых организаций РСДРП, на которой террористическая деятельность узаконивается (ВКП(б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. ОГИЗ ГОСПОЛИТИЗДАТ, 1941. Ч. 1. С. 94).

Апофеозом раскольнической тактики Ленина стала Шестая (Пражская) конференция РСДРП в январе 1912 года, положившая начало самостоятельному существованию партии большевиков. Так в социал-демократическом движении России возникает заговорщическая фракция, для подавляющего большинства членов которой характерны очень низкий порог критичности, фетишистская форма сознания, рабская покорность своим неведомым вождям ради реализации заманчивых социальных утопий. Добровольное подчинение партийным инстанциям всякого уровня оправдывалось подпольными условиями существования партии. Но эти же условия ткали вокруг каждого участника подпольной борьбы определенный романтический флер его сопричастности чему-то необычному, что компенсировало в определенной мере необходимость подчинения суровой партийной дисциплине. Острота же социальных конфликтов, раздиравших Россию начала ХХ века, свидетельствовала о непрочности самодержавия, о временности тягот подпольного существования.

С автономизацией существования большевистской партии актуализируется старая народовольческая идея (вернее, Ткачева, большим почитателем которого был Ленин) захвата власти партией за спиной народа, хотя и с его помощью. Если к этому прибавить, что сама партия была построена на основе принципа централизма — подчинения нижестоящей парторганизации вышестоящей и с момента зарождения революционного народничества в России леворадикальной партии отводилась роль демиурга социалистического переустройства общества, то становятся вполне видимы истоки командно-административной системы, спеленавшей наше общество, критики которой почему-то ищут эти истоки на рубеже 20–30-х годов. Отсутствие демократии было заложено самой ленинской концепцией государственного и партийного строительства, и нет ничего более комического, чем разговоры в перестроечные годы о возрождении ленинского облика социализма, ленинской концепции социалистической демократии. Для Ленина не было более бранного слова, чем демократия (Х съезд РКП(б). Стенотчет. М., 1963. С. 391). Человек, поставивший своей целью перевернуть Россию и не гнушавшийся кровавым разбоем, ничего и не мог создать, кроме казарменного строя с пыточными камерами и принудработами.

От бурь Первой мировой войны Ленин укрывался в Швейцарии, где в 1915 году открыл, по оценкам его апологетов, гениальный закон неравномерного развития капитализма в эпоху империализма (Ленин. ПСС. Т. 26. С. ХХIV), на основании которого сделал вывод, «что возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной отдельно взятой капиталистической стране» (Ленин. ПСС. Т. 26. С. 354). Ничего гениального в этой формуле нет, ибо она является перепевом давно высказанной Герценом, Чернышевским, Ткачевым точки зрения, соответствующей «диалектике отсталости», согласно которой политически и экономически отсталой от Западной Европы, но сохранившей общину России легче перейти на более высокую ступень общественного развития — к социализму, минуя капитализм. Неравномерность же развития субъектов мировой истории, а не только капитализма, факт, известный давно до Ленина.

Среди швейцарской тиши, которая должна бы навеять бесконечное благоговение пред красотой живой природы и жизни человеческой, у российского Герострата, однако, рождаются чувства противоположного характера: одержимый бесом разрушения, он ждет не дождется, когда нависшая над Европой грозовая атмосфера разразится войной с участием России. Ибо таковая обострит все социальные противоречия в стране, еще окончательно не окрепшей после Русско-японской войны и революции 1905–1907 годов, вызовет широкое недовольство, а может быть, и широкомасштабную смуту, в омуте которой можно попытаться и власть захватить. Своими надеждами в январе 1913 года Ленин делится с Горьким: «Война Австрии с Россией была бы очень полезна для революции» («Советская Россия» 17.04.2007). Народные бедствия как следствие войны Ленина абсолютно не волнуют: он обуреваем одной мыслью — как войну использовать для захвата власти. Он бредит кровавыми фантазиями перевода мировой бойни в бойню гражданской войны и нескончаемыми войнами победившего социализма с его врагами. Он уже наяву представляет, как «победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против остального, капиталистического мира… поднимая в них восстание против капиталистов, выступая… с военной силой против эксплуататорских классов и их государств» (Ленин. ПСС. Т. 26. С. 354). Это — август 1915 года. В творчестве народовольца Ленина появляются мотивы, неизвестные старым народовольцам, — мотивы социал-империализма, которые у него год от года только крепчают.

Год спустя, июль 1916: «Не изменяя социализму, мы должны поддерживать всякое восстание против нашего главного врага, буржуазии крупных государств» (Ленин. ПСС. Т. 30. С. 30).

Сентябрь 1916 года: «Только после того как мы низвергнем, окончательно победим и экспроприируем буржуазию во всем мире, а не только в одной стране, войны станут невозможными… “Социальные” попы и оппортунисты всегда готовы мечтать о будущем мирном социализме, но они как раз тем и отличаются от революционных социал-демократов, что не хотят думать и помышлять об ожесточенной классовой борьбе и классовых войнах для осуществления этого прекрасного будущего» (указ. соч., с. 133–134). Слышишь, народ русский?! Тебя ждет прекрасное будущее — быть хворостом мировой революции! Советские коммунисты