Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II - Рудольф Георгиевич Бармин

себя, что можно было смело давать характеристику их сути. Сначала дадим слово апологетам их деятельности. Ленин: «Сущность народничества — представительство интересов… мелкого производителя, мелкого буржуа» (Ленин В. И. ПСС. Изд. 5-е. Т. 1. С. 413) или: «Народничество есть идеология (система взглядов) крестьянской демократии» (Ленин. ПСС. Т. 22. С. 304).

А. Луначарский: народники 60–70-х годов есть идеологи крестьянского социализма (Луначарский А. В. Человек нового мира. М.: Изд-во АПН, 1980. С. 216).

Было бы странным, если бы идеологические диадохи творцов советского государства смотрели на народничество иными глазами: «Народничество, идеология и движение разночинной интеллигенции, выражало интересы крестьян, разновидность крестьянской, общинной социалистической утопии» (Советский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1982. С. 871).

Революционные демократы 60-х и революционные народники 70-х годов были идеологами крестьянства (Ленинское учение о союзе рабочего класса с крестьянством. М.: Наука, 1969. С. 59).

Ш. Левин: «…народники 70-х годов были представителями крестьянского социализма» (Левин Ш. М. Очерки по истории русской общественной мысли, вторая половина ХIХ — начало XX века. Л.: Изд-во Наука, Ленинградское отд., 1974. С. 425).

Троицкий: «Идеология революционных народников по природе была мелкобуржуазной» (Троицкий. Безумство храбрых… С. 41).

Не выдерживает критики и попытка советских идеологов ставить появление народнической идеологии в прямую зависимость от существующих социально-экономических отношений. Например, А. Галактионов и П. Никандров так и утверждают: «Неразвитые общественные отношения порождали неразвитые, ошибочные теории и формы борьбы» (Галактионов А., Никандров П. История русской философии. М.: Соцэкгиз, 1961. С. 403). Но почему эти же общественные отношения у других порождали «развитые», то есть адекватные им теории, например, либеральные?! Нет объективного ответа и быть не могло. Почему? Да потому, что или сами не знали предмета своих суждений, или сознательно плели вокруг него кружева демагогии. Например, одни утверждают, что народники были идеологами крестьянского социализма. Большей чуши и придумать невозможно. Приведите мне хоть один пример, когда крестьянин времен Герцена или Чернышевского публично требовал обобществления земли и коллективной ее обработки! Нет таких примеров. Это народники-социалисты периода «народохождения» пытались навязать крестьянам эти принципы мироустроения, да еще увлечь их в антицаристские авантюры, за что и были частенько избиваемы и даже казнены. Хороши крестьяне-«социалисты», казнящие «представителей крестьянского социализма»! Да никогда русский крестьянин социализмом не болел — все это блажь русских бар, истомившихся по крепостной вотчине… И социалист-народник, в сущности, не мог представлять интересы мелкого буржуа, то есть крестьянина, как об этом глаголет «великий марксист» Ленин. Мечтой пореформенного крестьянина было иметь свой земельный участок и свободно распоряжаться плодами его. Народник же пытался через революцию обобществить всю землю с последующей коллективной обработкой ее, то есть интересы этих субъектов истории были противоположны. И потому народник никогда не мог выражать сущностных, буржуазных интересов крестьянина, идеология его не могла быть «по природе мелкобуржуазной», и мне неизвестны примеры защиты народниками парцеллярной собственности. В чем пересекались интересы народников и крестьян, так это лишь в области реализации буржуазно-демократических требований — ослаблении полицейского пресса, ликвидации крепостнических пережитков, что к социализму никакого отношения не имело. И потому длительную полемику Ленина с народниками и их якобы теоретическое преодоление с позиций марксизма необходимо оценить как типичное для него пустозвонство. А его характеристику народнической идеологии как реакционной, рассматривавшей капитализм как упадок, регресс (Ленинское учение о союзе… С. 59), необходимо отнести ко всему русскому социализму (от Герцена до Ленина и его последышей), смотревшему на капитализм теми же глазами.

Суть русского социализма в конце ХIХ века наиболее полно выразил В. Махайский, с точки зрения которого социализм есть выдумка «социалистической интеллигенции», жаждущей власти ради корыстных целей — добиться контроля над средствами производства, власти в обществе и перехода распоряжения прибылью от капиталистов к ней (Полянский Ф. Я. Социализм и современный анархизм. М.: Экономика, 1973. С. 12–13).

«Социалистическое» крестьянство

Много слов было сказано об отечественном социализме и его пионерах. А что представлял объект их интереса — современное им крестьянское общество, в котором они увидели «прирожденного крестьянина-коммуниста», прародителя общества будущего, всеобщих справедливости, братства и любви? Вот характеристика крестьянского общества середины ХIХ века, данная историком Забелиным: «…мужики дики, ибо с детства росли среди собак, кур и прочих животных. Ни добродетели, ни порока хорошо себе не представляют, ни прав, ни обязанностей не понимают, мы еще и теперь стадо» (Забелин И. Е. Дневники. Записные книжки. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2001. С. 251–252). Он же: «Страха и суеверия полон еще русский человек» (указ. соч., с. 178). Он же: «Самое слово воля понималось как худое дело» (указ. соч., с. 240), а свобода в массовом сознании понималась как «свобода пойти в кабак» (Революция и человек. М., 1996. С. 108). Во многих весях крестьяне считали, что врач не нужен им «по простоте жизни, а учитель развращает детей, отрывая от крестьянского труда» (указ. соч., с. 109).

Не менее красочную картину русского мужика оставил монархист Погодин (1826): «Взглянем на сиволапого мужика, которого вводят в рекрутское присутствие: он только взят от сохи, он смотрит на все исподлобья, — это увалень, настоящий медведь, национальный зверь наш… Удивителен русский народ, но удивителен только еще в возможности. В действительности он низок, ужасен и скотен» (Плеханов. Очерки по истории русской общественной мысли ХIХ в. С. 66–67).

В отличие от Герцена и его приверженцев, автор «Записок охотника», прочтение которых Александром II ускорило отмену крепостного права, на русского крестьянина смотрел более реалистично: «В мужике сидит прирожденный буржуй» (Овсянико-Куликовский Д. Н. Собрание сочинений. М., 1923. Т. 5. С. 22).

Содержательную характеристику русского крестьянина середины ХIХ века оставил известный поэт и образцовый хозяйственник Фет: «Нерадив русский крестьянин, равнодушен к собственному хозяйству, кроме скотины и лошади, которая у него почти член семьи: летом кормится на господских лугах и пашнях, зимой — в извозе» (Афанасий Фет. Жизнь Степановки, или лирическое хозяйство. М.: Новое литературное обозрение, 2001. С. 102–103). Фет также констатирует, что крестьянин машинное производство на селе недолюбливал: машина требовала к себе постоянного внимания, ухода, напряжения воли, сосредоточенности, то есть трудовой дисциплины, к которой он не привык, — технику в «одну лошадиную силу» можно было всегда бросить, даже не кормить и не поить. Машину не бросишь. С «лошадиной силой» можно было работать с ленцой, «прохладно», машина же вгоняла в «пар» (указ. соч., с. 76).

Этот образ русского мужика-крестьянина середины ХIХ века к его концу и началу века ХХ на грубость и невежество не оскудел, о чем свидетельствуют очерки А. Чехова, И. Бунина, Л. Толстого и других русских писателей. Правда,