Ледяная тетрадь - Андрей Викторович Рубанов

стала сильная, активная католическая Польша. Османы, захватившие Константинополь и разгромившие греческую православную церковь, оказали католическим папам огромную услугу: теперь, чтобы объединить всех христиан планеты под властью Ватикана, следовало подчинить только Россию.

Но Россия – не Европа. Здесь оливы не растут. Здесь активная экономическая деятельность возможна лишь полгода в год. Русский крестьянин, чтобы выжить и накормить свою семью, должен прикладывать вдвое больше усилий, чем французский крестьянин.

В России не только тяжёлый климат, но и огромные расстояния. Гонец из Рима до Парижа доезжал за три дня, а гонец из Москвы в Тобольск ехал три месяца. Управлять огромной Россией – втрое, впятеро труднее, чем Испанией, Италией или Францией. Контролировать из Москвы чиновника, работающего в Пустозёрске, гораздо сложнее, чем контролировать из Варшавы чиновника, работающего в Кракове.

В результате в России сложился экономический уклад, радикально отличный от европейского, гораздо более аскетичный. Цена куска хлеба была много выше. Одновременно сложился и особенный административный порядок, когда центр вынужден был предоставлять руководству на местах больше полномочий. Управитель енисейского острога Афанасий Пашков в своём городе был – царь и бог; он понимал, что по каждому мелкому вопросу совета из Кремля просить не надо, и текущие проблемы следует решать самостоятельно.

Этому укладу полностью соответствовало и русское православное вероисповедание, основанное на демократическом выборе приходских священников, а следовательно – на полнейшем к ним доверии, а также на экономической самостоятельности церковных общин и монастырей. До Москвы – далеко; если в храме прохудилась крыша, можно, конечно, попросить из центра помощи, но помощь приедет в лучшем случае года через два, а может, и вовсе не приедет, а крышу надо чинить – завтра, и средства искать – среди прихожан, а они сами едва сводят концы с концами.

Насаждать в таких условиях католический способ церковного управления, основанный на быстром обмене информацией, на строгой централизации, на изобилии ресурсов, – было ошибкой.

Униаты, латинцы, греки, в большом количестве приехавшие в Россию в царствование Алексея Михайловича Тишайшего, возможно, преследовали благие цели. Им казалось, что они несут свет в тёмные земли, транслируют знание, передовой опыт. Но они абсолютно ничего не понимали в том, как распространять это передовое знание на необъятных территориях. Им казалось, что если они распространят знание среди обитателей Кремля, – то буквально через месяц это знание разойдётся во все уголки страны. Ведь в Риме и Париже было именно так. Сегодня папа издал буллу – а через считаные дни её читают в Бордо, в Падуе и в Венеции. Но в России так не получилось.

Московская инициатива доезжала до Архангельска за полгода, а отчёт о её реализации поступал обратно ещё через полгода. Далее, столичные рекомендации по устранению недостатков опять ехали полгода, а ответ прибывал ещё через полгода. В результате европейским умникам казалось, что в России «ничего не происходит», что русские – ленивы и всё делают очень медленно.

Наконец, реформаторам русской церкви не повезло с лидером. Никон мог бы стать русским Лютером, но Никон провёл реформу – и сам же её дискредитировал. В истории он остался как профанатор, самодур, пьяница, любитель роскоши.

Книгу – личный свой Завет – Никон не оставил. Претендуя на огромную роль, он должен был, обязан был – создать свою Книгу, объяснить мотивы, резоны, изложить доводы, выступить как настоящий мыслитель, подвижник, окормить свою паству Глаголом, – но нет, нет.

У Никона было полтора десятилетия опалы и ссылки, чтобы оставить Завет. Он мог бы сам не писать, но диктовать слугам хотя бы по десять строк в день – и тогда родил бы толстый том, внушительное теоретическое наследие.

Но он этого не сделал – и в этом фатально проиграл Аввакуму. Заживо гниющий протопоп, сидя в норе и черкая угольком по бересте, вчистую переиграл лидера русской церкви.

Но у Истории свои законы. Новая, никонианская церковь, централизованная, дисциплинированная, подстроившаяся под государство, – укрепилась, а старая, аввакумова, демократическая, независимая, – была отодвинута в сторону.

Староверы десятками тысяч бежали в леса, в отдалённые уголки страны, а потом и ещё дальше, за пределы России. Они основали поселения повсюду, в том числе в Южной Америке, обособились, создали автономные общины, мало связанные с внешним миром.

Об истории расселения русских староверов по планете написаны подробные исследования и сняты фильмы.

В результате бегства староверов и их расселения возникла уникальная, малая, но чрезвычайно оригинальная цивилизация. К ней частично принадлежу и я сам.

10. Посмертие и правда истории

1

Жизнь заканчивается смертью.

После смерти – остаётся память.

Если человек не содеял ничего примечательного – его память хранит его ближайшее окружение, дети и друзья, потом – внуки.

Но правнуки – уже забывают. А следующие поколения – совсем ничего не помнят. Человек исчезает без следа.

Если он не родил детей – он исчезает ещё быстрее.

Кладбища заполнены старыми могилами. На покосившихся надгробиях – полустёртые имена тех, кто жил и действовал когда-то, а теперь забыт навсегда.

Но если человек содеял многие большие дела – память о нём остаётся надолго. Человек сильный и энергичный – совершает великие деяния, становится царём, императором, королём, духовным лидером, создаёт государства, одерживает грандиозные победы. Тогда ему ставят памятники, славят его, гордятся им. Поступки его записываются в хрониках.

Но проходят столетия – и новые учёные мужи, вооружившись новыми идеями и методами, начинают оспаривать записанное в хрониках, сомневаться, критиковать. Человек содеял многое, но следующие поколения вдруг решают, что он всё сделал неправильно, во вред обществу, и тогда его имя вычёркивается отовсюду, вымарывается. Его история переписывается либо стирается.

Бывает и сложнее. Человек действовал, его деяния записали и прославили, затем политическая обстановка изменилась, и его имя вычеркнули, вроде бы стёрли, – но затем обстановка изменилась ещё раз, и про того, кто вчера был специально забыт, стёрт, вымаран – снова вспомнили, и снова возвеличили.

Эта игра с памятью и с историей длится веками. Но в конце концов стирается – почти всё.

Бывает иначе. Был человек, многое сделал, о нём записали в хронике, – а хроника вдруг оказалась утрачена, сгорела в пожаре. Так погибла Александрийская библиотека, 400 тысяч свитков папируса. Кто знает, какая память сгорела дотла в том огне?

Записанная память – свиток, летопись, хроника, рукопись, книга, монография, диссертация – превращается в материальный факт, в предмет, в оружие, в аргумент, в источник дохода. Архивы и библиотеки становятся тщательно оберегаемыми сокровищницами, арсеналами.

Неизбежно возникают фальсификаторы, махинаторы, фантазёры, легкомысленные беллетристы, профессиональные переписыватели истории, изготовители изощрённых подделок.

До сих пор спорят о подлинности текста арабского писателя Ахмеда ибн Фадлана, вроде бы совершившего путешествие в земли восточных славян