Русы во времена великих потрясений - Михаил Леонидович Серяков

племенами которого именьковцы имели прочные контакты. Отличительной особенностью было то, что они изготовлялись ремесленниками не по заказу, как другие предметы, а на продажу тем, кто искал готовое сырье для отливки разных изделий. Так постепенно слитки становятся “товарами товаров”, т. е. посредниками при обмене. (…) Слитки представляли собой металлические палочки квадратного сечения приблизительно 1×1 см и длиной до 20 см». В Щербетском поселении именьковцев была даже обнаружена мастерская по изготовлению бронзовых слитков: «Некоторые достаточно крупные именьковские поселения VI–VIII вв., такие, например, как Щербетское на Волге недалеко от Булгара, с мощным культурным слоем и бронзолитейными мастерскими, где изготовлялись слитки – металлические деньги, напоминают уже настоящие раннефеодальные города». Именно там был найден целый клад бронзовых слитков в количестве 73 экземпляров. «Бронзовые слитки щербетского клада представлены трехгранными брусками длиной около 18,5 см и весом от 70 до 11 г. Химический состав однороден и представляет собой четырехкомпонентный сплав сложной латуни. Медь в слитках является основой сплава (62 – 64 %), а в каждом из проверенных слитков цинк постоянно присутствует в количестве 30 %. Количество олова колеблется от 0,8 до 2 %, свинец присутствует в количестве 4 – 5 %. (…) Слитки имели определенный вес. Из 69 целых слитков 45 экз. (т. е. более половины) весят от 98 до 106 г, с преобладанием веса 102 – 106 г (29 экз.)»[332].

Данная находка примечательна не только тем, что показывает использование именьковскими мастерами олова и свинца. Вес бронзовых слитков был не случаен, и, как полагает А.Г. Мухамадиев, при их изготовлении за основу, по-видимому, была принята сасанидская весовая система: «Весовая драхма в 4,26 г, как и сасанидские монеты второго периода (весом 4,19 – 4,30 г), как нам представляется, имеет прямую связь с весом бронзовых слитков. Бронзовые слитки были рассчитаны в 25 весовых драхм (4,26×25=106 г), или как одна четвертая более крупного стандартного веса в 426 г (фунт)»[333]. Однако при исследовании текста Русской Правды исследователи уже давно установили, что в основе ее денежной системы также лежало следующее соотношение: 1 древнерусская гривна = 25 кун[334]. Как показал В.Л. Янин, эта древнерусская монетная система возникла во время присутствия в Восточной Европе дирхема африканской чеканки, преобладавшего в обращении в конце VIII – первой трети IX в. Процент этих монет в русских кладах резко сокращается и сходит на нет уже в середине 20-х гг. IX в. Хоть вес древнерусской счетной гривны составлял уже 68,22 г, что было обусловлено весом африканского дирхема, однако лежащее в основе определения его веса соотношение с иностранными монетами было точно таким же, как и у именьковцев. Кроме того, сравнительно недавно, в 2004 г., на берегу Ильменя близ впадения в озеро реки Веряжи был найден слиток «киевского типа» весом 108,876 г, изготовленный из сплава меди и олова. По мнению В.Л. Янина, он исполнял функцию гири, являясь весовом эквивалентом стоимости в арабском серебре сорока звериных шкурок. Время изготовления этого слитка он датировал X в.[335] Вес новгородской находки весьма близок весу именьковских слитков, что, возможно, также указывает на связь между обеими системами. Даже если признать последнее обстоятельство случайным совпадением, остается фактом единый принцип организации именьковской и древнерусских денежных систем, хоть первая ориентировалась на вес сасанидских, а вторая – на вес африканских монет. То обстоятельство, что как на Волге, так и на Днепре и Волхове при определении собственной денежной единицы в качестве эквивалента брали именно 25 импортных монет, указывает на генетическую связь между обеими системами.

Что же касается времени и территории обращения именьковских слитков, то археологические данные в очередной раз показывают достаточно тесные связи Поволжья и Прикамья: «В хронологическом отношении обращение слитков охватывает большой временной отрезок. Для Среднего Поволжья он ограничивается III–VII вв. (…) Началом обращения бронзовых слитков условно можно назвать III в. Он знаменует собой начало правление династии Сасанидов и начало проникновение в Поволжье и Приуралье сасанидского металла, под воздействием которого здесь возникла собственная денежно-весовая система. Но фактически в обращении бронзовые слитки появляются, видимо, не ранее середины IV в…. Обращение слитков в Среднем Поволжье, видимо, ограничивается VII в. – временем появления, может быть, еще не очень интенсивного, но уже монетного обращения. На территории севернее Камы обращение слитков, по-видимому, сохранилось сравнительно дольше. Например, в городище Идна-Кар слиток обнаружен в слое Х – XI вв., а в городище Гурья-Кала – в слое XI–XII вв.»[336]. Хоть А.Г. Мухамадиев связывает прекращение обращения слитков в Среднем Поволжье с появлением монетного обращения, однако есть не меньше оснований связать его с исчезновением в регионе самой именьковской культуры.

Таким образом, на основании двух ключевых характеристик Арсы, а именно вывоза из нее черных соболей и олова, есть все основания локализовать ее в Перми или Предуралье. Каждый из этих двух признаков и так был редким сам по себе, а их одновременное сочетание делало такой вывод еще более убедительным. Другие отмечаемые восточными авторами характеристики третьего центра русов также соответствуют реалиям именьковской культуры. В ней господствовало трупосожжение, а утверждение мусульманских авторов о закрытости Арсы и убийстве всех приходящих туда чужеземцев соотносится с той отмеченной В. Ивановым особенностью именьковцев, что они неохотно шли на контакты с соседями.

Как было показано выше, некоторые ученые локализовали Арту в Предуралье еще в XIX в., однако принять этот вывод мешало то обстоятельство, что никаких славян в этом регионе в эпоху, предшествовавшую созданию Древнерусского государства, там известно не было и до недавнего времени считалось, что на этих территориях славяне появляются лишь в ходе новгородской колонизации. С течением времени стало ясно, что проникновение славян в этот регион началось гораздо раньше, чем это считалось прежде. На основании последних исследований сотрудники Археологического музея Удмуртского государственного университета констатировали: «Фиксируется по меньшей мере три волны миграций в Прикамье: две осуществились преимущественно прото-славянскими группами, первая – в III в., вторая – в конце IV в., в южные районы Прикамья и на Вятку и третья волна в Северное Прикамье угорским населением (саргатская культура Зауралья) также в конце IV в. (…) Во второй половине III–IV вв. в Прикамье и на Вятке появилась значительная группа древнеславянского населения. Они оказали влияние на совершенствование железоделательного и бронзолитейного производств финно-угров»[337]. Подтверждают эти выводы археологов и данные гидронимии. Русским названиям главных рек региона Вятка и Чепца соответствуют удмуртские Ватка и Чупчи. Последние гидронимы не объясняются ни из удмуртского, ни из иных финно-угорских языков. На то, что удмуртская этимология реки Вятка невозможна и данное название является славянским, причем очень древним по происхождению, неоднократно обращали внимание лингвисты[338]. О том, что аналогичная картина наблюдается и в отношении названия Чепцы, сравнительно недавно написал С.В. Ухов. Данный исследователь датировал заимствование гидронима Чепца в