Русы во времена великих потрясений - Михаил Леонидович Серяков

найденные в Поволжье и Приуралье, относятся к IV–V вв., а основная их масса датируется V–VII вв. «Таким образом, более обильное поступление в Поволжье и Приуралье сасанидских драхм, как и хорезмийских и византийских монет, относится к VI в. и, несомненно, связано с развитием ранних товарно-денежных отношений в данном регионе».

Активное участие в этой торговле принимало и население именьковской культуры: «Особенно интенсивное поступление драгоценного металла отмечается в VI в., что было обусловлено многими причинами, в частности оживлением торговли и обмена в поселениях т. н. именьковцев…»[303] С. Кляшторный и П. Старостин также отмечают важную роль именьковцев в данной торговле: «Есть основание полагать, что значительная часть пушнины из более северных регионов на юг проходила через поселения именьковской культуры»[304]. Последние исследования также подтверждают важную роль именьковцев в складывавшейся системе международной торговли: «В связи с этим следует обратить внимание на ареал распространения именьковской культуры (Среднее Повожье и Нижнеее Прикамье), где выявлен, на наш взгляд, представительный комплекс сасанидских монет (10) сер. V – сер. VI вв. Необходимо отметить, что именьковские общины активно контактировали в Среднем Поволжье с кочевым населением, рассматриваемым исследователями преимущественно как раннеболгарское. Таким образом, по Волге в таёжное Прикамье проникало также и сасанидское (особенно монетное) серебро к VI – первой половины VII вв., выбросы которого в Закавказье, как и ираклийских серебряных гексаграммов и сосудов, были значительны. Основными посредниками этого торгового потока, очевидно, были ранние болгары в период существования Великой Болгарии (вторая-третья четверти VII в.), а затем, с возникновением Хазарского каганата, именно они могли оставаться важным связующим звеном в торговле с таёжными областями Приуралья, вплоть до формирования государства Волжская Булгария в Х в.»[305]. Говоря о Средней Волге, Вятке и Каме, И.В. Петров приводит следующую статистику: «Начало обращения восточного серебра на данном денежном рынке восходит к VI–VII вв., когда выпадают 4 клада (308 экз.) и 59 отдельно поднятых монет. Размер 3 кладов не превышал 100 монет (Чердынский, 534 г. – 12 экз.; Строгановский, 594 г. – 11 экз.; Шестаково, 610 – 641 гг. – 21 экз.)»[306].

В обмен на что население этого региона получало восточное серебро в виде сосудов и монет? Практически все исследователи исходят из того, что концентрация богатств является следствием пушной торговли. А.Г. Мухамадиев еще в 1990 г. писал: «Первые известные науке монеты появляются в Поволжье и Приуралье в III–IV вв. Как и другие привозные вещи, они оплачивались местным товаром, в основном пушниной»[307]. Шестнадцать лет спустя Б.И. Маршак предложил следующую периодизацию этапов истории функционирования Мехового пути в Восточной Европе:

«Первый. Конец IV–V вв. – это время первых контактов среднеазиатских купцов с северными охотниками в Прикамье.

Второй. Конец V–VI вв. Преобладают среднеазиатские купцы. Византия втягивается в торговлю с Севером серебряными сосудами.

Третий. Первая половина VII в. Расцвет всей торговли с Прикамьем. Согдийцы начинают экспорт своих собственных сосудов в дополнение к персидским и византийским.

Четвертый. Конец VII–VIII вв. Прекращается византийский импорт. Хорасан и Мавераннахр наиболее активны. Приобье втягивается в торговлю мехами за серебро»[308].

Поскольку меха можно было добывать почти всюду на севере, а сасанидское серебро концентрируется лишь в ограниченном регионе, можно предположить, что торговля велась в первую очередь мехом соболя. Данное животное обладает наиболее редким и ценным мехом. Соболь преимущественно водится в Сибири, а в Европе в Пермской и восточных частях Вятской, Вологодской и Архангельской губерний[309]. Однако самый лучший мех этого животного добывался лишь на Печоре и в Уральском Прикамье. Это обусловлено тем, что только там в Европе растут сибирские кедры, орехами которых питается этот промысловый зверь. Именно там археологи отмечают наиболее активную промысловую охоту на пушных животных во всей Восточной Европе. «На протяжении длительного времени население Прикамья с особой настойчивостью добывало пушных зверей (50 – 70 %)», причем доля куньих на различных городищах VI–XIV вв. составляла от 22,2 до 26,4 %[310]. Поскольку на рубеже IV–V вв. мода на меха возникает в Западной Римской империи, Д.А. Мачинский и В.С. Кулешов предполагают еще и западное направление торговли мехом соболя из этого региона. Опираются при этом они на один фрагмент описания Скандзы у Иордана: «Другое племя, живущее там же, – суэханс; они, подобно турингам, держат превосходных коней. Это они-то [суэханс?] и пересылают посредством торговли через бесчисленные другие племена сапфериновые шкурки для потребления римлян и потому славятся великолепной чернотой этих мехов. Племя это, живя в бедности, носит богатейшую одежду». В суэханс эти авторы видят свеонов, которых отождествляют как с росомонами Иордана, так и с излюбленными ими гребцами-руотси, которые якобы уже во II в. проложили путь из Средней Швеции в Прикамье[311]. Понятно, что последнее утверждение ничем не подтверждается и является лишь плодом буйной фантазии авторов. Как видно из приведенного фрагмента Иордана, точно неясно, какое именно племя осуществляло торговлю мехами – суэханс или тюринги. В пользу первых говорит лишь упоминание бесчисленных других племен, но оно может быть лишь оборотом речи. Отождествляя суэханс с росомонами, Д.А. Мачинский и В.С. Кулешов нисколько не смущаются тем, что последние точно так же фигурируют в труде Иордана, у которого нет ни малейшего намека на то, что это было одно и то же племя.

Что касается торгового пути из Прикамья на запад, то он действительно существовал, но был проложен отнюдь не скандинавами. «Среди находок Любши – детали т. н. “наборных поясов”, известных в Прикамье VI–VII вв. Эти же поясные наборы представлены в поселениях Поозерья. (…) Детали “неволинского пояса” обнаружены в ладожской сопке № 140… Д.А. Мачинский обратил внимание на мощный “импульс” распространения этих поясов из Прикамья в бассейны Оки и Верхней Волги, в Эстонию и Южную Финляндию, а оттуда – в Среднюю Швецию; в Финляндии дата этих находок 650 – 700 гг., в Прикамье – 650 – 730 гг….распространение их – проявление активности восточнофинских купцов – permi, бродячих торговцев-коробейников; название происходит от вепсского Per-maa, “задняя земля, земля за рубежами, украина”, исходного для обозначения “Пермь”.

Существование этих связей между Пермью, Ладогой и Финляндией (Швецией) документирует еще одна из “случайных находок” в урочище “Сопки” (Заморье) на ладожском левобережье Волхова, ранняя равноплечная фибула. Аналогичная фибула в могильнике Юлипяя в юго-западной Финляндии была найдена вместе с “неволинским поясом” и двушипным ангоном-дротиком (такой же дротик происходит из раскопок Ходаковского в “Полой сопке”), что позволяет предположить раннюю дату ладожских сопок и связь их с формированием трассы культурных взаимодействий: Прикамье – Южное Приладожье – Средняя Швеция. Фибула этого круга (как и поясная накладка) есть в раннем слое Труворова городища…»[312] Могильник Старой Уппсалы с поясными накладками неволинского типа раньше датировался V в., однако, как показал М.М. Казанский, на самом деле может быть отнесен только к VII в. По мнению многих