Русы во времена великих потрясений - Михаил Леонидович Серяков

Духа с Отцом – подобосущие, или, наконец, последовательный пропуск свидетельства об антипостасности (нерасчлененности. – А. К.) лиц пр(есвятой) Троицы – всего этого нельзя допустить, как выражения лишь более или менее свободного отношения летописца к оригиналу»[277]. Хоть высказывались мнения, что подобное произошло в результате ошибки переводчика или переписчика, однако согласиться с этим не позволяет как исключительная важность текста, так и то обстоятельство, что в XI в. на Руси проявляются переводные с греческого антиарианские произведения: три «Слова» святого Афанасия Александрийского против ариан, книга «Против Евномия» и послание Амфилохию «О Духе Святом» Василия Великого, «Слова о богословии» Григория Богослова. Это указывает на потребность в развитой и авторитетной аргументации против соответствующих еретических воззрений. Притом дело не ограничилось одной переводной литературой. Прямо против ариан направлено «Слово на похвалу 318 святых отцов» отечественного писателя XII в. Кирилла Туровского. Антиарианская направленность присутствует и в другом труде Кирилла – «Слове о слепце и хромце»[278].

Следует отметить, что учение Ария было осуждено как ересь на Никейском и Константинопольском соборах 325 и 381 гг. Соответственно, ни в момент крещения Руси, ни во время составления летописного текста из Византии оно проникнуть к нам не могло. Однако эта ересь была известна не только на территории империи. В силу большей простоты по сравнению с утвержденным на этих соборах ортодоксальным пониманием Троицы арианство достаточно широко распространилось у различных варварских племен, у которых бытует примерно до VI в. включительно. Так, например, в Испанском королевстве вестготов арианство было осуждено Толедским собором 589 г. Соответственно, появление в древнерусском христианстве арианских элементов объясняется, скорее всего, контактами русов с какими-то носителями этой ереси в IV–VI вв. А.Г. Кузьмин особое внимание обращал на ругов, однако в неменьшей степени арианство было распространено и среди готов. Если мы сопоставим весьма раннее появление в отечественном эпосе христианского имени Илья, утверждения как русских былин, так и германского эпоса о его пребывании в Италии, «поствосточногерманское» влияние на приднепровские фибулы, то все эти непосредственно не связанные между собою факты могут быть объяснены тем, что какая-то часть русов последовала вместе с остготами в Италию, крестилась там, а по возвращении в Поднепровье принесла с собой как элементы арианства, так и итальянский эпизод «биографии» главного героя эпоса, получившего в их творчестве уже христианское имя, а также и отдельные готские влияния на изготовление фибул.

Глава 5. Арта-Арса: загадка третьей группы русов

Как уже отмечалось выше, из-за готского вторжения какая-та часть русов была вынуждена отойти на восток. Это стало известно относительно недавно благодаря археологическим исследованиям. Речь идет об именьковской археологической культуре (рис. 18), носители которой, как показал В.В. Седов, впоследствии создали волынцевскую культуру в Днепро-Донском междуречье, ареал которой в значительной степени совпадает с границами «Русской земли» в узком смысле слова[279]. Рассматривая вопрос происхождения именьковской культуры, существовавшей в Среднем Поволжье в III–VII вв. н. э., Г.И. Матвеева в 1981 г. обратила внимание на ее западные истоки, первоначально связав с зарубинецкой культурой. Впоследствии были показаны пшеворские и черняховские параллели данной культуры. Она, а также ряд других археологов обосновали славянскую принадлежность именьковской культуры. Данная точка зрения находит подкрепление и в лингвистических материалах. Согласно В.В. Напольских, в пермских языках имеется ряд праславянских лексических заимствований, которые относятся ко времени до распада пермской этноязыковой общности, то есть они не могут быть датированы позднее середины I тыс. н. э. Заслуживает особого внимания присутствие в перечне этих заимствований лексемы рожь. Как известно, до славянского расселения в восточноевропейских землях рожь не культивировалась. Целый ряд гидронимов Среднего Поволжья, таких как Бездна, Майна, Неясна, Моча, Уса, Сок, Утка, имеют архаичное славянское происхождение. Поскольку часть из них была упомянута уже в труде ибн Фадлана в Х в., Н.В. Беленов констатировал, что «можно уверенно говорить о том, что рассматриваемая гидронимия сформировалась в Среднем Поволжье до X века, а учитывая особенности гидронимии и топонимические закономерности, с большой долей вероятности можно утверждать, что она возникла в добулгарскую эпоху. Славяноязычное население в Среднем Поволжье, обитавшее здесь до прихода булгар, можно идентифицировать либо с именьковской археологической культурой, либо с памятниками типа “городище Лбище”, которые, вполне возможно, оставлены именьковским же этническим элементом на ранней стадии развития». Этот же исследователь обратил внимание на следующие обстоятельства: «1. Архаичные славянские гидронимы в Среднем Поволжье неединичны и образуют ареальную систему, что сводит вероятность случайности их появления к минимуму. 2. Архаичные славянские гидронимы преимущественно локализуются в ареале бассейна Большого Черемшана и смежных территорий, что соответствует постулируемой в археологической литературе региона гипотезе об отступлении в эти места представителей именьковской культуры под давлением булгар»[280].

Рис. 18. Составленная В.В. Седовым карта именьковской культуры: 1 – ареал именьковской культуры; 2 – памятники волжских болгар; 3 – граница Волжскобогарского государства

Г.И. Матвеева отмечала, что часть пришедших с запада носителей зарубинецко-пшеворских культур быстро растворилась в массе финно-угров, однако те из них, кто поселился на левобережье среднего течения Волги, слабо заселенного к моменту их появления, сумели сохранить свою этническую чистоту и однородность. Одним из ранних свидетельств появления пришельцев является Славкинское поселение, которое может быть датировано I–III вв. н. э.[281] Археологическое изучение земледелия именьковской культуры указывает на ее западные параллели: «Земледелие играло значительную роль в хозяйственной системе именьковского населения. Об этом свидетельствуют расположение поселений в благоприятных почвенных условиях, относительно развитый набор земледельческих орудий, многочисленность их на памятниках именьковской культуры. Так, для сравнения с памятников I тыс. н. э., расположенных на территории современной Польши, происходит в общей сложности немногим более 20 экземпляров наральников, с территории черняховской культуры, – около 40, на гораздо более удаленных от центров античной земледельческой культуры территориях Среднего Поволжья, занятых именьковской культурой, количество находок наральников составляет 16 экземпляров. Косвенным свидетельством высокой роли земледелия является наличие на именьковских памятниках ритуальных глиняных «хлебцев», находящих аналогии в черняховской и культурах Прикарпатья и Подунавья VI–VII вв. н. э.

Истоки земледельческих традиций именьковской культуры следует искать среди культур полей погребений первой половины I тыс. н. э. Аналогии именьковским наральникам обнаруживаются на погребениях черняховской культуры. (…) Традиция изготовления железных наральников в III–IV вв. н. э. проникает и в Киевскую культуру, возможно, не без участия черняховского влияния. Вероятно, распространение этого типа орудий в Среднем Поволжье происходит как раз с появлением здесь киевского населения. Аналогичным путем распространяются в Среднем Поволжье и другие важнейшие орудия земледельческого производства, серпы и жернова. Характерно, что наибольшую близость к именьковским обнаруживают серпы колочинской культуры, сформировавшейся на основе киевской культуры во второй четверти V в. н. э.». В заключение Л.А. Вязов отмечает: «Относительно других культур