Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

умного и смелого. Офицер тотчас вызвал Жюно, и артиллерист устремил на него свой проницательный взгляд, казалось, уже привыкший проникать в самую суть людей.

— Ты переоденешься, — сказал офицер, — и отнесешь это приказание туда. — Он указал рукой на самую отдаленную точку берега и объяснил, что нужно сделать.

Молодой сержант покраснел, и глаза его заблестели.

— Я не шпион, — отвечал он. — Сыщите другого для выполнения вашего приказания. — И он пошел прочь.

— Ты не хочешь повиноваться? — спросил его строгим голосом начальник артиллерии. — Знаешь ли, чему подвергнешься за это?

— Я готов повиноваться, — возразил Жюно, — только пойду, куда вы приказываете мне, в своем мундире или не пойду совсем. Довольно чести для этих… англичан.

Начальник усмехнулся и поглядел на него внимательно.

— Но они убьют тебя! — сказал он.

— Что ж за дело вам? Вы не знаете меня, о чем же вам жалеть?.. Словом, я иду, но в мундире. Хорошо?

Жюно опустил руку в свой патронташ:

— С саблей и с этими конфетками у нас, по крайней мере, будет веселый разговор, если английские господа вздумают поговорить со мной.

Когда он удалился, начальник артиллерии спросил:

— Как имя этого молодого человека?

— Жюно.

— Он далеко пойдет. — И начальник записал его имя в свою книжку. Это мнение было очень важно, потому что читатели угадывают имя начальника артиллерии: то был Наполеон.

Через несколько дней на той же батарее санкюлотов Бонапарт потребовал кого-нибудь, кто имел бы хороший почерк. Жюно вышел из рядов и стал перед ним. Бонапарт узнал сержанта, который уже обратил на себя его внимание. Он изъявил ему участие и велел писать письмо под диктовку. Жюно сел на бруствер той же батареи. Едва окончил он письмо, как бомба, пущенная англичанами, разлетелась в десяти шагах и осыпала песком с землей его и письмо.

— Славно! — сказал Жюно усмехаясь. — А у нас не было песку обсушить письмо.

Бонапарт кинул взгляд на молодого сержанта: тот оставался спокоен и даже не вздрогнул. Этот случай решил его судьбу, и он остался при начальнике артиллерии. Когда город взяли и Бонапарт сделался генералом, Жюно просил в награду за свое мужество при осаде только одного: звания адъютанта при генерале[26], предпочитая низший чин тому, какой мог бы получить, оставшись в своем корпусе; но для этого надобно было расстаться с Бонапартом, а Жюно уже не хотел этого.

Жюно, одаренный душой огненной и сердцем благороднейшим, вскоре прилепился к своему генералу с преданностью, похожей на обожание. Еще не измеряя вполне гиганта, бывшего перед ним, он своим проницательным взглядом видел великого человека.

Вот извлечение из письма, подлинник которого у меня в руках. Оно написано в 1794 году, когда отец Жюно, встревоженный решительными намерениями сына, просил у него каких-нибудь сведений о человеке, избранном им в путеводители своей судьбы. «Для чего оставил ты Лаборда? Для чего оставил ты свой корпус? Что это за генерал Бонапарт? Где служил он? Его не знает никто».

Жюно отвечал своему отцу и объяснил, почему службу в штабе, особенно такую деятельную, какую будет вести при своем генерале, он предпочел медлительной в последствиях службе при своем батальоне. Далее он писал: «Вы спрашиваете меня, кто таков генерал Бонапарт? Я мог бы отвечать вам, как Сантель: „Чтобы узнать, кто таков он, надобно быть им самим“. Скажу вам, однако, что, сколько могу судить о нем, это один из тех людей, на которых природа бывает скупа и дает их миру только по одному на столетие».

Отправившись в Египет, Наполеон ехал через Бургундию. Он остановился в Дижоне, где был тогда мой свекор, который и показывал ему письмо своего сына. «Оно только подтверждает мое убеждение в привязанности ко мне вашего сына, господин Жюно, — сказал генерал. — Он доказал мне ее ясно и трогательно. И вы, и он можете быть уверены, что я буду способствовать всеми моими средствами и властью успехам его на нашем опасном пути».

Свекор мой уже не спрашивал тогда, что это за генерал Бонапарт: слова его были святы для старика. Через четверть часа все, что сказал ему Бонапарт, было записано, и листок этот лежал в левом его кармане, подле сердца. С этой минуты он почти так же любил Наполеона, как и сын его.

Бонапарт сдержал слово, данное им отцу Жюно. Он был для своего адъютанта добрым и полезным покровителем; но зато сколько появлялось поводов к этой благосклонности! Из предшествующих страниц вы видели, как Жюно в отчаянии, что взяли под стражу и обвинили генерала Бонапарта, хотел разделить его заточение, как сам Наполеон не принял его жертвы и объяснил, что он может быть ему более полезен, оставшись на свободе. В самом деле, мы видим, что письмо Наполеона в свою защиту, посланное им к представителям народа Альбиту и Салицетти, писано рукою Жюно, там только несколько поправок сделано рукой Наполеона. После освобождения Наполеона Жюно, как мы видели, следовал за ним в Париж. Тут он делил с ним бедность и делился всем, что получал из дому.

«Галеоны еще не прибыли, — говорил Бонапарт моей матери, когда зашел к ней с хмурым лицом, в сером своем сюртуке, который после прославился, но тогда был только изношенным костюмом. — Дилижанс из Бургундии еще не приезжал, и если не приедет сегодня вечером — завтра мы без обеда. Разве только вы, госпожа Пермон, примете нас».

Галеонами называл Наполеон двести или триста франков, которые присылала госпожа Жюно своему сыну, а тот делил их с генералом. «И всегда мне достается бо́льшая часть», — прибавлял Наполеон.

Когда после 13 вандемьера Наполеон получил командование над внутренней армией, то взял себе и других адъютантов. В числе их находился Мармон, и Жюно, вместе с ним и Мюироном, оставался избранником в штабе, причем Жюно и Мюирон были связаны тесной дружбой.

Довольно примечательная особенность в характере, или, лучше сказать, в сердце, Жюно: он был так же слаб и суеверен в отношении к любимым своим друзьям, как беззаботен и дерзок в отношении к самому себе. Всякий раз перед сражением он мучился за своих друзей и успокаивался не прежде, как опять увидевшись с ними.

Накануне битвы при Лонато (Кастильоне), находясь целый день на дежурстве, он сделал, может быть, двадцать лье верхом, развозя приказы в различные стороны, и лег обремененный усталостью, но не раздеваясь, чтобы при первом сигнале быть готовым. В тот день Мюирон доверил Жюно свои планы: он хотел после похода взять отпуск и ехать в Антиб жениться на молодой богатой вдове, в которую был