DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина

Демьян Петрович как ни напрягался умом, смысла, применительного к торговле, не уловил. Раков нынче жрет только самый что ни есть бедняк, а с бедняков много ли медяков? То-то же – скорее в убытке останешься. Привык Демьян Петрович мерить все в убытках да прибылях, вот и снова не удержал ехидства.

– Какими же средствами к Макарью раков доставляете? – поинтересовался.

Но Ермолин не растерялся нимало:

– Так баржою, как и все. По рублю готов уступить вам хоть сегодня же.

Демьян Петрович про себя хмыкнул. Да чтобы баржу фрахтовать под раков и внакладе не остаться, продавать их надобно по рублю с полтиной за пуд. Кому ж они сгодятся по такой цене, ежели стерлядь с севрюгою дешевле нынче отпускают?

Другое дело – рыбный торг. Рыбу, ее хоть соли, хоть копти, хоть сушеную вези, товар на руках не останется. Но с таким спокойствием и уверенностью толковал о деле Ермолин, что Демьяну Петровичу невольно показалось, будто впал сам он в летаргию лет эдак на десяток и вот в себя пришел. А тут раками вовсю торгуют.

– Благодарствую. Да только не будет вам приходу от такого товару. Нынче в ходу рыба, да икра, да тюлений жир вот еще продается помаленьку.

Подошел давешний половой, спросил заказ. Демьян Петрович заказал ботвинью и осетрины печеной с хреном. Ермолин осведомился, нет ли на пароходе вареных раков, тут же рассмеялся и попросил бутылку мадеры.

– Обедали-с уже, – сказал он, слегка поджав губы и указав на пустую тарелку из-под ботвиньи и стакан из-под киселя.

Демьян Петрович не смог подавить в себе довольство тем, что купчишке таки пришлось затянуть поясок. Да вспомнил быстро, что и сам при малой сумме, всего-то сотен пять целковых, чтобы только до Макарья да назад не впроголодь. За товар удобнее векселя отписывать.

Половой спросил, не надо ли чего еще, и, уверившись, что купцы не из самых дородных, ушел.

– Распоясались! – проворчал ему вслед Демьян Петрович.

Ермолин весь как-то съежился и поник, словно панциря лишился. Вяло поспрашивал о делах самого Демьяна Петровича, тот неохотно рассказал про заводик и про тюленя. Про упущенные в Царицыне баржи говорить не стал.

Мерный шум пароходных колес сдавливал уши, навевал дремоту. Снаружи сделалось совсем черно, вдалеке виделись всполохи грозы.

Принесли мадеру, тут же выпили по стаканчику. Разговор малость оживился. Ермолин, прищурясь, наклонился над столом:

– Право сказать, не только раками торгуем-с.

Демьян Петрович вскинул брови:

– Еще чем же?

Вновь любопытство накинулось. Наверняка этот пройдоха сушью баржу забил, а раков всего-то с десяток ящиков.

Ермолин выждал молчаливую паузу, а потом сказал что-то, но так тихо, что Демьян Петрович из-за грохота двигателей и дребезга стаканов по столешнице ничего не расслышал. Вместо слов почудились ему странные щелкающие звуки.

– Простите, чем еще торгуете? – переспросил он.

Ермолин отодвинул стакан, нагнулся над столом так, что вытянутое его лицо оказалось близко, и Демьян Петрович разглядел две темные родинки под рыжеватыми усами.

– Сомов фаршируем, знаете ли. – Снова подобие щелканья между слов.

– Сомов?

– Сомов. В Боталово сомы – что этот пароходик. Фаршировать одно удовольствие.

– И что, берут? – только и смог вымолвить Демьян Петрович

– Да вот везу на пробу.

Это уже ни в какие ворота. Сумасшедший и баламут. Однако мадера возымела действие, и причуды Ермолина сыграли, скорее, на комический эффект. Демьян Петрович невольно разулыбался.

– Зря потешаетесь, милейший, – высказал ему Ермолин, тоже, впрочем, с улыбкой. Под мясистыми губами показались крупные желтоватые зубы. – Говорят, в Европах любят подобные деликатесы. Знамо дело, после них и в Петербург приходит мода.

Демьян Петрович нервно передернул плечами, следом неприятный спазм сковал желудок. Надо же, нечистую тварь, которая и мертвечиной не брезгует, еще и в пищу потреблять. Через неделю Успение, самый пост, и от подобных разговоров на душе сделалось гаденько, хоть сам он ни в жизни бы не стал есть подобное.

– Вы, Тимофей Михайлович, заблуждаетесь, – начал Демьян Петрович проповедовать, больше, правда, для того, чтобы собственную совесть умаслить, – не станет христианский люд есть подобную нечисть.

В проходе показался половой с тарелками. И тут пароход тряхнуло легонько, будто на сходни налетели. Капитан тут же приказал выключить двигатели, шум утих. Половой на ногах устоял и теперь, покачиваясь, подошел к столу, выставил тарелку перед купцами.

– На что это мы налетели? – поинтересовался Демьян Петрович. – Река-то полноводна.

– Известное дело, на что-то, – ответил матрос и удалился.

Ермолин тем временем подлил в стаканы еще мадеры и заглянул в пустую бутылку. Смотрел долго и пытливо. На палубе сделалось оживленно, слышались грохот сапог и выкрики матросни.

– Пя-а-ать! Пять с половиной!

– Шесть! – раздался новый голос с кормы.

«В затон какой угодили или мель», – подумал Демьян Петрович. Ему не хотелось наблюдать за Ермолиным и бутылкой, так и чудилось, будто вот-вот проглянут из черных родинок усики, потянутся через горлышко к бутылочному дну. Но все же Ермолин сидел прямо напротив, и не наблюдать его не получалось. От ботвиньи поднимался запах свеклы, в самой ее гуще плавала половинка вареного яйца. Желток напитался свекольным соком, покраснел, сделался похожим на рыбий глазок.

– В ботвинью хорошо бы раковых шеек, – сказал Ермолин и поставил наконец бутылку на место.

Снова он про своих раков…

Демьян Петрович отодвинул ботвинью, уж слишком яростным показался ему желтковый глазок.

– Не желаете ли? – спросил он у Ермолина. – Я лучше осетринки. За мой счет, само собой.

Ермолин отказываться не стал, но ел степенно и без аппетита. Не хватало ему, видать, раковых шеек.

– Шесть с четвертью! – проорал на палубе матрос.

Да чего же им надобно? Шесть с четвертью – этого же вполне в самый раз. Да и пяти бы хватило. А промерщик все замеряет, кричит.

– А вы где остановитесь на ярманке? – спросил Ермолин, и в непривычной тишине его голос прозвучал сипло.

– У Федотова. Если место найдется.

Ермолин покивал, зевнул и поднялся. Демьян Петрович снова подивился, какое непропорциональное у него тело. Короткими ручонками он едва доставал до карманов старого пиджака.

– Ну что же, пора на опочив. Благодарствую за ботвинью, за мадеру рассчитаюсь сам, не спорьте. Наше вам наиглубочайшее почтение.

Пожали руки. Ермолин поклонился на старомодный манер и направился к выходу.

С громким щелчком запустились пароходные колеса, машина набирала малый ход. Демьян Петрович не спеша доел осетрину, в отсутствие торговца раками к нему вернулся аппетит, и попросил еще одну бутылочку мадеры. Уговорил ее и отправился к себе спать.

После обильного ужина засыпалось туго, то тюлень мерещился, то сомы, то раки. Наконец мерный шум ходовых колес и