Семиозис - Бёрк Сью

– Но ты своим детям вреда не причиняла, – мягко сказала я.

– Да. Но и прекратить не получилось. Я старалась. Старалась. Ничего не помогало. Я убивала котов. Я убила папу и других. Не помогло.

Я постаралась, чтобы в моем голосе не было ни тени осуждения.

– Ты думала, что если их убить, то тебе станет лучше.

– Если сделаю это с кем-то другим, то не сделаю с детьми.

– Ты убила отца.

– Я не планировала. Я искала синептичий риф, хотела его поджечь – и нашла его у конскохвостого дерева. Он упал и сломал ногу. Знаю, ты думаешь, что я его ненавижу. Он был гадкий, когда я была маленькая, и я думала, что его ненавижу. Я думала… думала, что хочу делать больно моим детям из-за него, – вот что я думала, когда увидела его лежащим на земле. Я его обманула. Сказала, что хочу устроить его поудобнее, а потом привести помощь, но я этого не сделала. Я наваливала на него камни, один за другим, один за другим, пока он не перестал дышать. Он умолял и страдал, и все было именно так, как я себе представляла. И я решила, что дело сделано. Мне больше не надо думать о том, что я сделаю такое со своими детьми. Я свободна.

Из-за оказавшихся у меня в организме плода правды и плода разума мне хотелось ее прервать и сказать, что ей надо было к психотерапевту. В клинике есть хороший психотерапевт, Ветер. Я справилась с этим порывом и стала ждать продолжения.

– Я слушаю. – Я заставила себя говорить понимающе. – Ты освободилась.

– А вот и нет! Я все равно думала, как бы убить детей и мужа! И про папу. Я переживала это снова и снова. Каждый камень. Лучше это, чем думать про своих детей. А потом я подумала о других, о том, чтобы убивать других. Любого, кто будет рядом. Я решила, что если снова это сделаю, то мне станет легче, мне будет о чем думать. Я решила выбрать кого-то особенного и сделать это ужасно – и так будет даже лучше. Гарри. Гарри все любили, и его работа была такая значимая! Убить его – идеально.

Я узнала все, что было нужно, однако плод правды заставляет человека говорить. Мне пришлось стоять и выслушивать то, чего мне знать не хотелось.

– Было так здорово смотреть, как он так медленно умирает. Даже лучше, чем я ожидала. Когда появились слизни, они не спешили. Я боялась, что они начнут с его глаз, и он не сможет видеть и бояться, но они не начали. Но уже назавтра я стала думать о том, как было бы здорово привязать для слизней моих детей и как я заваливала бы камнями мужа. Я не хочу, но не могу перестать думать о том, как бы я это сделала и как это было бы приятно, и я не смогу удержаться, потому что это будет так весело.

– И тогда ты убила Розу, – прервала я ее.

– Я не собиралась, но подвернулся шанс, а она – важная персона, и я подумала, что если убью кого-то важного, кто мог бы говорить мне, что делать, то я смогу говорить себе, что делать, а чего не делать. А если я убью тебя – это ведь ты меня преследуешь. Это ты заставляешь меня чувствовать себя виноватой. Ты вечно командуешь, распоряжаешься другими. Если я тебя убью, то мне станет лучше. Мне не придется бояться, что про меня узнают. А если я смогу передохнуть, то у меня будет время измениться. Больше мне ничего не надо. Я хочу перестать думать. Хочу перестать думать про тебя, про папу, про Гарри, про мою семью, про все-все-все. Я хочу перестать!

Она говорила все громче. Приманит орлов даже ненамеренно.

– Я тоже хочу, чтобы ты перестала, – прошептала я.

– Перестану, когда ты умрешь. – Она снова шептала. Запах дыма стал уже явным. – Я хочу покоя. Хочу твоей смерти. – Бормотание и щебетание снова стало громче: голоса перекликались, словно в движении. – Вот и они. Не хочу смотреть. На этот раз я не хочу видеть. Просто хочу, чтобы все получилось.

Она закрыла амбразуру ставнем.

Я не шевелилась, не дышала. Некоторые существа способны видеть тепло. Может, орлы способны. Я ждала и смотрела, как в небе переливаются огни северного сияния. В кронах копошились зверушки. Мимо пронеслась летучая мышь, и я уловила слова «огонь» и «берегитесь, берегитесь».

Джерси рыдала.

И я не могла себе лгать. Мне было страшно.

Как мне объясняться на Генеральной Ассамблее мира? Что есть справедливость? У нас не прописаны законы относительно убийства.

Вот только она нездорова.

Что мне сказать? Что я всем лгала, что боялась ошибиться, боялась потерять контроль над расследованием, боялась манипуляций Стивленда и потому молчала. Роза умерла из-за того, что я секретничала и промедлила.

Меня перестанут уважать. А ведь на самом деле я ради этого живу. Уважение. Власть. Сейчас это у меня есть. Я – модератор и уполномоченный по общественному порядку. Нож Сильвии – это знак того, что я особенная. Я другая. Я чуть лучше остальных. Но я позволила Розе погибнуть. А потом заняла ее место – и сделала это с радостью.

Я подползла к бамбуковой роще. Стивленд раздвинул передо мной свои охранные чертополохи – и здесь я буду дожидаться рассвета, скорчившись в роще холодной ночью. Плоды правды и разума не дадут мне заснуть. Я дрожу и размышляю. От Джерси меня отличает только то, почему я так поступала. И то, что я умею останавливаться. Северное сияние опять стало ярче. При таком свете почти можно было бы читать. Если что-то меня ищет, оно меня найдет, и Стивленд меня защитить не сможет. Он всего лишь растение.

Я отличаюсь от Джерси тем, что буду все делать как надо. Я постараюсь выжить, а потом приложу все свои силы к тому, чтобы быть максимально хорошим модератором. Я лгала, я делала ошибки, меня могут снять с должности модератора и уполномоченного голосованием, но я все равно останусь собой – с ножом или без него.

День 377. Я еще ни разу не пыталась обойтись без плодов бамбука – и не знала, что мне будет настолько плохо. Меня снедают голод и жажда, но мне не нужны пища или питье: меня так мутит, что я ничего и съесть не смогла бы. У меня болит голова. У меня такое чувство, что вот-вот произойдет нечто ужасное: какое-то нападение, ураган или катастрофа, – хотя я дома, и мой муж заснул, глядя, как догорают угли в очаге и дожидаясь, чтобы я легла. В конце концов я засну, но только потому, что прошлой ночью не спала вообще.

Я больше не буду есть плоды, не стану пользоваться мазью. Мне надо освободиться от Стивленда.

Прошлой ночью, съежившись в бамбуковой роще, я не могла спать от страха. Мышцы у меня затекли и судорожно сократились, но я боялась потягиваться, даже дрожать боялась. В свете северного сияния я видела свое дыхание. Три раза я слышала шаги орлов, шелестевшие по траве, их разговоры друг с другом в форме свиста, треска и щелчков, как от ломающихся веток. Время от времени до меня долетал дым от их костра. Они готовили мясо. Я сжималась в комочек и думала о себе и о том, что всегда делала то, о чем меня просили, а не то, чего мне хотелось самой. Я всегда лгала себе.

Мне наконец стало понятно, почему я спала с Роландом. Я использовала его, чтобы отомстить всем модераторам, под управлением которых мне пришлось работать, и самому Миру – за то, что он навязал мне такую работу, от которой я страдала. Я нарушала правила, бунтуя против Сильвии.

В конце концов сквозь верхушки деревьев показался Свет. Восток начал светлеть. Индюшачьи кланы и птицы-боксеры залаяли, отмечая свои территории. Ветер принес запах мокрой золы. Я надеялась, что это означает, что орлы снялись со стоянки. Я ждала. Если они и уходили, то вроде бы не по тропе в мою сторону. Наконец я встала – вернее, попыталась. Суставы ног скрипели, как растрескавшаяся посуда, слабые и болезненно-закостеневшие. Мне пришлось подтягиваться на руках, ухватившись за бамбук.

Стивленд наблюдал. Охранные чертополохи расслабились, пропуская меня наружу. Мне показалось, что я услышала тихий свист на севере, – и застыла. Орлы? Ястребиные летучие мыши? Он повторился, все еще тихий, но уже более четкий: глиняный свисток мирянина, две низкие ноты. Свист команды спасателей. Видимо, Стивленд прислал помощь. Я протиснулась между чертополохами и поспешила к укрытию. Надо не выпускать Джерси до прихода команды. Ставень бойницы открылся.