Владимиро-Суздальская Русь - Юрий Александрович Лимонов

на первом месте находится перечисление его вины перед городом. Феодор «церкви все в Володимери повеле («повеле» вставлено издателями летописи. — Ю. Л.) затворити и ключе церковные взя, и не бысть ни звоненья ни пенья по всему граду».[445]

Если в приведенных выше фрагментах нет и намека на существование веча или какого-либо городского самоуправления, то отрицать наличие самосознания горожан (а летописец был клириком, жившим во Владимире), четкую формулировку интересов города и обид, нанесенных ему, не представляется возможным. Свои выгоды, значение и, может быть, уже какие-то коммунальные гражданские права (?) горожанин, сделавший запись о событиях 1169 г., знал превосходно. Перечисляя злодеяния алчного владыки, летописец с пафосом описывает мучения, которым подверглись жители города и волости: «Много бо пострадаша человеци от него, в держаньи его (т. е. Феодора. — Ю. Л.), и сел изнебывши и оружья, и конь, друзии же и роботы добыша, заточенья же и грабленья, не токмо простьцем, но и мнихом, игуменом и ереем, безмилостив сый мучитель, другым человеком головы порезывая и бороды, иным же очи выжигая и язык урезая, а иныя распиная по стене, и муча немилоствне, хотя исхитити от всех именье, именья бо бе не сыт акы ад».[446] Подобное перечисление с абсолютной точностью указывает, кто же подвергся репрессиям корыстолюбивого владыки: представители церкви (об этом прямо говорит летописец), а также вассалы владыки, бывшие «в держаньи его», т. е. местные феодалы Владимира и округи. Ио, кроме того, были и другие категории. Летописец указывает, что люди лишались «именья», другими словами, имущества. Кроме феодалов и церкви во Владимире была другая имущая прослойка, обладавшая немалым достатком и весьма ясно сознававшая свои сословно-классовые интересы (которые ровно через 10 лет с оружием в руках она стала защищать). Речь идет о купечестве. Именно оно, несмотря на благоприятное отношение Андрея Боголюбского, видимо, подверглось нападению владыки. Наконец, летописец прямо пишет о «простецах», т. е. о людях низкого звания, которых пытал епископ. Трудно представить, чтобы с целью обогащения владыка репрессировал нищих или неимущих смердов. Видимо, летописец имеет в виду людей состоятельных, но не знатных. Недаром они упоминаются в перечислении после феодалов и в то же время противопоставляются церковникам: «заточенья же и грабленья не токмо простьцем, но и мнихом, игуменом и ереем». Вне всякого сомнения, летописец пишет о богатых, но не знатных людях: купцах, состоятельных ремесленниках, живших во Владимире. Только их (а не феодалов и служителей церкви) Феодор мог лишать личной свободы, кабалить, другими словами, насильно превращать в своих холопов. Именно об этом и пишет летописец: «друзии же и роботы добыша». Как видим, все прослойки городского населения натерпелись от лихого владыки. Поэтому не случайно столь враждебная запись помещена в летописи. Интересно и другое. Тенденциозность направлена не столько персонально против Феодора, сколько против него как носителя самоуправства, абсолютной и бесконтрольной власти, самовластия. Итак, возникает весьма симптоматичная ситуация: летописец (как горожанин, член коммунального общества) выступает против самовластия своего епископа, которого поддерживал (и, видимо, почти до конца) князь, властитель этого города, также претендующий на собственную самовластную политику и осуществлявший ее не только во Владимире, но и во всей Руси. С полным правом можно утверждать, что, осуждая епископа Феодора, летописец осуждает и князя Андрея.[447] Летописец против самовластия. Но тогда за что же он? Видимо, этот горожанин за иной какой-то порядок, противоположный деспотии и самовластию своего духовного сеньора и светского.

Картина отношений между горожанами и сеньорами города Владимира, нарисованная летописцем, в достаточной степени отразила весьма высокую степень самосознания рядового свободного владимирца (мелкого феодала, рядового купца, обыкновенного священника или монаха, самостоятельного ремесленника). Но об организации самоуправления, веча сведений нет. Правда, у летописца как будто есть намек на общие политические стремления всех жителей края, направленные против Феодора. (Бог, «видя бо виде озлобленье людии своих сих кроткых Ростовьскыя земля от звероядивого Феодорца», удалил епископа). Как видим, общность цели у «кротких людей» налицо, они добились, что Феодору в Киеве отрезали язык, выкололи глаза, отрубили правую руку. Просвещенный византиец митрополит Константин казнил опального владыку по обычаю своей родины. Финал всей этой трагедии, пожалуй, показывает на возросшую мощь горожан. Они вкупе с другими городами (Ростовом и Суздалем) выступили против своего князя (Андрей, несмотря на все попытки летописца завуалировать его позицию, видимо, почти до конца выступал в поддержку Феодора). Надо думать, что такая акция, рассчитанная на прямое противоборство, предполагает организованное сопротивление. И тем не менее подобная логическая конструкция оставалась бы предположением, если бы не одно сообщение владимирской летописи. Речь идет об убийстве Андрея Боголюбского. В нем участвовали княжеские слуги — дворяне и милостники. Заговор был организован ростовскими боярами. Его поддержала и часть «младшей» дружины — боголюбский полк, например. Но в «думе той», т. е. в заговоре, участвовала и какая-то часть владимирцев. На это прямо указывает Ипатьевская летопись. Причем основная часть владимирцев держалась дружественного нейтралитета: «и рекоша Володимерьци: „Да кто с вами в думе, то буди вам, а нам не надобе“». Кого имели в виду «володимерьци», понятно. Это были все те же военные слуги князя — дворяне и бояре. Феодалы владимирские были связаны корпоративной дисциплиной, общностью целей со всей «Ростовской дружиной». Но кто были эти «володимерьци»? Безусловно, это были не частные лица. Боголюбскому полку надо было отвечать также от имени всего города. И если эти «володимерьци» столь авторитетно советовали найти себе союзников среди жителей Владимира, которые участвовали в заговоре, а сами гарантировали дружественный нейтралитет, то, следовательно, они были правомочны на подобное заявление и выступали от организованной силы — городского самоуправления. Но подобное учреждение вряд ли могло возникнуть без веча. А следовательно, оно существовало во Владимире. Насколько городское самоуправление было авторитетно, можно судить хотя бы потому, что «володимерьци» (этим обобщенным понятием летописец обозначает местную выборную городскую администрацию) велят церковникам похоронить труп князя. Без этого постановления Андрей лежал непогребенным несколько дней, а местное владимирское духовенство совсем не было обеспокоено тем, что тело их щедрого благодетеля и патрона едва не стало добычей псов. В той же Ипатьевской летописи читаем об этом приказе: «рекоша Володимерце игумену Феодулови».[448] И далее в Лаврентьевской: «Феодул же Игумен святое Богородици Володимерьское с клирошаны с Луциною чадью и с Володимерци, ехаша по князя в Боголюбое, и вземше тело его в 5 день, в четверк».[449] Все это заставляет прийти к выводу о существовании в этот период (июнь 1174 г.) местного городского самоуправления, местной администрации, а следовательно, и выборности их, которая не могла проистекать в