Я с тебя худею (СИ) - Донченко Татьяна

Я сжимаю чашку в обеих руках и делаю глоток, испортив рисунок на пенке. Кофе начинает остывать. Как и мои чувства к человеку напротив. Теперь я точно в этом уверена.

— Красивый медвежонок, — Виктор Максимович кивает на мою чашку. — Молодцы ребята. Люблю это заведение. И людей — профессионалов своего дела тоже люблю. Можно сказать, даже испытываю к ним определенную слабость.

С последним утверждением он ловит меня в ловушку своего взгляда, от которого мне в ту же секунду становится тяжело дышать. Я с трудом сглатываю ком в горле и крепче цепляюсь за чашку.

— Поэтому вы в «Цензорах», Олеся и поэтому я отвечу положительно на все ваши условия. — Он поднимает указательный палец вверх, акцентируя внимание на следующих словах. — Но я так же люблю безропотное повиновение и некую… гибкость, поэтому, сегодня последний раз, когда я иду у вас на поводу.

— Спасибо, — реагирую я, пока он не передумал.

Разговор проходит напряженным, по краю допустимого, можно сказать. Но впервые в жизни он заканчивается на моих условиях. Вау! Горжусь собой! Не терпится поделиться своим успехом с Лешей.

Виктор Максимович улыбается и меняет тему разговора. Минут двадцать он рассказывает о новом авторе, который потряс его своим необычным стилем, пересказывает мне сюжет и несколько раз отмечает, что хочет видеть мой обзор на книгу.

Наш затяжной диалог, точнее монолог, прерывает сообщение от Леши:

Мастер Вселенной: Я освободился. Где ты?

Клюкова22: В «Бонифации».

Мастер Вселенной: Я в пяти минутах, заберу тебя. Матрас уже в квартире.

— Вот черт! — восклицаю я, переключаясь на чат с Хасановым.

Я: Что там с вечеринкой? Все готово?

Тимур: Все в ажуре, но за каким-то лешим в пустую хату доставили матрас. Ты в курсе зачем?

Я: Забей. Будем через 15 минут. Готовьтесь.

Улыбаюсь и забываю об Аксенове. Замечаю его раздражение по этому поводу.

— Мне нужно иди, Виктор Максимович, — тараторю я, поспешно собираясь. Предпочитаю подождать на улице, лишь бы ни секунды не слышать преподавателя. Это ощущение тоже в диковинку для меня.

Выхожу на улицу, меня обдает порывом ветра. Чувствую прохладу и освежающую, тягучую влажность в воздухе. Скоро будет дождь. Мамины розы будут счастливы. Две недели засухи губительно сказались на ее клумбах. Собственно, как и на всем городе, и на людях. В последнее время, с ними творится сплошное безумие. Или это только со мной?

Вдыхаю полную грудь и закрываю глаза. Мое легкомысленное платье разлетается не хуже, чем у Мерлин Монро во время съемок «I wanna be loved by you». Я придерживаю юбку руками и улыбаюсь, как сумасшедшая, едва знакомые фары мелькают на горизонте.

Краем глаза замечаю, что Виктор Максимович наблюдает за мной в окно и мне… совершенно наплевать на это.

Вспоминаю о валентинке, которую собираюсь вручить сегодня Леше. На душе становится еще теплее и радостней. Ауди приближается, паркуется прямо около меня. Веду себя, как потерявшая голову недалекая девица. Как только Леша выходит из машины, я бросаюсь ему на шею и целую. При этом осторожно просовываю валентинку в задний карман его джинс.

Будь что будет.

Глава 26. Антигерой

— Что это? Ты только что потрогала мою задницу? — шутливый тон Соколова вгоняет меня в краску.

— А она неприкосновенна?

— Можешь трогать меня везде, Ермакова. У тебя — единственной такая привилегия, так что будь со мной поаккуратней.

Он открывает пассажирскую дверь и впускает меня в салон Ауди. Я делаю вид, что не замечаю его ехидную ухмылку. Молюсь, чтобы он не достал из кармана открытку прямо сейчас.

— Ты в курсе, что моя квартира битком набита народом? — Леша садится за руль и трогается с места. Он бросает на меня косой взгляд. — Твоих рук дело?

— Не моих, — признаюсь я, — Хасанова. Обещай изобразить удивление.

— Буду максимально убедителен. Но, вообще-то я надеялся, что мы доберемся до матраса… — и уже веселым тоном, вроде как в шутку, договаривает: — Хотя, наверное, я поступил слишком самонадеянно, притащив его. Типа, намек свыше: «Чувак, не слишком ли ты разогнался?».

Я закусываю нижнюю губу, чтобы не проговориться об открытке в его кармане. Теперь я чувствую себя глупо. Не стоило ее туда класть, нужно просто поговорить. Молчу, обдумывая с чего начать, но в голову не приходит ни одной идеи. Проще сменить тему.

— Виктор Максимович назначил меня новым обозревателем. Буду делать разборы книг по типу того, что я сделала на днях.

— А редакцией ты больше не будешь заниматься?

— Нет, только обзоры, — почему-то чувствую себя пристыженной под его удивленным взглядом. Не могу же я сказать, что обещала стать обозревателем (а это — ох, как противится моим собственным стремлениям развиваться в сфере редактуры) взамен на помощь с продвижением его же комикса. — Все остальные обязанности он обещал с меня снять.

— Круть! Не сомневаюсь в твоих способностях, но…

— Что «но»?

— Тебе не понравится ход моих мыслей…

— Только не говори, что здесь замешан его личный интерес ко мне, — у меня расплывается улыбка до ушей, когда он кивает. — Пф! Это вряд ли!

— Почему так реагируешь? Считаешь себя недостойной его внимания или что-то в этом роде?

— О, я не об этом, — думаю он будет рад узнать, что был прав все это время. — Сегодня я увидела его с Полиной из «Цензоров».

Соколов не слишком-то удивляется и выглядит так, будто это вовсе не новость для него.

— Погоди… — я хмурюсь, — ты знал об этом?

— Не то, чтобы Полина это скрывала…

— Ты знал и не сказал?

А вот это уже удар под дых. Не знаю, как вести себя, просто складываю руки на груди. Меня начинает обуревать обида, да с такой силой, что кажется я вся состою только лишь из нее.

— Ты же помешана на этом типе, Ермакова, — вкрадчиво произносит Соколов. — Как бы я сказал: «все, конечно, классно, ты можешь худеть сколько угодно ради него, хоть вывернуться наизнанку в спортзале, но у этого мудака интрижка с другой студенткой»? И, надо сказать, что не только с ней…

— А с кем еще?

— Это имеет значение?

Я хлопаю ресницами в абсолютном шоке. Не знаю, что говорить. Чувствую себя преданной. И вовсе не Аксеновым, до него мне и дела нет. Меня расстраивает то, что Леша все это время молчал.

— Я сразу сказал, как отношусь к этому вашему литературному ловеласу, — он напрягается, замечая мое разочарование. — Я хотел, чтобы ты сама поняла, что он за человек. Трепаться о ком-то, ковыряться в белье — не в моих принципах.

— Это не треп, а правда, которую я заслуживаю знать. Тебе так не кажется?

— Я знал, что так произойдет, — обреченно вскидывает голову Леша и тяжело вздыхает. — Скажи я тебе все как есть или нет — ты, один хрен, расстроилась бы!

— Конечно, я расстроилась, потому что…

— Давай я скажу, что чувствую твоим языком. Может, тогда ты поймешь меня, — медленно выговаривает он, как будто сдерживается, чтобы не вскипеть. Чувствую бессилие в его голосе и замолкаю, позволяя ему сказать. — В сюжетах романов, которые вы часто разбираете, умные и красивые девушки вечно влюбляются в подлецов, а не в нормальных парней! — он тормозит около въезда на паркинг своего дома. — Этот ваш препод — настоящий сукин сын, но злишься ты сейчас, с какого-то перепуга, на меня! В конечном счете, антигероем в твоих глазах все равно окажусь я, а не он. Где справедливость?! Где сюжетная логика? Может, ты тогда в меня влюбишься, чтобы следовать канону?!

Леша взмахивает руками, заканчивая этот разговор, отворачивается и заезжает на паркинг. Ошарашенная его последними словами я сижу в немом оцепенении и боюсь пошевелиться. Негодование и возмущение Соколова пропитывает воздух и душит нас обоих.

Мы оставляем машину на паркинге и идем к лифту. Нас окликает знакомый голос:

— Мультисокол!

Обернувшись, мы видим Фила, которого катит на коляске его мама. Польска светится от счастья, а мы сухо здороваемся с ним и с его мамой. Филип расставляет руки в стороны и словно король мира въезжает в лифт первым.