Сократ - Йозеф Томан

Сократ кивнул:

- А те отлично знают свое ремесло. Я всегда восхищался дисциплиной и надежностью спартанских воинов.

Никий и многочисленные аристократы в народном собрании целыми месяцами убаюкивали афинский народ видениями братского любовного союза между Спартой и Афинами.

- Какой может быть любовный союз между нами, демократами, и Спартой, аристократической испокон веков?! - взвился Алкивиад. - Они, наверное, хотят сказать - между спартанскими аристократами и аристократами афинскими!

Народ медленно, но все более и более явно склонялся на сторону Алкивиада. Он весь в Перикла, говорили о нем. Тот тоже всегда был непримиримым противником Спарты.

- Под угрозой не одни Афины - все наши союзники! Под угрозой морская и экономическая мощь государства. Во имя спасения родины готовьте войско и флот, мужи афинские!

Страстная речь Алкивиада имела успех. Члены народного собрания сотнями присоединялись к нему.

Однако прилежно трудился и Никий.

- Неужели вы не цените столь драгоценный, с таким трудом добытый мир, что хотите готовить новую войну? Разве не хлебнули мы ее досыта?

Кто-то в запальчивости крикнул:

- Аристократы хотят продать Афины Спарте! Что тогда? Спартанцы перебьют всех нас, демократов, или превратят в рабов!

Словно раскаты грома прокатились над экклесией, открывая путь Алкивиаду к высшей вехе.

Установили день, когда экклесия выберет для Афин новых десять стратегов.

14

- А не заглянуть ли нам к какой-нибудь из афинских красавиц? - бросил Антисфен, когда они после ужина вышли из виллы Критона, и добавил: Говорят, Феодата - из самых красивых и образованных гетер, каких когда-либо знала ночная жизнь.

Алкивиад вопросительно посмотрел на Сократа.

- "Говорят" - обманное слово, - заметил тот. - Красота по слухам этого мало. Я всегда жажду смотреть на красоту вблизи. Веди нас, Алкивиад, ты ведь все знаешь.

Алкивиад сказал привратнику, что Сократ с друзьями желают поклониться прекрасной Феодате. Имя Сократа произвело такое впечатление, что всех троих тотчас ввели в просторный зал, из которого открытые двери вели в сад; из сада заглядывали сюда ночь и звезды, вплывала ароматная свежесть.

Покой был обставлен роскошно - ковры, занавеси. За столиком сидел бледный молодой человек, из-за его спины рабыня наполняла вином его чашу.

Молодой человек представился вошедшим, сказав, что он - трапезит из Пирея.

Легкий звон кифары стих - Феодата встала с кресла, чтобы встретить гостей.

- Благодарим за ласковый прием, - поклонился ей Алкивиад. - А дочь твоя не выйдет приветствовать нас?

- Тимандра еще в Эфесе, - ответила Феодата. - Но скоро приедет, чтобы отпраздновать у матери свой четырнадцатый день рождения.

Сократ глаз не мог отвести от Феодаты. Юная мать - прекрасная мать! Лицо ослепительно белое под высокой, сложной прической волос, окрашенных в темно-рыжий цвет. Глаза же темные, как агат, рот широкий, чувственный, но вместе с тем и нежный.

- Сядешь с нами?

- Конечно. Только отдам распоряжения моим девушкам.

- Ага! - радостно воскликнул Сократ. - Не успели мы войти, как ты меня уже порадовала!

На вопрос Феодаты - чем именно, Сократ ответил:

- Тем, что чтишь в рабынях людей и называешь их "мои девушки".

Феодата улыбнулась ему:

- Я их люблю. Извини меня ненадолго.

Она вышла, а скульпторское око Сократа, в котором вечно светился художнический восторг, отметило совершенную красоту сложения Феодаты и ее походки.

Гетера велела рабыням увенчать гостей розами, принести мясные и сладкие закуски и охлажденное вино. Она вернулась в длинном пеплосе с тонкой вышивкой по подолу и в бледно-сиреневой накидке: то и другое казалось сотканным из воздуха и благоуханий, то и другое прозрачно, так что просвечивали под ними округлые плечи и великолепной лепки груди. Под грудью дыхание ткани стянуто лентой, чтоб подчеркнуть линии тела.

Взгляд Феодаты прикован к Сократу. Тот удивился:

- Если бы я смотрел на тебя одну, Феодата, это было бы вполне объяснимо, но удивительно, что ты смотришь только на меня!

- Я много слышала о тебе и мечтала с тобой познакомиться. Когда ты вошел, стало будто светлее.

- Мой долг, да и всех, входящих под твой кров, оценить твою ослепительную красоту.

Началось соревнование в похвалах и восхищении рыжеволосой красавицей; Антисфен одолевал молодого трапезита, который был способен лишь сравнивать ее с разными Афродитами - Кипрской, Книдской...

- Клянусь псом, сколько же у нас Афродит! - тихо заметил Сократ; но тут трапезит вспомнил еще Афродиту Анадиомену, которая-де выступает из морской пены точно так же, как Феодата из волн своего прозрачного пеплоса.

Сравнение недурно, подумал Антисфен и пустился во весь дух сравнивать красоту гетеры с розовой лилией, с бутоном дикого мака, с песней, со свежестью, что царит на вершине Парнаса...

Сократ молчал.

Феодата слушала, улыбаясь по обязанности, и выжидательно смотрела на философа. Ждал и Алкивиад, что-то он скажет. А Сократ с удовольствием отведывал угощение; поев, ополоснул пальцы в серебряном тазу и осушил их виссонной тканью. Затем, вытерев бороду, он проговорил:

- Следовало бы теперь и мне, божественная Феодата, присоединить свою долю к восхвалению твоей красоты. Но хотя я захвачен ею и потрясен до мозга костей и ввергнут ею в такой же экстаз, какой овладевает мною при восходе солнца, не позволяй мне этого делать.

- Почему, Сократ?

- Трудно говорить о великой радости, какую внушает нам красота, если душа внезапно сжимается и болит...

- Болит?.. И - внезапно?.. Стало быть, боль эта навалилась на тебя здесь, у меня?

- Вот именно, прекрасная.

- О боги, какое же зло причинил тебе мой дом?

- Не дом твой, а ты сама.

Феодата вскочила, в испуге протянула к нему руки:

- Чем же, о я несчастная?! Сократ быстро сказал:

- Прошу, помедли так, в этом движении, с этим испугом на лице! - И к остальным. - Видите? Медные волосы, откинутые резким движением, брови раскрылись, как небесные врата, ресницы - волшебные стрелы, которые ранят, но сладостной раной, лодыжка, изящной кривой переходящая в белую колонну голени, над широкими боками - тонкая талия, и выпуклость груди с двумя яблочками, шея, несущая голову, губы, за которые не трудно умереть... И все это я говорю только от одного из пяти чувств человека!

- Ах, какая хвала! - вздохнула гетера, влюбленно глядя на Сократа. - Но ты сказал - я причинила тебе боль!

- Конечно. - Сократ обеими руками обвел, не прикасаясь, линии ее плеч, рук, боков и ног и горько закончил: - А я, глупец, оставил ваяние!

- Никто, Феодата, не выскажет тебе большей хвалы, чем эта! - сказал Антисфен.

Алкивиад добавил:

- А я завершу ее. Я почти каждый день провожу с Сократом, но еще не слыхал, чтоб он хоть раз пожалел о том, что оставил ваяние, - только сегодня, увидев тебя, Феодата!

Она опустилась на пол у ног Сократа и положила голову ему на колени:

- Не знаешь ты, как я счастлива, что ты пришел ко мне, и до чего несчастна, что не дано мне стать прообразом твоей статуи...

Сократ медленно провел ладонью по ее волосам, от темени до самых их кончиков:

- Тебя пишут лучшие наши художники, и это смягчает мое сожаление.

Антисфен поднял глаза на Сократа:

- А тебе не хочется, ради Феодаты, снова взять в руки резец и молоток?

Сократ покачал головой.

- Да, то была бы славная работа. Я, пожалуй, еще не забыл - нет, нет, даже наверное; такой образец разом вернул бы мне былое мастерство...

- Что же тебе мешает? - спросила Феодата.

- Я черпаю воду решетом, - усмехнулся Сократ. - Занимаюсь человеком, хочу, чтобы он стал лучше, но приверженцы софистики путают мои карты...

- Ах, я знаю. Замечаю сама, - вздохнула Феодата. - Младшие софисты дурно влияют на души. Разглагольствуют без умолку, прямо подавляют человека словами. Разрушают в нем всякую веру в себя...

- Подрывают все, как дикие кабаны, - нахмурился Антисфен. - Стремятся обратить мир в первозданный хаос... При нем-то им, конечно, жилось бы наилучшим образом. Долой народовластие, долой законы, долой какой бы то ни было порядок, устрояющий совместную жизнь людей! Они поклоняются произволу, который позволяет отдельной личности, не считаясь с прочими, добиваться успеха для себя... - Антисфен виновато посмотрел на хозяйку. - Но в какие дебри забрела наша беседа от твоей красоты?

Феодата покачала головой:

- Мы говорим о вещах более важных, чем моя внешность... - Перевела взор на Сократа. - Меня поражает наглость, с какой софисты публично учат людей, как сделаться прожженными себялюбцами...

Сократ засмеялся горьким смехом.

- Можно ли поражаться человеческой слабости, заставляющей людей слушать подсказки софистов о том, как взобраться повыше и извлечь для себя побольше выгоды?

Феодата брезгливо передернулась.

- Ужасно, что их слова имеют такую большую власть.