Непреклонные - Инна Тронина

Я вышла в больничный коридор, поскользнулась на только что вымытом плиточном полу и присела на старенький кожаный диванчик. Не обращая внимания на снующих туда-сюда медсестёр, больных и их родственников, я достала из сумки мобильник и набрала номер Паши Шестакова.

— Привет, как дела? — Я старалась говорить равнодушно, но голос всё-таки дрогнул. — Про машину узнали? Чья она?

— Да, конечно. «Девятка» принадлежит Анатолию Максимовичу Лебедеву, тридцать седьмого года рождения, полковнику в отставке. Он служил в танковых войсках, имеет отличный послужной список. Человек без недостатков, правда, несколько консервативных взглядов. Адрес и домашний телефон уже у нас. Проживает с супругой Тамарой Ефимовной, тоже пенсионеркой. У них есть дочь Евгения, которая вышла замуж в Питер. Как раз в августе-сентябре супруги гостили у родителей…

— Какая у дочери фамилия по мужу? — перебила я.

— Швоева. Её муж, Александр Викторович, уроженец посёлка Рощино под Питером. У них есть сын Роман, семь лет. Сам Швоев прошёл две чеченские войны, разумеется, по контракту. Два раза был контужен, один раз тяжело ранен. Поведение в быту соответствующее. Взрывается по любому ничтожному поводу, лезет в драку и удержу не знает. Тесть как-то умудрялся с ним справляться. Может, потому, что тоже разделяет великодержавные взгляды Саши Швоева. Только полковник-то большее с уклоном с красные идеи, а зять — в реакционно-монархические…

— Так-так, интересно! — У меня вертелся на языке самый главный вопрос. — Лебедев давал Швоеву свой автомобиль?

— Скорее всего, да. Я пока с полковником не разговаривал, к этому ведь нужно как следует подготовиться. И принять окончательное решение насчёт милиции. Всё-таки надо поставить их в известность.

— Думаю, что да.

Я была готова бежать к Лебедеву хоть сейчас и показывать ему снимки, запечатлевшие мужчину в чёрной куртке. Но полковник мог на законных основаниях отказаться говорить со мной, да ещё поинтересоваться, кто и зачем производит скрытую видеосъёмку. Наверное, всё-таки нужно привлечь милицию — с представителями власти полковник спорить не будет.

— Паша, Юрий Иванович дома?

— Пока нет, но к началу торжеств обещал прибыть. Он в бане.

— Ладно. Думаю, что даже в день рождения он уделит делу полчасика. Мы должны всё решить насчёт милиции и подумать, как и где встретиться с Лебедевым. Его нужно взять в оборот неожиданно, чтобы он не успел опомниться. Но это уже не одним нам решать.

— Петровский поможет — у него в уголовном розыске связи. Он же оттуда к Юрию в охрану перешёл, — обнадёжил меня Шестаков. — А у тебя как дела? Ты из больницы звонишь?

— Да, из больницы. Всё нормально. Нужно только немного подождать. Значит, я сейчас еду на дачу и докладываю.

— Жду. Нигде не задерживайся.

— Разумеется. Пока.

Я выключила связь, спрятала телефон и пошла по коридору к выходу на лестницу. Люди в белых халатах и серых пижамах сопровождали меня любопытными взглядами; и сразу же за спиной шелестел возбуждённый шёпот.

Мимо меня, к палате Мальковой, пробежал бородатый доктор в больших очках и домашних тапках. Я с тревогой подумала, как бы старушка не отошла раньше времени. В следующую минуту я выругала себя за отвратительные мысли и пожелала Антонине Степановне дожить до ста лет.

Но очень уж не хотелось терять ниточку именно сейчас, когда конец уже так близок! Я была почти уверена в том, что Наталью Лазаревну убил Александр Швоев. Вояка-контрактник, убеждённый националист, зарубил топором такую же правоверную патриотку. Наверное, они всё же были знакомы и что-то не поделили. А сказать, что именно, может только сам господин Швоев.

Теперь нужно придумать, как его задержать. Тесть ни в коем случае не должен предупредить зятя. Одно хорошо — Швоев, скорее всего, находится сейчас в Питере, а там действует наше агентство. В Лахте расположен его головной офис. Нужно только узнать адрес Швоева, и тогда наш директор Андрей Озирский примет соответствующие меры. Надеюсь, что шеф придумает, каким образом можно без проблем задержать сумасшедшего убийцу — пусть даже за мелкое хулиганство. Только бы не спугнуть его сейчас и как можно скорее получить признание Антонины Мальковой…

Чувствуя во всём теле сладостную и нетерпеливую дрожь, я сдала свой халат толстой тётке, которая в тесном кабинете ворочала тюки с бельём. Она что-то мне сказала, но я была слишком взволнована, поглощена мыслями о Швоеве, потому и не поняла ни одного слова.

Мне даже показалось, что я забыла русский язык. Посмотрев на сестру-хозяйку отсутствующим взглядом, я пробормотала что-то невразумительное и направилась в гардероб за своей дублёнкой.

«— В тот вечер я опять к внученьке заехала, на съёмную квартиру. У внучки ведь накануне день рождения был. Они с ребятами гуляли. А родителям Кристинка даже и не позвонила. И у неё никто трубку не брал. Меня в город отвёз сын соседский, Митя Теремов. Я подарок ей захватила, носочки связала и шапочку, так она не взяла. Дальше порога меня не пустила. Сказала, что стыдно ей за такую древнюю деревенскую бабку. И пусть родители отстанут от них со Стасом, потому что они поженятся. Я даже не нашлась, что сказать, заревела только. В доме музыка грохочет, все смеются очень громко. Во дворе говорили, что компания эта и наркотики колет. Милицию им вызывали. Кристина сказала, что они скоро уедут оттуда. А куда — не сообщит, чтобы не нашли. Я ушла, а подарок-то в прихожей оставила. Около семи вечера всё это было. Мне опять очень плохо сделалось. Какое-то чудище приехало к ребятам — мужчина, в волосы до пояса, и весь накрашенный. Кристина на пятом этаже живёт. Я лифт подождала, но было занято. Решила потихоньку спускаться. Митька-то Теремов обещал меня у магазина ждать пятнадцать минут восьмого. Думала я, как Лиля с Васей-то, зятем, всё это переживут. У них и так гипертония — с магазином столько хлопот, а тут ещё доченька… Я спускалась бочком, со ступенечки на ступенечку. Перед глазами всё плыло. Подумала, что сейчас вот упаду и встану больше. Ждала, что Кристинка пожалеет бабушку и следом выскочит, а она и думать обо мне забыла. Как-то доползла я до первого этажа… То есть до ящиков-то почтовых нужно было ещё спуститься. Там лампочка перегорела как раз, трещала и мигала. И у меня всё запрыгало перед глазами. Я встала, на перила оперлась, полезла в сумку за таблетками. И вдруг увидела, что у мусоропровода высокий, плечистый мужчина стоит. И весь в чёрном, страхи-то какие! Вот этот самый, да. И что-то под курткой прячет. Не знаю, почему не пошла я мимо него. Видно, Бог спас… Ноги как будто приросли к ступенькам. Я стою, и он стоит. Но меня не видит. Думала, ждёт кого-то, может, хозяев дома нет. Но всё-таки я не иду мимо него. Он, видно, сильно нервничал — лицо дёргалось, и усы тоже. Он всё на входную дверь смотрел. Злой мужчина, очень злой. Я таких-то в своей деревне видела, когда стенка на стенку сходились в кулачных боях. И дрались тогда до смерти. Мне показалось, что пьяный он или обжабанный. Ну, думаю, наверное, к внучке потом поднимется, а от такого всего жди. Женщину-то убитую я до тех пор в лицо не знала. Потом только портрет в газете увидела — Вася, зять, показал. Я уже захотела обратно к внучке подняться, потому что лучше с теми, чем мимо этого идти… Я вдруг слышу — входную дверь открывают, там код есть и домофон. Вошла женщина — блондинка крашеная, невысокая, худощавая. В белом плаще и в красивых сапожках на каблуках. Под мышкой — сумочка без ручек. Духами от неё сильно пахло, даже я почувствовала. Она стала у лифта кнопки нажимать, а на мужчину внимания не обращала. Похоже, даже не видела его, потому что торопилась очень. А тот вдруг достаёт из-за пазухи топорик для разделки мяса. Я онемела вся, рот раскрыла, а крикнуть не могу. Он ударил женщину лезвием по голове. Хруст такой, сразу кровь хлынула… Женщина падать стала, а громила-то под мышки её подхватил — и в лифт. Как раз кабина подошла. Ну, думаю, надо убегать, а то он и меня зарубит. Я ведь всё видела, как на ладони. Он стал в лифт-то женщину затаскивать, а я на цыпочках спустилась и шмыгнула мимо него за спиной. Откуда только силы взялись? Из квартиры на первом этаже грохот какой-то раздавался, наверное, ремонт был. Душегуб-то и не услыхал ничего. Что он после делал, я не знаю. Сама не помню, как добралась до магазина. Теремов меня ждал на своём «москвичонке», что-то спрашивал. А у меня озноб, и рот от страха не раскрывается. Дома никому ничего не сказала. И в милицию не позвонила, потому что испугалась до беспамятства. Станут вызывать, и все узнают, что я убийство видела. А у того бандюги — дружки, наверное, есть, да ещё семья. Мне-то всё равно помирать, а вдруг дочкам и внукам достанется?.. Я его впервые видела, а после того — никогда… Что мне и делать-то теперь, не знаю. Наверное, накажут, ведь должна была сказать хотя бы Марине, она в милиции работает. Оператором, который звонки принимает. Как раз ей вызов-то и поступил. Весь город говорил, что знаменитая женщина погибла. Она сиротам помогала, бедным. За простой народ стояла. Потому и убили её нелюди. Не убереглась…»