Непреклонные - Инна Тронина

Соседки, заслышав всхлипы, тоже начали подползать поближе. А мне ужасно захотелось схватить стоящую в углу палаты швабру с намотанной на неё тряпкой и огреть каждую бабу по хребтине. К сожалению, вместе с Мальковой в коридор было не выйти, но делать её возможное признание достоянием этих кумушек я тоже не собиралась.

— Кто бы сказал, в чём грех мой? Ведь как засну, так геена огненная. В ножки бы упала… А то ведь, как помру, назад дороги не будет. Валюшку никогда не увижу, родителей, а потом и детей. И за Кристинку боязно, хоть и заблудшая она душа. Страшные дела в том доме творятся. Я не хочу, чтобы внучка моя там жила. А она меня не слушает — гонит, обижает. Моя жизнь, говорит, это только моя жизнь, а ты не суйся…Ох, Господи, да как же вразумить-то её? И самой спастись как?! — ещё горше заплакала Малькова.

Я боялась, что сейчас придёт врач, пусть даже медсестра, и вытурят меня отсюда. Но пока всё складывалось удачно, и мы оставались в палате вчетвером. На тумбочках и подоконниках звякали склянки, шуршали полиэтиленовые пакеты и промасленная бумага. Пламенели бархатцы около серой подушки Мальковой.

Одна рука старушки намертво стиснула мою, а другая теребила одеяло на груди. Оконные стёкла покрывались изумительно красивым морозным узором и вспыхивали разноцветными искрами — солнце светило с юго-запада. Косые лучи насквозь пронизывали помещение и квадратами ложились на выкрашенные салатной масляной краской стены.

— Я вам помочь хочу, Антонина Степановна. А вы должны помочь мне. Выслушайте меня внимательно, всего несколько минут, ладно? Только не переживайте, не пугайтесь… Для вас ничего плохого не будет. — Я почувствовала себя Германном, уговаривающим старую графиню открыть ему тайну трёх карт. — Ради всех, кто вам дорог, пожалуйста, постарайтесь понять меня. Я знаю, почему вам снится ад. Вы носите в душе тяжкий груз. Носите с конца сентября, когда стали свидетельницей убийства…

— Нет! Не-ет… — только и смогла выдавить Малькова, но по ужасному взгляду её, по расширившимся зрачкам, по каплям пота, мгновенно выступившим на лбу, я поняла, что попала в точку. — Я ничего не знаю!

— Знаете, Антонина Степановна, но боитесь сказать правду. — Я говорила шёпотом, и соседки по палате ничего не могли разобрать. — Я — частный сыщик, приехала из Москвы, расследую дело об убийстве Натальи Кулдошиной. Возможно, вы не в курсе, как звали женщину, которую осенью убили около лифта в том доме, где Кристина и её друзья снимают квартиру. Поэтому вы и сказали, что там творятся страшные вещи. Антонина Степановна, вас видели там в тот день и час, когда было совершено преступление. Вас потрясло увиденное, и вы заболели. Но почему-то сразу не сообщили в милицию о том, что видели. А после, наверное, испугались наказания за недонесение, и что вас «затаскают». Я не имею права наказывать вас. Более того, я сделаю всё, чтобы оказались в полной безопасности. Прошу вас довериться мне. Если хотите, я оплачу дорогие лекарства, дам вам вознаграждение за информацию. Наша фирма богатая, и такая статья расходов в смете предусмотрена. Только скажите, как именно всё произошло тогда, в четверг, двадцать седьмого сентября! Почему вы со всех ног бежали из этого подъезда? Вас даже засняли на плёнку, вы не сможете отказаться. Таким образом, я и смогла вас найти. Если вы будете упорствовать, то только навлечёте на себя подозрения в соучастии. Вот он, правда ведь? — Я достала фотографии мужчины в чёрном.

В глазах Мальковой льдом замёрз ужас. Один только ужас. Я понимала, что говорю слишком много, что могу угробить бабулю, но я так долго ждала этой минуты! Шаг за шагом продвигалась к еле мерцавшему в конце длинного туннеля огоньку, и вот наконец-то добралась до источника света. Добралась и увидела, что пламя вот-вот потухнет, и тогда я навсегда останусь в тёмном лабиринте, откуда нет выхода.

— Не губите свою душу, Антонина Степановна! Признайтесь, и вам перестанет сниться ад!

Я говорила с такой страстной убеждённостью, что испугалась сама себя.

— Вы казните себя за то, что не указали на убийцу, но в то же время не решаетесь очиститься, покаяться. Вы всю семью свою обрекаете на страдания. И в первую очередь — себя. Как же вы собираетесь попасть в рай, если скрываете то, о чём нужно кричать во весь голос?! Вы видели убийцу — это факт. Вы видели само убийство. Неужели вам хочется, чтобы злодей разгуливал на воле, угрожал другим людям? В рай за одних птичек и собачек, а также за покорность родителям и мужу не попадёшь, если сделал зло. Или увидел, как самый тяжкий грех совершил кто-то другой, и скрыл это. Двадцать минут прошло, и я ухожу. Сейчас придёт Лиля. Если захотите связаться со мной, можете сделать это через неё. Подумайте над моими словами! Вы не должны так кончать свою жизнь. В любом случае надо снять камень с души, Антонина Степановна. Помните, что я всё про вас знаю. И ТАМ, — я указала пальцем на потолок, — знают ещё лучше. Я прекрасно понимаю, что вы ни в чём не виноваты, что вас тогда парализовал страх. Но ещё не поздно очистить совесть, дать мне возможность обезвредить преступника. Да, от меня вы можете скрыться. Можете замкнуться, не отвечать на мои вопросы. Я — всего лишь человек. Но за чертой, там, где вы надеетесь отдохнуть после праведных трудов, вас ожидают мытарства, муки, возмездие. То самое, которое вы пока видите во сне. Никакой батюшка не смеет, не имеет права отпустить ваш грех, если вы откажетесь помочь правосудию. В ваших же интересах не уносить с собой тайну гибели женщины, у которой осталось девять детей…

Дверь тихо скрипнула, и вошла Лиля, выразительно посмотрела на меня. Я поднялась с табуретки, поправляя на плечах жёсткий, будто бы жёваный, халат; шагнула к выходу.

— Как и договаривались, я ухожу. Извините, что побеспокоила вас.

— Мама, что ты плачешь?! — всполошилась Лиля. — Оксана, почему она плачет? Что вы ей такое сказали?.. Я же вас просила поберечь маму, она в любой момент может… может…

— Оксана, вы останьтесь, — вдруг неожиданно твёрдым голосом попросила Малькова.

По лицу её текли слёзы, но глаза вдруг стали ясными и молодыми — видимо, она приняла решение.

— Скажите уж, чтобы меня отсюда вывезли, не могу я здесь… — Малькова имела в виду соседок. — Оксана, вы уж не серчайте… Испугалась я, смолчала. Думала, поймают этого ирода… Лиля! — Больная взяла дочь за руку, и та снова склонилась над ней. — Пусть Маринка приедет, я ей тоже хочу сказать… — Антонина умоляющими глазами смотрела то на дочку, то на меня. — Ко мне та женщина приходит ночами. Но никто ничего об этом не знал. А вы узнали… — Малькова впилась в меня глазами, в которых я теперь видела не страх, на последнюю надежду. — Марина, младшая моя, в милиции работает. Я сперва хотела ей сказать, а потом оробела. Теперь скажу. Не могу больше, силушек нет моих. Бывало, чудилось, будто всё приснилось. Но не приснилось… Это было. Было всё! — Малькова захлебнулась слезами.

Лиля, укоризненно глядя на меня, подхватила свою мать, приподняла её на подушках и усадила. Похоже, она не понимала, о чём идёт речь.

— Я должна покаяться, знаю. Вы ведь ангел, Оксана, да? Вы посланы ко мне, чтобы спасти. Лиля, зови Марину сейчас же! — слабо крикнула Антонина.

— Она на дежурстве. Сменится — придёт, — пообещала Лиля.

— Только чтоб сегодня же! О. господи… — простонала Малькова, запрокинула голову и обмякла. — Вы посланы ко мне! С цветами, зимой… — бормотала старушка, блаженно улыбаясь, показывая металлические зубы. — Голова… Голова у вас светится! Лиля, ты видишь сияние?

— Мама, да ты бредишь! — ахнула Лиля. — Это же солнце! Солнце светит! Сейчас я за доктором сбегаю… А вы идите, идите, иначе она не успокоится.

Лиля явно хотела разорвать меня на части, но всё-таки сдерживалась, пытаясь уладить дело миром.

— Если нужно будет, я вас найду. Спросите у сестрички, как выйти, она покажет…

— Да-да, конечно. Простите.

Я и сама не предполагала, что такое впечатление произведут бархатцы, буквально навязанные мне Голобоковой. Мне пришлось долго ждать в оранжерее Петра Петровича, потому что он смог приехать только поздно вечером. На адрес его заправки пришла цистерна с поддельным бензином, который вдруг превратился в жёлтую мерзкую жидкость. Случился страшный скандал, и Голобокову стало не до меня, из-за чего Ольга очень переживала.

А вот на Малькову произвело неизгладимое впечатление то, что летние цветочки с клумбы вдруг выросли среди трескучего мороза. Возможно, старушке делали какие-то уколы, и ей впрямь померещился нимб вокруг моей головы. Головы великой грешницы, которая куда больше походила на рыжую бестию, чем на ангела.

Все эти долгие месяцы Антонина Степановна ждала человека, который внезапно появится перед ней и разрешит сомнения. И потому чувствительную точку я нашла очень быстро, навскидку. Как и большинство старушек, Малькова бредила раем и боялась ада. Считала, что душа её отныне обречена на вечные муки…