Дао Блаженств - Александр Матяш

Д: Все оказалось зашифровано. Как же Он объяснял тогда все эти спазмы эго?

А: Не знаю, но предполагаю, что Его ви́дение позволяло ему находить нужные слова. Иисус, мне кажется, понимал, что для того, чтобы минимизировать последующие искажения, важно не столько все объяснить, сколько передать главное простыми и понятными образами, а люди умные, ищущие, если захотят, докопаются до внутреннего глубинного смысла.

Итак, что должно произойти в душе, чтобы деятельность эго, которую мы только что просозерцали во всех деталях, была прекращена? Что необходимо сделать?

М: Сначала надо осознать, что это в нашей душе происходит.

Д: Наверное, если нет хотя бы минимального внутреннего опыта созерцания, то это невозможно сделать в тот момент, когда тебя бьют по щеке.

А: Я думаю, что вполне возможно и то и другое. Речи Иисуса сотканы настолько гениально, что через прямое выполнение того, что Он говорил, становится возможен противоположный процесс – по эго наносится настолько сокрушительный удар (если конечно, хватит мужества), что психика сама по себе, просто от совершения этого поступка, переплавляется, и возникают спонтанные прозрения, капитуляции и разблокировки. В этом случае внутренний опыт следует за внешним поступком, а не наоборот.

Кроме того, многие призывы Иисуса звучат экстремально намеренно, именно для того, чтобы человек, выслушав их, невольно сравнил бы их требования со своими духовными возможностями, и, почувствовав разницу, умалился бы, смирив гордыню. Таким образом, получение духовного опыта было возможно не только путем следования словам Иисуса, но даже через чуткое их внимание и принятие. В этом смысле Иисус предлагает поступать здесь так же, как те, кого Он называет «блаженными». Взгляните: здесь ведь и кротость нищих духом, и снятие инфернальных проекций миротворцев и так далее.

У: Какие невыполнимые задачи Он ставил…

А: Да, но ведь и требование в конце главы какое: «Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный». Вообще, по строгости требований к пастве православие, наверное, ни с какой другой религией не сравнится.

У: Как интересно раскручивается смысл: сначала «око за око, зуб за зуб» – равное количество зла и не больше; потом «кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два» – не равное количество добра в ответ на зло, а большее; а потом «любите врагов ваших… благотворите ненавидящим вас» – идет по возрастающей.

Д: Интересно все-таки, давал ли Он какие-то разъяснения?

В: Или Он произносил это так, что всем становилось понятно?

А: Я думаю, что очень многое Ему не было нужды говорить. Он излучал такое количество энергии просветления, что люди, просто глядя на Него, понимали смысл Его слов.

Д: А как же самому стать таким кротким, просветленным, не пройдя этот внутренний путь, не пропустив этот опыт через себя?

А: Никак.

Д: Ты же говоришь, что в Его присутствии…

А: В Его присутствии люди понимали, куда надо двигаться и что делать.

Д: А трансформация при этом не происходит?

А: Это понимание дороже всех гор злата во Вселенной.

Д: Но если оно остается только пониманием…

А: А как же свободный выбор?

Д: Я думала, что присутствие просветленного существа обладает такой силой на его ближайшее окружение, на учеников, например, что он эту мудрость просто вкладывает в них.

А: В Деяниях Апостолов описано, как много у них было сомнений и колебаний. Кроме того, ближайшим окружением Иисуса какое-то время, пусть и недолгое, были и первосвященники, и Понтий Пилат.

Д: Но первосвященники сопротивлялись, а апостолы были открыты Его учению.

А: Апостолы тоже сопротивлялись, просто по-другому. Первосвященники же сразу сделали свои выборы, не раздумывая и не сомневаясь, и все, что им оставалось – это разделаться с Иисусом. А апостолам приходилось проходить через мучительные внутренние испытания, самим преодолевать сопротивление бессознательного, раскрываться, капитулировать, умаляться – в общем, выполнять всю ту черновую духовную работу, без которой, впрочем, любая другая становится невозможной. Отождествиться с эго, как это сделали первосвященники, конечно, значительно проще.

Итак, какую работу необходимо проделать, чтобы инфернальный центр внутри нас перестал действовать? Если мы смогли увидеть эго в действии, то мы уже в значительной степени создали предпосылку для освобождения, потому что все бессознательные реакции обладают безусловной силой воздействия на своего носителя только до тех пор, пока они абсолютно для него не видимы и не воспринимаемы им. Если тонкость и искренность восприятия возросла до такого уровня, что ви́дение позволяет осознать присутствие в нас этого центра, то следующий шаг – покаяние, капитуляция, и следующее за ней освобождение от него – сделать совсем не так уж трудно…

Видимо, этим мы и отличаемся от древних людей: у них тонкость восприятия была очень слабой, понятийный аппарат – крайне неразвитым, кроме того, практически отсутствовал какой бы то ни было опыт созерцания. Даже возможности языка были принципиально другими – не приспособленными для описания процессов, созерцаемых нами сейчас. Но зато была вера такая, какой у нас уже нет. А вслед за верой – и искренность, а вслед за ней – и глубина покаяния со всеми последующими «выхлопами». Все это в совокупности оставляет наши нынешние времена далеко позади.

Д: Она была слепая?

А: Нет, она была наполнена – любовью, например.

Д: Но если понимания не было.

А: Для того, чтобы вера была живой и наполненной, достаточно чувства любви и стремления к высшему. Если бы у древних людей был наш уровень и возможности созерцания, а у нас была такая же вера, как у них… Вера – это нечто живое, действующее.

Д: Это открытое сердце?

А: Это прежде всего готовность жертвовать – вот самый главный признак веры. Готовность к жертве – это очень живое, глубокое и мощное чувство. Даже если интеллект очень слаб, но есть готовность жертвовать, готовность отдать, то в сознании происходит чудесная метаморфоза – просто в результате этой готовности. Четким критерием для установления различия между материализмом и идеализмом является ответ на вопрос, что где находится: наш субъект восприятия внутри пространства или пространство внутри субъекта восприятия. Когда есть вера, то этот вопрос решается не на уровне интеллектуального созерцания, а на значительно более простом уровне: «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6.21). Если есть вера, то не так важно, насколько изощренно она интеллектуализируется и описывается – «высшее», «Бог» – гораздо важнее те чувства и понимание, которые человека наполняют: вот мое хозяйство, вот мои овцы, и от всего этого я отказываюсь, отрекаюсь во имя чего-то более важного. Он еще не знает, во имя чего, но его вера настолько велика, что он от всего отказывается. И когда этот реальный акт жертвоприношения происходит, то все сердечные привязанности, (которые, при созерцании преодолеваются в результате упорной и длительной практики), разрываются сами собой, потому что этот акт совершается добровольно без каких бы то ни было ожиданий получить что-нибудь взамен. Сила веры заключается именно в этой бескорыстной готовности. Что нужно для того, чтобы от всего отказаться ради чего-то высшего? Десять лет в тибетском университете? Или двадцать лет медитативной практики? Ничего не нужно – только сила веры. Поэтому простым людям путь наверх открыт точно так же, если не в большей степени. Все, что им нужно сделать – это отречься. Но в наше время нет такой цельности натуры. Время другое, количество лукавства в каждом из нас невероятно велико…

Нам опять необходимо вернуться, однако, все, чего мы касаемся в ходе рассуждения, оказывается связанным между собой. Так и здесь: нас ударили по щеке – где находится тот, кто нас ударил?

М.: В пространстве снаружи.

А: Да, Рита, ты правильно меня поняла. В пространстве, которое находится снаружи – и поэтому полюбить его нет никакой возможности. Как сделать так, чтобы тот, кто нас ударил, оказался в пространстве внутри нас? Можно это сделать с помощью интеллектуального созерцания – хорошо, если есть такая возможность; а если ее нет, как быть тогда?

Д: Полюбить его.

В: Как это – полюбить? Просто взять и полюбить?

Д: Наверное, надо очень сильно этого хотеть и молиться.

А: Какая же сила должна быть у молитвы, чтобы по ней Господь дал сердцу каменному и остывшему искру любви, чтобы Он напитал его хотя бы одним глотком этой любви?

М: Чем можно измерить эту силу?

А: Не знаю, можно ли ее измерить, но вот какой она должна быть, мне кажется, можно сказать.

М: Очень искренней.

Д: Сокрушительной.

А: Да. Сила молитвы заключена в силе сокрушения, и именно сила сокрушения дает глубину и тонкость созерцания, являющиеся в свою очередь проводниками той высшей духовной энергии, которая переплавляет, трансформирует наше сознание. Поэтому в заданном мною вопросе уже содержится ответ: сначала нужно увидеть, что твое собственное сердце – каменное и остывшее, а если увидел, то уже и разотождествился – и потекли слезы, и лед растаял, и камень расплавился.