Предчувствие весны - Виктор Исьемини

Гедор Мясник считал, что ему по силам нарушить баланс, расшатать его и стать новым центром, вокруг которого уравновесятся преступления и охрана порядка в Вейвере.

Когда караван, ведомый Ривеном, с рассветом ушел из Вейвера, Мясник и его спутники не спустились попрощаться, их утро прошло так же, как и прежде. Они отсыпались, потом Торчок явился сделать хозяину заказ, постояльцев привычно обслужили, не требуя платы вперед. Раз не ушли с обозом, значит, никуда не денутся. Когда Гедор после завтрака расплачивался с хозяином «Золотой бочки», тот, стараясь не глядеть в глаза постояльца, осмелился спросить:

— А что же ваша милость нынче собирается делать?

Страх, который внушал Гедор, переводил его в разряд «ваших милостей».

— Пойду, пройдусь, пожалуй.

— Это да, это понятно, денек погожий, солнечный, дело-то молодое… — хозяин замялся. — Я к тому, что ни товара у вашей милости при себе, ни инструменту, вроде, какого.

— За комнаты уплачено, конюшня, фургон, — заметил Мясник.

— Это я вашей милостью премного доволен, — поспешно заверил толстый хозяин, — удачного постояльца Гилфинг послал, за все ваша милость сполна платит. Я хотел спросить, не надумываете ли чем заняться? Может, чем-то пособить могу?

Хозяин знал, что постоялец богат, и полагал, что может каким-то образом войти с ним в долю. Толстяк скопил немного деньжат, а как с выгодой пристроить накопленное в захолустье — не знал. И вот человек приезжий, тертый, бывалый, опять же — со своими средствами.

— Я пока погляжу, — буркнул Мясник. — Городок ваш неплохой, порядка только не хватает.

— Это какого же порядка, ваша милость? — искренне удивился толстяк.

— Правильного, — пояснил Гедор с нажимом в голосе. — На стражу вашу надежды нет. А если случится что?

— Да что же, ваша милость может случиться-то?

— Ну уж этого я не знаю. Тихо у вас тут…

— Тихо, храни Гилфинг наш Вейвер, — подхватил хозяин.

— …А в тихом омуте бесы водятся, — неторопливо закончил Гедор. — Всякое стрястись может, а за помощью бежать — не к кому. Ладно, пойду, жена заждалась.

Мясник неторопливо побрел прочь. Дела в самом деле уже ждала его у входа, притопывая новыми красивыми сапожками. Супруг взял ее под локоть, помогая спуститься с крыльца. Хозяин, прильнув к концу, проводил молодых людей взглядом. Что-то в словах постояльца было такое тревожное, непривычное, новое. Толстяк разволновался, даже сердце отчего-то застучало сильней. Он кликнул жену, такую же краснолицую толстуху, как и сам он, велел занять место у стойки, а сам спустился в погреб, вытащил из тайника завернутое в тряпку серебро, и тщательно пересчитал монетки. Обычно это занятие внушало уверенность и ободряло, вот и теперь хозяин почувствовал себя лучше. Правда, странный приезжий не шел из головы. Что-то было с парнем не так, что-то неправильное с ним. Жена хорошенькая, полненькая — как раз во вкусе кабатчика, она сразу понравилась владельцу «Золотой бочки», а вот Гедор и его то ли работники, то ли друзья… То ли не разбери кто…

Наконец хозяин сообразил, что именно с приезжими не так. Обычно по виду, речи и ухваткам незнакомца можно легко определить, чем он занят. Какое ремесло у человека, так и ведет себя. Кузнец всегда сутулится, руки тяжелые к земле тянут, морда закопченная. Сапожник — тощий, чахлый, бледный, моргает часто, он днями-ночами у тусклого окошка горбатится над чужой обувкой, свечи бережет, оттого неизменно с годами слаб зрением становится. У красильщика ладони выпачканы, пастух — щеки обветренные. Опять же руки мозолистые — у каждого мозоли иного вида, кабатчик насмотрелся на чужие руки, когда медяки ему отсчитывают. Или, к примеру, если без повода в морду кулаком тычет — стало быть, солдат.

У Гедора мозолей не было, деньги он швырял небрежно, кулаки в ход не пускал, держался скромно… не понять, каким ремеслом человек жив. Вот что странно!

ГЛАВА 22 Ливда

Проснулся Хромой около полудня. Вместе с головной болью нахлынули воспоминания. Они хорошо поговорили с Коротышкой, вспомнили добрые старые времена… Хиг заказал третий кувшин… Или четвертый? Потом появилась какая-то компания, человек десять. Если бы не зима, их можно было счесть командой каботажника. Возможно, это и были моряки. Во всяком случае, Хига они не знали, и бандит счел их подходящим развлечением. Что он сделал-то? Выплеснул пиво в лицо одному из матросов? Да, кажется…

Хромой, отбросил плащ, под которым спал, сел и потянулся. Холодно. Так чем же вчера закончилось? Они дрались с моряками, потом Хиг крикнул: «Бежим!» В квартале от «Морского змея» меняла вспомнил о больной ноге и сказал: «А почему мы бежим? Давай лучше вернемся да вышибем из них душу!» — и вынул меч. Да, именно так он сказал. Пожалуй, кувшинов усидели все-таки пять, а не четыре. Хромому было весело.

В заведении о беглецах успели забыть, моряки, когда кинулись в погоню, перевернули чей-то стол, и драка вспыхнула снова. Точно… тогда Хромой вдруг решил, что он уже вполне достаточно повеселился, а Хиг снова устремился в кабак. Интересно, не забудет ли он шепнуть Обуху интересные мысли насчет Леверкоя? Не должен забыть.

Меняла оглядел себя — а неплохо! Даже одежды не порвал, только костяшки пальцев разбиты. В дверь постучали. Хромой затаился, встречаться ни с кем не хотелось. Стук повторился — не так уверенно. Пришелец поскрипел снегом у крыльца, затем шаги стали удаляться. Донеслись голоса, соседка объясняла, что меняла, должно быть, уже в лавке. Хотя вчера он, кажется, не возвращался. Хромой выглянул в окно — соседка беседовала с молодцом в серо-фиолетовом. Вот уж с кем встречаться сейчас не следует, так это с графскими холуями! Хромой натянул сапоги, нащупал на столе кружку, зачерпнул воды из ведра и жадно выпил. Потом выждал еще немного, чтобы убралась соседка — пусть думает, что его не было дома, когда заявился гонец из Большого Дома. И, наконец, отправился к Восточным воротам. У лавки никого не было, но солдаты, которые стерегли въезд в Ливду, сказали, что серо-фиолетовый побывал и здесь.

— Его светлость жить без тебя не может, Хромой, — посмеялся Гедрих. — С чего бы это?

— Я его сестру приворожил, — буркнул меняла. Еще раз оглядел пустынную улицу и махнул рукой. — Ладно, друзья мои, сегодня я решил устроить себе выходной. Клиенты, конечно, валят валом… и жалко упускать такую прибыль, но если я решил…

— Скажи лучше, перебрал вчера, вон какой бледный! — засмеялись вслед солдаты.

— Это я от любви к прекрасной баронессе бледный, — бросил меняла через плечо. — Вот-вот стихи сочинять стану.