Тигр снегов - Тенцинг Норгей

После нескольких переходов ландшафт стал ме­няться. По-прежнему мы шли вверх-вниз, вверх-вниз, но теперь уже больше вверх, чем вниз. Скоро рисовые поля остались позади, и наш караван вступил в леса, перемежающиеся с полями ячменя и картофеля. Из­менилось и население. Здесь жили уже не индуисты, а буддисты, не непальцы, а монголы. Примерно на десятый день мы вступили в страну шерпов; прошли через более низменные области Соло, затем стали подниматься по бурной Дуд Коси в сторону Кхумбу и Намче Базара. Для меня настали волнующие дни – мы приближались не только к Чомолунгме, но и к мо­ему родному дому. На каждом шагу попадалось что-нибудь знакомое, и я не знал, кричать ли от радости, или плакать от волнения. Приход в Намче был великим событием не только для меня, но и для всех шерпов, давно не бывавших на родине; боюсь, что на короткое время экспедиции пришлось обходиться без нас. Весть о нашем приближении, конечно, значительно опередила экспедицию, и казалось, что здесь собра­лись все шерпы в мире, чтобы приветствовать нас и отпраздновать свидание. Даже моя мать, такая ста­рая, пришла пешком из Тами, и я сказал ей:

– Ама ла, я здесь наконец.

После восемнадцати лет разлуки мы обняли друг друга и всплакнули.

Однако радости было больше, чем слез. Надо было столько услышать, увидеть, рассказать. Мама держала на руках одного из своих внучат. Были с нею и трое из моих сестер, а кругом – множество всяких родичей, которых я не видел с детства или которые еще не родились, когда я ушел из дому. Они принесли с собой подарки, угощение и чанг. Впрочем, так поступили чуть ли не все жители Кхумбу. Конеч­но, мы не нуждались ни в каком особом поводе для того, чтобы устроить праздник, но тут совпало так, что на следующий день после нашего прибытия при­ходился непальский Новый год и второй день евро­пейской пасхи. Мы все объединились в песнях и пляс­ках, дружно пили чанг. Позднее я выбрал время осмотреть Намче. Почти все оставалось по-старому. Однако произошли некоторые изменения. Меня осо­бенно порадовало, что появилась школа – разумеет­ся, маленькая, всего с одним учителем. Ему прихо­дилось особенно трудно потому, что у шерпов нет письменности и преподавание велось на непальском языке. Но я был очень рад хоть такой школе и по­думал, что это хорошее предзнаменование для буду­щего нашего народа.

Мы располагали только одним днем, чтобы от­праздновать свидание и осмотреться. Затем снова началась работа. Непальских носильщиков, которые шли с нами из Катманду, рассчитали, и они двинулись обратно. Как мы и намечали, десять лучших кхумбских шерпов присоединились к дарджилингским, что­бы участвовать в высокогорных переходах. А сверх того чуть ли не половина местного населения пошла за нами, взявшись донести наш груз до базового ла­геря. Среди них были не только мужчины, но и жен­щины, в том числе моя младшая сестра Сона Дома и племянница Пху Ламу, дочь умершего брата. Мно­гих других дарджилингских шерпов тоже сопровож­дали из Намче Базара родственники; таким об­разом, мы выступили в горы как бы одной большой семьей.

Ламы Тьянгбоче приняли нас очень тепло. Прав­да, я не совсем уверен, что европейцы были довольны приемом, потому что в угощение входило большое количество тибетского чая с солью и прогорклым яковым маслом, а я редко видел европейца, который был бы в состоянии проглотить много этого напитка. Один Ламбер показал себя героем, – а может быть, просто у него «тибетский желудок»? Если остальные отпи­вали немного и глотали через силу, стараясь не оби­деть хозяев, то Ламбер не только выпил все до дна, но принялся затем за чашки своих товарищей. Весь день они потом ждали, когда он заболеет, однако ожидания не оправдались.

– Quel espece d'homme![12] – бормотали друзья Ламбера с восхищением и благодарностью.

Около монастыря мы находились уже на высоте 3700 метров, но настоящие горы начинались дальше. Мы шли по тому же пути, что Тильман и Хаустон и экспедиция Шиптона в 1951 году: на восток от Дуд Коси, вверх по крутым ущельям между красивыми пи­ками Тавече и Ама Даблам к леднику Кхумбу, спус­кающемуся с высоких перевалов юго-западнее Эвере­ста. Все это время мы видели только часть Эвереста. Гора почти целиком закрыта своим южным соседом – Лхотсе и западным – Нуптсе; из-за них выглядывает лишь самая вершина – белое пятно на фоне холод­ного голубого неба. Нижняя кромка ледника отвечала примерно самому высокому месту, на которое я заби­рался мальчишкой, когда пас яков. На противополож­ной стороне горы я, конечно, побывал гораздо выше, зато теперь мне предстояло идти по совершенно но­вым для меня местам.

Как-то вечером в лагере царило страшное возбуж­дение: ученые-швейцарцы вернулись из очередного по­хода и сообщили, что обнаружили загадочные следы. На следующий день кое-кто из нас решил сходить на то место – полоска мягкого снега у ледника, на высо­те примерно 4900 метров. И действительно, на снегу виднелись следы, следы йети, точь-в-точь такие, какие попались мне на леднике Зему около Канченджунги в 1946 году.

Следы были ясные и отчетливые, и даже швейцар­цы, хотя и расстроились, подобно всем белым, увидев то, чего не могли объяснить, признали, что никогда еще не видели таких следов. Ученые тщательно заме­рили их, получилось двадцать девять сантиметров в длину и двенадцать сантиметров в ширину при дли­не шага в пятьдесят сантиметров. Следы тянулись в один ряд, без начала и конца. Сколько ученые ни искали, им не удалось обнаружить ни самого йети, ни других следов. Я хотел бы быть в состоянии расска­зать больше. Я хотел бы сам знать больше. Но я не знаю.

22 апреля мы разбили базовый лагерь на леднике Кхумбу на высоте 5000 метров. Оттуда большинство местных шерпов вернулись в Намче, но человек три­дцать – сверх десяти, участвующих в восхождении, – швейцарцы просили остаться, чтобы помочь перенести дрова и продовольствие до следующего лагеря.

Прямо перед собой мы видели теперь, как ледник упирается в высокую стену изо льда и снега. А в верх­ней части стены находился перевал Лхо Ла, который отделял нас от Тибета и с которого я в 1938 году смотрел на эту сторону горы. Но сейчас мы глядели не на Лхо Ла. Мы глядели направо, на запад: там, по узкому проходу между Эверестом и Нуптсе, спуска­лось к леднику нагромождение ледяных обломков – ледопад. Именно на этот ледопад смотрели в свое вре­мя, покачивая головами, Тильман и Хаустон; здесь потерпел неудачу Шиптон со своими людьми, и здесь предстояло сделать попытку нам, притом успешную попытку, если мы хотели выйти на Западный цирк и дальше по направлению к вершине.

На леднике погода временами портилась, но нена­долго, и мы продвигались хорошо. Выступив с базы вверх, мы разбили у ледопада лагерь I, после чего швейцарцы стали искать проход дальше. Они разде­лились для этой цели на два отряда; в один вошли Диттерт, Ламбер, Обер и Шеваллей, в другой – Рох, Флори, Аспер и Гофштеттер. Альпинисты чередовались на тяжелой работе по прокладке маршрута, вы­рубке ступеней и установке опорных веревок. Висс-Дюнан, старший по возрасту среди всех остальных, возглавлял работы в базовом и первом лагерях; штур­мовой группой руководил Диттерт. На этой стадии я, как сирдар, наблюдал за заброской грузов по мере разбивки лагерей; шерпы ходили вверх-вниз, вверх-вниз, бесперебойно, точно соблюдая график.