Тигр снегов - Тенцинг Норгей

Мы с Дюбо пошли вверх.

Оставив в лагере доктора Пайяна, который не был квалифицированным альпинистом, мы стали подни­маться вверх по склону восточного пика. На седле у нас имелись достаточные запасы, и мы взяли с собой большие ноши, включая палатку, так как решили под­няться возможно выше. Весь день мы лезли вверх, затем разбили лагерь. Всего мы разбили три лагеря над седлом; восхождение требовало огромного напря­жения сил, и без лагерей мы вообще никуда бы не ушли. Особенно много времени отнял покрытый льдом и рыхлым снегом гребень, противоположный тому, по которому должны были пройти Дюпла и Винь. Он становился все круче и уже… Мы поднимались здесь не первыми – как раз этим путем следовали польские альпинисты двенадцать лет тому назад. Нам то и дело попадались оставшиеся после них веревки и крючья. Однако на старое снаряжение полагаться нельзя было. Мы прокладывали путь заново, по самому гребню, от которого в обе стороны падали вниз трехкилометровые обрывы, по ненадежной опоре, грозившей каждую ми­нуту провалиться у нас под ногами. Часто в послед­нее время люди спрашивают меня: «Какое из твоих восхождений было самое трудное, самое опасное?» Они ждут, что я скажу – Эверест, но нет, всего труд­нее мне пришлось на Восточной Нанда Деви.

Мы с Дюбо уже понимали, что нет никакой надеж­ды найти пропавших, во всяком случае найти жи­выми. И все же мы шли дальше. Гребень становился все круче, опасность сорваться все возрастала, но зато погода держалась хорошая. Шестого июля, ровно неделю спустя после того, как в последний раз видели Дюпла и Виня, мы вышли из лагеря III, чтобы по­пытаться взять вершину. Мы знали, что попытка будет единственной, так как наши запасы на исходе. Гребень был все такой же крутой, если только не еще круче, еще опаснее. Мы скользили, мы боролись, мы шли словно по лезвию, теряли равновесие и снова обрета­ли его. Мы делали все – только не падали с обрыва, и я до сих пор не могу понять, как мы не сорвались. Наконец голубое небо показалось не только по сторо­нам, но и впереди нас – гребень кончился. Вторично была взята восточная вершина Нанда Деви; для меня вторая по высоте после Эвереста.

Победа далась нам с большим трудом. Вид в этот солнечный день на высокие горы и Тибетское плато за ними был одним из красивейших, какие мне прихо­дилось наблюдать. Но ни наша победа, ни чудесный вид не занимали нас в тот момент. Прямо перед нами тянулся гребень, соединявший обе вершины: узкое зубчатое лезвие из льда и снега. Долго мы изучали гребень в свои бинокли, стараясь не пропустить ни одного метра, но не обнаружили ничего. Ничего, кро­ме льда и снега, страшной крутизны обрывов по обеим сторонам, а еще дальше – океанов голубого воздуха. Трудно было представить себе, чтобы кто-нибудь мог зацепиться на гребне хотя бы на несколько минут, не говоря уже о том, чтобы лезть по нему час за часом.

Делать было нечего. Мы повернули и начали спуск. Теперь поскользнуться было еще легче, чем при восхождении, и нам приходилось передвигаться чрезвы­чайно медленно и осторожно. В конце концов мы до­стигли седла, где ждал доктор Пайян, а на следующий день продолжили спуск и пришли в базовый лагерь. Остальные участники тоже не видели никаких призна­ков Дюпла и Виня после того, как те исчезли из виду около главной вершины. Правда, поначалу они вол­новались не так, как мы, потому что думали или во всяком случае надеялись, что штурмовая двойка вы­шла к нам на ту сторону горы. Однако наша задержка заставила их понять, что приключилась беда. Наибо­лее сильные альпинисты попробовали двинуться по следам Дюпла и Виня, но скоро сдались. После этого оставалось только ждать. Небольшим утешением было то, что мы с Дюбо взяли восточную вершину; таким образом, экспедиция не была совершенно неудавшей­ся, но что значило это по сравнению с потерей двоих товарищей…

Что же произошло с Дюпла и Винем? Как и в слу­чае с Торнлеем и Крейсом на Нанга Парбате – со все­ми, кто исчезает в горах, – можно было только гадать. Мне кажется, что они дошли до главной верши­ны. Им оставалось совсем немного, когда мы их виде­ли, и особенных препятствий как будто не предвиде­лось. Зато, начав траверс трехкилометрового гребня, восходители должны были убедиться, что тут совсем другое дело. Очевидно, они поскользнулись, сорвались в самую крутизну и упали на ледник далеко внизу.

Так или иначе, их больше не было. Отважные лю­ди и прекрасные альпинисты, они, подобно Торнлею и Крейсу, подобно многим другим до них, отнеслись слишком легкомысленно к большой горе и поплатились за это своими жизнями.

Две экспедиции – четыре смерти. Казалось бы, достаточно. Но невезение продолжалось. В том же году в горы пришла еще одна экспедиция, а с ней еще одна смерть.

Это случилось уже осенью, после муссона, в райо­не Канченджунги, севернее Дарджилинга. Как и в предыдущих случаях, когда я ходил сюда, речь шла не о взятии какой-нибудь одной вершины, а об изучении обширной горной области. Отряд был мало­численным. Он включал всего лишь одного европей­ца – Жоржа Фрея, помощника торгового атташе Швейцарии в Индии, Пакистане и Бирме – и несколь­ких шерпов. Я был сирдаром. Превосходный альпи­нист, Фрей не ставил себе, однако, никаких честолюби­вых целей; от такой экспедиции менее всего можно было ожидать несчастных случаев.

Поначалу все шло хорошо. Погода стояла прекрас­ная. Войдя в горы, мы совершили много маршрутов вокруг вершин и между ними, исследовали большой ледник Ялунг близ Канченджунги, преодолели трудный перевал Ратонг между Непалом и Сиккимом, который был пройден до нас только однажды. Были поблизости от того места, где много лет назад исчез при попытке взять Канченджунгу швейцарско-шерпский отряд и по­гиб молодой американец Фэрмер, искали каких-ни­будь следов, но ничего не нашли. Затем успешно штур­мовали ряд небольших вершин в этом районе и оста­вили на них в жестяных банках бумажки с нашими именами. Напоследок мы решили попытать счастья на несколько более высокой вершине Канг.

Правда, по гималайским масштабам эта вершина далеко не выдающаяся. Рядом с Канченджунгой она кажется просто карликом со своими 5800 метрами. Вообще же она производила довольно внушительное впечатление, никем еще не была взята и казалась са­мым подходящим завоеванием для такого малочис­ленного отряда, как наш. Итак, мы вышли к подножью Канга, наметили маршрут и разбили лагерь. До сих пор все шло благополучно, и не было никаких основа­ний тревожиться. Но на следующую ночь мне при­снился нехороший сон. Я знаю, что уже рассказывал о своих снах, и, возможно, некоторым читателям они надоели, но я должен говорить правду. Мне и в са­мом деле приснился нехороший сон, а на сле­дующий день приключилась беда, точно так же как год назад на Нанга Парбате. На этот раз я не увидел во сне никого знакомого. Я видел самого себя и чужую женщину, которая раздавала пищу, но хотя я был очень голоден, она не дала мне ничего. Вот и все. Однако по шерпскому поверью такой сон – плохая примета, и я встревожился, а когда утром рассказал о нем другим шерпам, они тоже стали беспокоиться. Но Фрей только посмеялся, произнес что-то шутливое и сказал: «Ну, пошли, пора в путь».