Путешествие вокруг дикой груши - Петер Надаш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Городок, прославившийся своими соляными источниками, солеварнями и торговлей лесом и построенный на холмах по обоим берегам небольшой реки, постоянно боролся с нехваткой пространства для торговой деятельности. Между тем как все жители, включая и самых бедных, кормились за счет торговли. А выглядело это так, что каждый домохозяин мог иметь три варочных котла, огонь под которыми поддерживали дровами, необходимый для топки лес по речке сплавляли лесопромышленники, а скупленную у солеваров соль в огромных амбарах хранили солеторговцы. Для всех этих работ требовался тягловый скот, для скота нужно было сено, в зимние месяцы сено нужно было где-то хранить. Так что город должен был содержать сенной рынок, дровяной рынок, скотный рынок, соляной рынок и прочая. За счет этой торговли богатые горожане сколотили свои состояния. А самых из них богатых владетель скромного княжества жаловал даже дворянством. И последние стали размежевываться с горожанами менее состоятельными по месту жительства, строя свои дома выше двух еврейских улочек — Untere Judengasse и Obere Judengasse. Разумеется, этих новых дворян никто не считал столь же благородными, как милостью Божией имперских князей и ландграфов, какими бы карликовыми ни были их княжества. Новоиспеченных даже и называли-то по-особому. На алеманнском, а затем, когда оный уже появился, и на немецком их называли городскими дворянами. Stadtadliger. Слову этому в венгерском языке соответствия нет, во всяком случае, я его не нашел. Скорее всего, не нашел потому, что у венгров процесс урбанизации шел совсем другим образом и не только не завершился, но и до середины-то не дошел даже в самых урбанизированных местах. Оно и понятно, ведь процесс этот приходилось чуть ли не каждые полвека начинать заново, порой на века замирала торговля, а стало быть, исчезали ремесла и никто никому не передавал навыки и умения, отчего, в свою очередь, безбожно тупели даже вовсе не глупые люди. В местах к северу от описываемого городка это понятие, городское дворянство, не используют. Разумеется, там известно его историческое значение, но и только. В приморских ганзейских городах Северо-Западной Европы таких наиболее почитаемых бюргеров на латинский манер называли патрициями. Они становились городскими сенаторами. Однако титул патриция они не получали в качестве высочайшей милости со стороны другого лица, а добивались его благодаря способности из поколения в поколение приумножать семейное состояние и обращать богатство — в силу большего или меньшего душевного благородства — на пользу общества.
Ну а к югу, в тех местах, где течет речка Кохер, на протяжении как минимум двух столетий наш городок развивался в рамках иерархических отношений, отданный на милость церковно-светской феодальной аристократии. Городские дворяне принимали в свой круг в лучшем случае тех рядовых обывателей, которые занимали публичные должности, но в целом они составляли особую касту. Из городских анналов известно, что было у них свое питейное заведение, находившееся в верхней части рыночной площади, в сохранившемся по сей день доме номер 11, где располагался трактир «Горный Орел». Владельцем был Шлетц, сам тоже из состоятельных городских дворян. А наискосок, в нижней части площади, в «Городской Вороне» кучковался плебс. Но где-то в конце пятнадцатого столетия между публикой двух трактиров возникло невиданное согласие. Больше так продолжаться не может. За нехваткой места всю рыночную торговлю им пришлось разнести сообразно коммерческим отраслям. И эту топографическую и политическую необходимость поныне хранят названия четырех симпатичных маленьких площадей. Нет в округе другого города, где было бы столько рыночных площадей. Правда, то было отнюдь не предметом гордости, а удручающим свидетельством их беспомощности. Но о том, что они придумали, как поступили, какой нашли выход из затруднительного положения, я расскажу вам в следующий раз.
Июнь
Нет в округе другого города, где было бы столько рыночных площадей. Положение это, как я уже говорил в прошлый раз, сохраняется и поныне, но это отнюдь не предмет их гордости, а — скажем без околичностей — скорбный знак их общей беспомощности перед лицом своей церкви. Это чувствовали все одинаково, независимо от того, в каком трактире, в «Горном Орле» или «Городской Вороне», они сидели. С тех пор как мир стоит, так уж среди мужчин повелось: пока из дальних земель не объявится ворог со своими превосходящими силами, трындят они в своем кабаке да друг с другом силами меряются, когда же от буйных эмоций вконец разосрутся промеж собой, то за противником далеко ходить не придется, найдут кого отвалтузить в корчме напротив. За отсутствием пришлого ворога случается и наоборот: сперва разгромить пивную соседей, а затем уж заняться собою. То есть сперва против кого-то, а затем уже все против всех. Особенно рада событиям женская половина. Вон он, наш-то, каков. Не одних только нас раз в неделю лупцует. А бывает, что радость направлена на прямо противоположный объект. Ну наконец-то, накостыляли этому извергу. И втихаря еще подбивают, науськивают их, мол, давайте мордуйте, дубасьте, умойте друг друга кровавой юшкой. Не поддавайся этому слабаку. Ну что ты за мудоёб, не спускай ему. А когда муж приходит домой с окровавленной головой, то на раны находится безотказное женское снадобье. Так же и сыновей своих ненаглядных с младых ногтей наставляют они на ратные подвиги. Ну ты что, маменькин сынок разве, неужто ждешь, чтобы мать тебя защитила. Ты нападать должен, бить ублюдка паршивого, а не защищаться. Нет, ты не мой сын, ты не мужик, ты — баба, ну и далее в таком духе.
Но в те времена был у них, у мужчин и женщин, у бюргеров и дворян, большой общий противник в лице настоящих аристократов из рыцарского ордена Комбурга. Он-то их и сплотил в очередной раз, ибо стоял на пути расширения сферы их интересов, каковая экспансия — а не она ли является глубочайшим инстинктом всех смертных — виделась им залогом в борьбе за существование. Как известно, инстинкт этот проявляется не только в спаривании, не только в
